Владимир Немцов - Рекорд высоты

Чувство глубокой вины ни на минуту не покидало Бабкина.

Багрецову надоело смотреть вниз. Он повернулся к Тимофею, спросил:

— Так ты думаешь, что это… дирижабль?

— Нет, что-то вроде «летающего острова», — лениво ответил Бабкин, погруженный в свои мысли.

Сильный ветер гнал летающую лабораторию к югу. Проплыли под нею степи Херсонщины. Днепр сверкнул яркой голубизной. У пристани стоял пароход, сверху казавшийся бумажным корабликом.

— Тим, а Тим, — сказал Багрецов, показывая на блестящую ребристую крышу кабины. — Как ты думаешь, зачем там эти стягивающие рычаги? Может быть, они служат для какого-нибудь автоматического управления?

— Я в этих делах плохо разбираюсь, — неохотно ответил Тимофей. — Но мне кажется, что это сделано для изменения объема стратостата. Его оболочка должна расширяться на высоте. Я помню, Циолковским была построена модель жесткого дирижабля с изменяющимся объемом.

— И я об этом читал, — сказал Вадим. — Погляди-ка.

Он вынул свою тетрадь.

— Я представляю себе эту лабораторию таким образом. Вот диск с изменяющимся объемом. — Он начертил в тетради эллипс, похожий на огурец. При подъеме он, вероятно, должен делаться толще. В центре диска находится уравновешивающая его в пространстве кабина с приборами и радиостанцией. Дим нарисовал маленький продолговатый прямоугольник. — Она сообщается с внешним миром двойным люком, сквозь который мы вошли… Вокруг кабины, в кольцеобразной, изолированной камере, находятся автоматические устройства, управляющие изменением объема диска. Здесь же мы видим другой двойной люк. Вот этот. Вокруг камеры, в жесткой оболочке самого дирижабля, находится газ, вероятно гелий. Кабина разделена на две части. — Вадим провел горизонтальную черту. — В одном изолированном отсеке размещена радиостанция, а снаружи все метеоприборы, ради которых, собственно говоря, и построена эта лаборатория. В другом отсеке — внизу, куда мы вошли, — показал он карандашом, — находятся устройства, превращающие показания приборов в электрические импульсы, вроде нашего прерывателя. Здесь же находятся и аккумуляторы… Ты заметил, что эти рычаги то подымаются, то опускаются? Ты знаешь, Тим, — оживился Багрецов, — мне кажется, что эти движущиеся рычаги управляют дыханием нашего «летающего острова».

— Это еще что такое?

— От солнца газ расширяется, а ночью сжимается. И вот, для того чтобы эта летающая лаборатория не поднималась вверх и вниз в зависимости от времени суток, движущиеся рычаги, связанные с оболочкой, как-то компенсируют изменение объема дирижабля.

Вадим замолчал. Он вспомнил о Циолковском, проектировавшем не только цельнометаллические дирижабли, но и межпланетные ракеты, — ученом, отдавшем всю свою жизнь извечной мечте человечества расширить границы познания мира. В то время он не знал, что скоро люди будут стремиться в космические пространства, чтобы постигнуть тайну не Марса и не Меркурия, а… своей планеты — Земли. Они помчатся ввысь навстречу еще не изученным, всё пронизывающим лучам. В них таится загадка атомов, из которых создан мир. Открыв природу космических лучей, расщепляющих атомы, человек смог бы использовать неисчерпаемые запасы атомной энергии на Земле. Большая, но близкая мечта! Багрецов представляет себе это время…

— Послушай, Тим, — решил он поделиться своими мыслями с другом. — Ты знаешь, о чем я думаю?

— Ну?

— Доживем ли мы до таких дней, когда атомной энергии, заключенной в обыкновенном кирпиче, будет достаточно для того, чтобы доехать на поезде от Москвы до Владивостока? Ты слышал об этом когда-нибудь?

— Опять ты за свое, — недовольно заметил Бабкин. — Фантазия!

Инженер Дерябин был недоволен.

Больших трудов стоило ему установить радиоаппаратуру в летающей лаборатории такой необычной конструкции. При монтаже радиостанции он старался избежать каждого лишнего сантиметра кабеля, лишнего винта или скобки, лишь бы сократить вес этой автоматической установки, предназначенной для полета, и за этот счет поставить в кабину как можно больше своих метеоприборов. Он упрямо спорил с конструкторами, которые никак не могли понять, что недостаточно выполнить технические условия, надо обязательно и перевыполнить их. Радиостанция должна быть облегчена на двадцать процентов ниже веса, установленного техническими условиями.

О начальнике девятой лаборатории Никонове, сделавшем на целых триста сорок граммов тяжелее разработанный в Центральном институте прерыватель, Дерябин не мог говорить спокойно. Для установки этого прибора Никонов прислал каких-то юнцов. К сожалению, они приехали очень поздно, почти в последний момент, а то бы он, Дерябин, отослал этот прерыватель Никонову обратно, — пусть облегчит его на триста сорок граммов.

И у Дерябина, с отчаянием боровшегося с лишними граммами веса в аппаратуре, сейчас возникло опасение, что летающая лаборатория не доберется до расчетного потолка. В сегодняшних испытаниях, при заранее заданном объеме диска, она должна была бы лететь на высоте в полторы тысячи метров, а вот еле-еле дотянула до семисот…

Дерябину казалось, что он никогда бы не решился сказать об этой неудаче профессору Демидову, для приборов которого и построена летающая лаборатория. Так казалось ему, не потому, конечно, что он боялся профессора. Тут совсем другое: пожалуй, не найдется ни одного человека из тех, кто работает с Алексеем Фомичом, кто бы с легким сердцем взял на себя смелость сказать ему о неудаче. В присутствии Демидова все его сотрудники, сами того не замечая, говорят вполголоса, словно оберегая покой этого большого и простого человека.

Профессор Алексей Фомич Демидов не занимал видного поста. Он был только руководителем лаборатории. Однако методы его работы и его личные качества навсегда оставили за ним славу смелого ученого и человека редкого душевного обаяния.

И вот получилось так, что Дерябин, несмотря на все принятые им меры по облегчению веса летающей лаборатории, всё же чувствовал себя виноватым, хотя и в меньшей степени, чем ее конструктор, инженер Поярков. Тот утверждал, что если аппаратура не будет превышать заданный вес, то летающая метеостанция, вызвавшая удивление многих специалистов своей необычайной формой, может подняться в ионосферу.

— Жалкое хвастовство! — ворчал Борис Захарович, стоя около записывающих приборов на приемном узле испытательного полигона. — Что-то он скажет, когда придется начать вторую серию испытаний уже в стратосфере? Неужели приборы Демидова не достигнут заданной высоты?..