Урсула Ле Гуин - Город иллюзий

— Парт, ты будешь ждать меня?

— Нет.

— Всего один год.

— Через один год и один день ты вернешься верхом на серебряном коне, чтобы увезти меня в свое королевство и сделать меня там властительницей? Нет, я не буду ждать тебя, Фальк. Почему я обязана ждать человека, который будет лежать мертвый в Лесу, или которого застрелят Странники в прериях? А может быть, ты окончательно лишишься к тому времени разума в Городе Сингов или отправишься оттуда в столетнее путешествие к другой звезде? Почему я обязана тебя ждать? Тебе не придется думать, что я выберу в спутники жизни другого мужчину. Нет, я останусь здесь, в отчем доме, выкрашу нитки в черный цвет и сотку для себя черную одежду. Я буду ее носить и умру в ней. Но я не стану никого и ничего ждать! Никогда!

— Я не имею права спрашивать тебя, — сказал он с болью в голосе, — любишь ли ты меня…

Она заплакала.

— О, Фальк, не надо, прошу тебя.

Они долго сидели на пологом склоне, возвышавшемся над Долиной. Между ними и Лесом паслись овцы и козы на огороженном пастбище. Годовалые ягнята сновали между длинношерстными матками.

Дул серый ноябрьский ветер.

Руки их были соединены. Парт прикоснулась к золотому кольцу на его левой руке.

— Кольцо — это вещь, которую дарят, — сказала она. — Временами я думаю, что, возможно, у тебя была жена. Представь себе, ждет ли она тебя…

Она задрожала.

— Ну и что? — спросил он. — Какое мне дело до того, что было со мной, кем я был? Почему мне нужно уходить отсюда? Все, чем я являюсь теперь, это твое, Парт, это исходило от тебя, это твой дар…

— И он был дан по доброй воле, — сквозь слезы сказала девушка. — Возьми его и иди…

Они обняли друг друга, и никто из них не хотел освободиться из этих объятий.

Дом остался далеко позади за подернутыми инеем стволами и переплетенными ветвями, лишенными листьев. Лесные великаны тесно смыкались позади едва заметной тропы, по которой пролегал их путь.

День был серым и холодным, тишину леса нарушал только шорох ветвей на ветру, который, казалось, был повсюду и никогда не прекращался. Впереди широкой легкой походкой шел Маток. За ним следовал Фальк, последним в группе двигался молодой Дурро. Все трое были одеты в легкие теплые куртки и штаны из плохо обработанной шерсти. Эта шерсть была собственного производства. Впрочем, как и вся их одежда. Такая экипировка называлась жителями Леса зимней и так хорошо сохраняла тепло, что даже в снегопад шуба была не нужна. Каждый нес небольшой заплечный мешок, в котором был запас сухих концентратов, подарки, товары для торговли и спальный мешок. Запас пищи был рассчитан почти на месяц. Баки, которая с самого своего рождения никогда не покидала дом, очень опасалась Леса и поэтому снабдила их соответствующим снаряжением. У каждого был лазерный пистолет, а Фальк нес еще дополнительно пару фунтов еды, а также медикаменты, компас, второй пистолет, смену одежды, бухту веревки, небольшую книгу, которую дал ему Зоув год назад. Легкий и не знающий усталости Маток обрубал мешавшие им ветки, простирающиеся над тропой, которой, очевидно, давно не пользовались. Все трое шли легко и бесшумно.

Они должны были добраться к Рапсофелю на третий день. Вечером второго дня они попали в местность, отличающуюся от той, которая окружала Дом Зоува. Лес стал реже, часто попадались кочки. Вдоль склонов холмов виднелись серые прогалины, по которым текли заросшие кустами ручьи.

Они разбили лагерь на одной из таких прогалин, на ее южном склоне, укрывшись от усиливающегося ветра, несшего с собой дыхание зимы. Дурро принес несколько охапок сухого хвороста, а двое других путников очистили место для костра от травы и сложили небольшой каменный очаг.

— Мы пересекли водораздел сегодня днем, — заметил Маток. — Ручей течет здесь на запад и в конце концов впадает во Внутреннюю Реку.

Фальк выпрямился и посмотрел на запад, но невысокие холмы мешали обзору.

— Маток, — сказал он, — я подумал о том, что мне нет смысла идти к Рапсофелю. Я должен пойти своим путем. Кажется, вдоль большого ручья, который мы пересекли сегодня днем, идет тропа, ведущая на запад. Я вернусь туда и пойду по этой тропе.

Маток поднял глаза. Он не владел мысленной речью, но взгляд его был достаточно красноречивым: ты думаешь сбежать домой?

Фальк же на самом деле воспользовался мысленной речью и ответил: «Нет, черт побери!»

— Извини, — вслух произнес Старший Брат.

Он не пытался скрыть того, что был только рад уходу Фалька. Для Матока не имело особого значения все, что не касалось безопасности Дома. Каждый незнакомец, пусть даже он прожил в Доме несколько лет, таил для него угрозу, даже незнакомец, с которым он прожил бок о бок целых десять лет, и который был его соратником на охоте, даже незнакомец, который стал возлюбленным его сестры…

Но все-таки он сказал:

— Тебя хорошо примут у Рапсофеля, Фальк. Почему бы тебе не начать свое путешествие оттуда? Впрочем, это твое дело.

— Ну…

Маток установил последний камень, и Фальк принялся разводить огонь.

— Если мы и пересекли тропу, то я не знаю, откуда она и куда ведет. Завтра утром мы пересечем настоящую людскую тропу — старую дорогу Харенда. Ты, наверное, знаешь, Фальк, что Дом Харенда расположен далеко на западе. Идти туда пешком не менее недели. Поэтому за последние шестьдесят — семьдесят лет туда никто не ходил. Но, может быть, была и другая причина. Когда я проходил этим путем прошлым летом, тропа была отчетливо видна. Та же, о которой только что говорил ты, может быть тропой оборотней и заведет тебя в глушь или болото.

— Хорошо, — согласился Фальк. — Я попробую пойти по дороге Харенда.

Наступила пауза, затем Маток спросил:

— Почему ты собираешься идти на запад?

— Потому что Эс Тох находится к западу.

Это имя жители Дома редко произносили вслух, оно казалось каким-то страшным под этим серым небом. Дурро, подошедший с охапкой дров, с тревогой осмотрелся вокруг. Маток больше ничего не спросил, только неодобрительно покачал головой.

Эта ночь на склоне холма у костра была последней для Фалька ночью с теми, кто был для него братьями, кто стал для него соплеменниками. На следующее утро они вновь были в пути и задолго до полудня подошли к широкой заросшей тропе, ведущей налево от тропинки Рапсофеля.

Поворот на нее был помечен двумя огромными соснами. Было сумрачно и тихо, когда они вступили под их огромные кроны.

— Возвращайся к нам назад, Фальк, гостем или братом, — сказал молодой Дурро.

Его приподнятое настроение было обусловлено предстоящим сватовством, но оно несколько упало при виде этого темного неясного пути, по которому должен был идти Фальк. Маток же только произнес: