Глеб Голубев - По следам ветра

Потом им все-таки удалось разбить его, и Митридат убежал сюда, в Пантикапей. Против него поднял мятеж его собственный сын. Митридат заперся в крепости и отбивался до последнего. А когда понял, каким будет исход битвы, принял яд. Но яд на него не подействовал. Он всю жизнь боялся, что его отравят враги, и ля профилактики принимал разные яды маленькими порциями, постепенно приучая к ним организм, вырабатывая в себе иммунитет, что ли, как сейчас говорят. И это ему действительно удалось. Но зато, когда он решил покончить с собой, яд оказался бессильным против его организма!

И тогда Митридат приказал самому сильному из своих телохранителей заколоть его кинжалом. Наверное, тот сделал это с удовольствием…

Я сидел на теплом песке у затухающего костра и размышлял о судьбе царя Митридата Евпатора. Уже стало темно, и вдалеке, над самой водой, сверкали огоньки Керчи на том берегу пролива. И подумать только, что все эти события происходили не где-нибудь за тридевять земель, а именно здесь, в Керчи. Крепость, в которой погиб Митридат, стояла на горе над городом. Гора эта до сих пор носит его имя.

Незаметно для себя я уснул и очнулся только от заливистого лая Шарика. Он прыгал вокруг меня и норовил лизнуть в лицо.

Ужинать все отказались, видно, уха была отменной. Но спать не расходились, донимали Василия Павловича расспросами о какой-то банке Магдалины.

Я ничего не понимал и, отозвав Павлика в сторонку, спросил его, в чем же, наконец, дело?

— Понимаешь, рыбаки нам сказали, будто в одном месте им попадаются в сети настоящие греческие амфоры. Это где-то возле банки Магдалины, как они утверждают. Говорят, как раз туда должны на днях отправиться разведчики рыбы… Вот мы и уговариваем Кратова, чтобы связался с ними и попросил их пошарить там на дне. Они, наверное, не откажут.

Амфоры на морском дне… А вдруг там затонувший древнегреческий корабль? Теперь я жалел, что не пошел с ребятами в гости к рыбакам и вынужден узнавать такие новости последним.

Тем временем Василий Павлович сходил в свою палатку и вернулся к костру с большой книгой в руках. Я узнал ее. Это была лоция Черного и Азовского морей, изданная еще в прошлом веке. Я несколько раз брал ее у Василия Павловича и любил листать, наугад останавливаясь на красочных описаниях разных маяков и опасных скал. О них повествовалось возвышенным, суровым и мужественным языком, так не пишут ни в каких других книгах.

Василий Павлович придвинулся поближе к огню я нашел нужную страницу.

— Сейчас посмотрим. Вот, пожалуйста:

«Близ устья реки Кубани, на зюйд-ост 48 градусов, в пяти милях от Бугаза лежит четырехфутовая каменная банка Марии Магдалины, в расстоянии от ближайшего берега одна и три четверти мили. Между нею и берегом существует свободный проход глубиною от пяти и трех четвертей до шести с четвертью сажен и шириною в одну милю, считая между линиями 30-футовой глубины на банке и у берега…»

— Как у устья Кубани? — раздались удивленные голоса. — Вы же говорили, что это в Черном море?

Вместо Кратова ответил Мишка Аристов. Он любил свою образованность показать:

— В конце прошлого века Кубань впадала не в Азовское, а в Черное море. Только позднее она изменила свое русло, надо бы знать историкам.

— Ну что же, — подумав, сказал Василий Павлович, — пожалуй, действительно стоит поговорить с разведчиками рыбы. Может быть, и помогут нам. Завтра наведаюсь в Керчь.

Сначала Кратов предполагал отправиться в Керчь один. Но выяснилось, что запас продуктов у нас на исходе. Значит, надо брать еще двух-трех человек. А что делать остальным? Ведь катер уйдет в Керчь. А без него нельзя продолжать поиски.

Мы быстро свернули лагерь и двинулись в город все вместе, включая Шарика, который всю дорогу сидел на носу катера, словно заправский впередсмотрящий.

Нам удивительно везло. В управлении Василию Павловичу и Аристову сказали, что разведчики тоже находили амфоры у банки Магдалины и передали их в местный музей и что один из кораблей отправляется завтра на поиски рыбы к берегам Кавказа. Он будет проходить мимо банки Магдалины и немного задержится, чтобы забросить для нас трал.

Вести, принесенные Кратовым, мы встретили радостными воплями. Но он поднял руку, требуя тишины, и сказал:

— Подождите радоваться. Я возьму с собой не всех. Это разведывательная поездка, она может и не принести никаких результатов. Нельзя, чтобы из-за нее срывалась основная работа. Поэтому со мной отправятся только двое, — тут он остановился. — Ну, скажем, Борзунов и… Козырев. А остальные должны к нашему возвращению решить все хозяйственные проблемы. Старшим оставляю Аристова.

— Везет тебе, — буркнул стоявший рядом со мной Михаил. — Хотя понятно: старик боится, как бы ты без него еще чего не натворил.

На язвительный выпад я ответил ему: пусть, дескать, не слишком огорчается, что не плывет с нами, все-таки его оставляют не просто так, а за начальника…

Утром мы отправились в порт искать судно разведчиков.

Оно стояло на якоре метрах в ста от берега, напротив гостиницы. Это оказался обыкновенный средний рыболовный траулер — «СРТ», как называют такие суда моряки. На борту большими белыми буквами аккуратно выведено: «Алмаз».

Мы подплыли к нему на шлюпке.

На палубе нас поджидала чуть ли не вся команда.

— Курбатов, Трофим Данилович, капитан, — представился один из моряков. Он был действительно в черной фуражке с «крабом», но вид имел совсем некапитанский: уже не молодой, толстый, в тенниске и парусиновых брюках. Какой-то бухгалтер в отпуске, а не морской волк.

Не очень моряцкий вид был и у остальных членов команды. Я ожидал увидеть их в чем-то вроде морской формы. А тут каждый одевался, как хотел, хотя у всех в разрезах воротников виднелись тельняшки…

Нас развели по каютам. Василия Павловича поселили отдельно, а мы с Павликом попали в общий кубрик. Почти все койки в кубрике пустовали, потому что, как объяснили нам матросы, ночью здесь душно и все спали на палубе.

— Да вы тоже сбежите, только вещички тут держать будете, — сказали нам они.

Для вещей мы с Павликом получили один шкафчик на двоих. Но не успели их рассовать, как басовитый низкий гудок поманил нас на палубу.

Заработала машина, сотрясая переборки. По всем признакам мы снимались с якоря, и пропускать такой момент никак не следовало.

Берег медленно уплывал вдаль. Над коричневой вспененной водой носились за кормой чайки. Они кричали жалобными, скрипучими голосами: «Дай, дай, дай…» Все явственнее выступала над городом на фоне бледного, словно выгоревшего от летнего зноя неба лысая гора Митридат.