Майк Резник - Черная Леди

Вы умрете!

— Не держите меня! — огрызнулся Венциа, вырвался и побежал туда, где исчез Кобринский.

— Прошу вас! — он вопил во все горло. — Я должен знать!

— Надо привести его назад, в помещение, — требовал я.

— Пусть кричит и получит ответ, — устало произнес Хит. — Он уже мертв.

— Но…

В вышине прогремел последний яростный взрыв, и небо снова стало темным.

— Включите счетчик радиации, Леонардо, он сверху на лицевом щитке, — сказал Хит. — Если его не убила волна последнего взрыва, то в ближайшие десять секунд он сгорит, как уголь. Мозг у него уже изжарился.

— Я должен был его остановить, — сказал я, выбегая из бункера. — Я должен ему помочь!

— Ему уже не поможешь, — ответил Хит, но вышел за мной.

Когда мы добежали до Венциа, он был без чувств. Лицо покрылось черными ожогами, обгорелые волосы дымились, но он еще жил. В конце концов нам удалось втащить его в бункер и положить на койку Кобринского.

— Можно было с тем же успехом оставить его снаружи, — заметил Хит.

— Когда открываешь дверь в ядерную печь, нечего ждать, что квартира останется незараженной.

Я взглянул на счетчик радиации, и его показания подтверждали сказанное.

Венциа что-то пробормотал обожженными губами.

— По-моему, он просит воды, — сказал Хит.

— Но вода заражена, — сказал я.

— Все равно дайте. Какая теперь разница?

Я налил воды в металлическую чашечку и поднес к губам Венциа.

— Спасибо, — прохрипел он и уронил голову на подушку. — Где она?

— Ее нет, — сказал я. Только сейчас на меня обрушился весь смысл происшедшего.

— Она не Мать Всего Сущего. Она приходила не за мной, а за Кобринским.

— Теперь я никогда не узнаю, что за пределами, — прошептал Венциа.

— Очень скоро узнаете, друг Рубен, — сказал я тихо.

Вдруг он напряженно приподнялся, устремив невидящий взгляд в пространство.

— Что с вами, друг Рубен? — спросил я.

— Я ее вижу!

— Она зовет вас?

Он нахмурился.

— Нет. Она с ним.

— С Кобринским?

— Да.

— Что она делает? — спросил я.

— Она улыбается.

Он снова упал на койку.

— Наконец-то она улыбается, — прошептал он и умер.

Несколько минут я сидел без движения у тела Венциа. Потом почувствовал руку Хита на своем плече.

— По-моему, пора идти, Леонардо, — говорил он.

— Да. Пора.

— Придется оставить тело здесь. Мы не можем рисковать, забрав его на корабль — большой риск.

— Да, — ответил я, встал и пошел за ним к двери.

— Знаешь, — задумчиво произнес он, когда мы брели к кораблю, — я все еще не совсем верю в то, что увидел.

— Я верю.

— Интересно, где она снова появится? — пробормотал он задумчиво.

— Она никогда больше не появится, — ответил я.

Вот и вся история Черной Леди.

Но это также история Леонардо, который продолжает одиноко бродить по галактике, которого все сторонятся, чье имя никогда больше не будет произнесено в его Доме и Семье, и чьим прегрешениям нет числа.

После того, как я улетел с Солитера вместе с Валентином Хитом, я не однажды собирался совершить ритуал самоубийства, но каждый раз был вынужден откладывать его по этическим причинам: все ждал, пока кончится временная отсрочка, истечет контракт с Клейборном. А когда, наконец, пришел этот день, когда я официально оказался свободен от обязательств, я понял, что, не будучи более бъйорнном, я свободен и от соблюдения бъйорннских обрядов.

Три года мы с Хитом перелетали с планеты на планету, всегда на один шаг опережая полицию, и я учился единственному ремеслу, к которому был пригоден. Именно в это время — больше от скуки на борту маленького кораблика, чем по другой причине (во всяком случае, так мне казалось) — я начал серию набросков Черной Леди, старательно, но безуспешно пытаясь передать ее неуловимую прелесть.

А в один прекрасный день Хит попался, и я оказался совершенно один. Вот тогда я понял, в чем мое истинное предназначение, почему события сложились так, что в тот роковой день я оказался на Солитере, почему она являлась ко мне в видении, и что она от меня хотела.

Ее портретов много, и на всех она изображена с печальным выражением лица. Теперь Кобринского нет, Венциа мертв, а Хит в тюрьме — и только я могу изобразить ее такой, как она явилась в последний раз и какой останется до скончания времени.

У меня уйдет на это много труда и много лет, потому что в живописи я столь же неловок, как и во всем остальном. Но когда-нибудь у меня должно получиться — ибо лишь когда последний портрет Черной Леди будет завершен и завершит собой ряд других, кончится моя и ее одиссея.