Михаил Пухов - Корабль Роботов. Ветви Большого Дома. Солнечный Ветер

Потом я, якобы по поручению, позвонил на подстанцию к энергетикам, поинтересовался режимом энергопотребления нашей машины. Там даже обиделись на мой вопрос, резонно ответив, что они обеспечивают нас энергией круглосуточно и бесперебойно. Даже установили специальный график дежурств. Надо же, подумал я, оказывается, мы с Лесиком были не столь уж одиноки в ночных бдениях.

Главное, что я узнал от энергетиков, было то, что в последние два месяца но ночам энергопотребление возрастает. А ночью, кроме регистрирующей аппаратуры и охранной сигнализации, во всем здании института работает лишь наша машина. Поразительно, что за два месяца никто не заметил утечки энергии. Но этот отрицательный результат сейчас работал на меня.

Так весь день я и провел в машинном зале. Следил за всем, что в нем происходило. Наблюдал, как программисты пытали машину, как впихивали в нее очередные мегабиты информации, как потом тестировали ее. Машина вела себя как всегда, как всякая другая вычислительно — информационная машина. Запрос — ответ… Обработка и стилизация видеоизображений, записывание и синтезирование звуковых сигналов, правильность распознавания живой речи. Анализ внешних условий: температура, влажность, давление — прогноз. Вывод спутника на орбиту с заданными параметрами — четкий, подетальный вариант полета… Алгоритм поведения ее ничем не напоминал мне ночной. С такими машинами я работаю еще со студенчества, и с тех пор твердо уверил себя, что одушевлять машину, присваивать ей какие бы то ни было человеческие характеристики, вроде владения эмоциями, столь же наивно, как, например, считать пылесос домашним животным.

Что же со мной случилось ночью? И было ли?..

Все, кто работал с машиной, отмахивались от меня, как от назойливой мухи. Я раздражал ничего не подозревающих людей своим подозрительным поведением и дикими вопросами. Но сам я не обижался ни на кого. Я чувствовал за собой вину, что таюсь от всех, что шпионю здесь, в зале, а люди все же мне доверяют. Вообще, чувства мои были какие — то обостренные, будто оголились нервы, и по ним огнем водят. Я вспыхивал на грубость, злился, когда кто — нибудь отвечал невнятно, явно не зная досконально того, над чем он работал, огорчался, если кто — нибудь, по — человечески, просил меня отстать от него, грустил оттого, что мне не с кем поделиться своими подозрениями. Но все эти чувства постоянно удерживали какие — то тормоза во мне: будто сегодняшней ночью я приобрел некий ограничитель. Неужели это машина научила меня так владеть собой? Я прекрасно помнил, с какой легкостью я переходил из одного состояния в другое, сидя перед дисплеем, но там таких ограничений не было, там чувства просто рвались, лопались на самой пронзительной ноте. Или это необходимость понимания удерживала меня от излишних эмоций? Чтобы они не мешали мыслить, не отвлекали меня от поиска истины?

И уже к концу дня я все же нашел виновника, позволившего машине воровать энергию по ночам. Как обычно и бывает, причина была простой и даже, я бы сказал, классической. Просто программу на отключение анализаторов машины составляла Валюта, наша драгоценная, незадачливая красавица, обольстительница одиноких сердец Валюта. Кстати, это она «нарисовала» для забывчивых бабочку. Тонкая душа… Нет, особых ошибок в ее программе не было, просто она не учла, что нужно перед отключением анализаторов производить сброс оперативной памяти машины, той памяти, которая накапливается за день работы, — промежуточной станции между человеком — оператором и постоянной памятью машины. Вот на этой промежуточной станции для машины всегда «висела» команда на работу. А как работать, когда ты совершенно слеп, глух, нечувствителен? Остается только одно — работать со своей памятью. И машина была принуждена перерабатывать информацию, заключенную человеком в ее электронный мозг. И мы с Лесиком, играя по ночам с ней, задавали ей, не зная того, ситуации, которые она должна была не просто обыграть, но и — пусть это прозвучит по меркам человека — осмыслить. Вот почему в победителях оставался мой бедный одинокий защитник Земли. А после она анализировала состояние человечка, определяла, что он мог чувствовать после этих программных войн, и довела его одиночество до наивысшей точки, до которой ей позволяла дойти автоматика ограничений.

А что, если снять с машины ограничения?..

Я тщательно проследил, как отключали после работы от машины вводные устройства, как отсоединяли датчики. Сбегал к энергораспределителю, убедился, что нагрузка упала до расчетного значения. (Вот почему все были уверены, что машина действительно почти полностью отключалась).

В зале остались только я и Виктор Ровин. Я принял дежурство, расписавшись об этом в журнале за себя и за Лесика, и с нетерпением ожидал выбранного для себя часа. В девять — и не раньше, решил я; к этому времени институт опустеет.

Не могу твердо сказать, чем я занимался в ожидании, просто ждал.

Около восьми заявился Лесик. Как всегда, немного потрепанный, взбудораженный, разрумянившийся. И с порога начал докладывать мне, кого и на кого он сегодня променял.

— Держи, — горделиво сказал он и сунул мне в руки какой — то том, любовно облеченный в дорогую кожаную обложку. — На Семенова Стругацких выменял, свежих.

— Продешевил, — донеслось из угла зала, где за столом сейчас работал Ровин. — Одного на двух обменял.

— А этот хмырь что тут делает?! — возмущенно спросил Лесик.

— Программу правит, — ответил я и взмолился: — Мужики, давайте сегодня без лая?..

Лесик хотел что — то сказать, но я его опередил:

— Если вы будете себя хорошо вести, я такую вам фантастику покажу, что уж точно — ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Видеокассету достал, что ли? — недоверчиво спросил Лесик. — Так это… Видик — то закрыт в кабинете у шефа.

— Терпеть можешь?..

— После пива нет, — весело осклабившись, сказал Андрей.

— А ведь у него точно что — то есть, — добавил Виктор, подойдя к нам. — Он сегодня весь день чумной какой — то. И домой не ходил… Выкладывай! — потребовал он.

— Рано еще, — неумолимо отрезал я. — И, кроме того, вы должны на сегодня подписать перемирие.

— Да на черта он мне нужен! — вставил заинтригованный Лесик. Его любопытство всегда разгоралось сразу. Виктор ответил только после паузы:

— Согласен. Показывай.

— Сказал же — потерпите. — Я посмотрел на часы: — Хотя бы еще с полчасика.

Виктор и Андрей на редкость дружно вздохнули и разошлись по своим местам. Ровин снова уселся править программу, а Лесик, попросив, чтобы я его обязательно разбудил, если он уснет, пошел к стеллажам, расстелил поролон и долго, кряхтя и вздыхая, забирался на стеллаж, ворочался, устраиваясь на своем лежбище.