Михаил Анчаров - Самшитовый лес

Он схватил толстую тетрадь и начал лихорадочно записывать эти идеи. Ставить числа. Сегодняшние... Потом вчерашние... Потом снова сегодняшние... Пытаясь спасти остатки... Потому что он понял: если двигатель начали строить, то он будет стационарными. А Сапожников додумался до автономного, который можно будет ставить на любой станок и в любую квартиру... Его била дрожь отчаяния... Пока он не спохватился... и не стал читать дальше. "...Ты проиграл, Сапожников, - писал Глеб. - Но ты проиграл житейски. А я окончательно и непоправимо. Потому что если такой олух, как ты, мог в разговоре с легкостью додуматься до того, до чего не додумались люди, подобные мне, то, значит, твой способ мышления верней моего. Прости..."

- Глеб... Глеб... Что ты наделал? - сказал Сапожников и кинулся к телефону. Пальцы не попадали в отверстия диска. Телефон блеял, мычал или молчал. И это длилось всю ночь. Пока не кончилось разом.

- Все кончено...-сказал Сапожников. Он не знал, что кончено. Что именно. Но что-то было кончено.

Утром позвонил Барбарисов и сообщил, что Глеб умер в больнице. Этой ночью. От какого-то страшного и непонятного желудочного заболевания. Из него разбежались все микробы, полезные для организма, которые помогают переваривать пищу. Они не захотели с ним жить. Симбиоз распался.

Глеб, выжженный человек. Ни разу в жизни не страдал за другого. Рак души.

Иерихонские стены рухнули. И в душе Сапожникова наступило молчание.

Глава 35 ДОБЫЧА И ЖАДНОСТЬ

Кто приходит с войны, его всегда спрашивают: ну как там? Одно дело сводки и кинохроника, другое дело - свой вернулся и расскажет, как там. Все равно не рассказать. Потому что - слова. А все слова описывают жизнь, потому что придуманы живыми. Словами можно, конечно, нагнать страху, потому что страх это тоже жизнь. А как описать смерть? Обморок, потеря сознания и даже клиническая смерть - это еще не смерть, это потеря ощущения жизни, а все же не смерть. Потому что научно установлено, что в момент подлинной смерти организм любой, даже насекомого, дает вспышку некоего излучения, которое фиксируется приборами. Кто не верит - пусть спросит у специалистов.

Снова пришел Аркадий Максимович. Сидел, смотрел на Сапожникова и ни о чем не расспрашивал. Трехногая собачка Атлантида то бродила ревизией по комнате, то сидела под стулом возле тощей ноги Аркадия Максимовича. В переводе на собачий, Аркадий Максимович был пудель - седые кудри и глаз обморочный, а Сапожников - московская сторожевая - наивности побольше и злости тоже.

Сапожников спросил:

- А как дела с Кайей, женой Приска-младшего?

Потому что во всех катаклизмах Сапожникова, по нелепости его натуры, интересовали судьбы частные и мелкие, о которых он мог бы совершенно спокойно и не узнать вовсе. Но уж если узнавал, то они прилипали к нему и входили в его душу и становились и его судьбой.

- Плохо дело с Кайей, - рассказал ему Аркадий Максимович, как будто историю про соседнюю квартиру рассказывал. - Я так понял, что этот подонок Ксенофонт каким-то образом затащил Кайю в гарем слюнявого Перисада.

- Ужас... ужас... - сказал Сапожников. -Ну?

- А когда Савмак поднял восстание и убил Перисада, то Кайя не вернулась к Приску... Не смогла.

- Это ясно, - сказал Сапожников, глядя в окно.

Ледяная крупа летела и кружилась и царапала стекло.

- Странно... они чувствовали то же, что и мы...

- Было бы странно обратное, - ответил Сапожников.

Ледяной ветер зудел в стекла.

- Ну, а дальше? - спросил Сапожников.

- А дальше восстание продолжалось год, как мы и предполагали, Савмак стал царем - это все в общих чертах известно. Конечно, множество деталей быта и культуры Пантикапея, разгром восстания и города войсками Диофанта, Митридатова полководца, - это целый клад для историков, этнографов. Но не в этом дело.

- А в чем?

- А в том, что, по утверждению Приска-младшего, после того как Савмака и других пленных увезли в Понт к Митридату...

- А Кайю?.. - опять спросил Сапожников.

- Я и говорю, - сказал Аркадий Максимович. - Ксенофонт,

который отсиделся в некрополе, пока была заваруха, вылез на поверхность и показал Кайю Диофанту, который немедленно забрал ее для Митридата.

За это Диофант прихватил Ксенофонта с собой к Митридату... Видимо, Кайя действительно была хороша.

- А что с Приском?

- Приск плыл на одном корабле с Кайей и Ксенофонтом. Пытался убить Ксенофонта, но неудачно. Приска хотели выкинуть в море. Но Кайя сказала, что изувечит себя, и Приска не тронули:

- Какой ужас: - сказал Сапожников. - Что люди делают друг с другом. Это растерявшиеся дети. Каждый думал, что после войны вернется на старое место. Но старое место было занято новыми детьми, которые требовали от вернувшихся быть живым идеалом и размахивать саблей. Вычеркнули их из детства. И не дали доиграть в игрушки. И все усугублялось самолюбием, с которым младшие вымещали на них свои несостоявшиеся доблести. А те, кто вернулись, не решались сказать - пустите в детство хотя бы на годок.

- Знаете что, Сапожников, - сказал Аркадий Максимович, - не расспрашивайте меня больше о Кайе и Приске. Там есть вещи и покрупнее.

- Возможно, - согласился Сапожников. - но они дальше от меня, и я не могу их охватить. Я не историк. Мое дело велосипедный насос.

- Не понимаю.

- Ну?

- А дальше рассказано вот что. По словам Приска выходит, что Спартак сын не то Савмака и Кайи, не то Митридата и Кайи. Запутанная история.

- Спартак? Ведь вы догадывались?

- Кайя была в гареме у Митридата, который потом отдал ее Савмаку. Кайя родила сына, которого назвала традиционно для боспорский царей - Спартак, поскольку сам Савмак был спартокидом, хотя и по боковой линии, а вернее сыном царской рабыни, а потом и сам год был царем. В общем, карусель.

Аркадий Максимович был очень задумчивый.

- Хотя с другой стороны, - сказал он, - мы как-то не очень отдаем себе отчет, что Митридатовы войны с Римом происходили одновременно с восстанием Спартака. Вряд ли Митридат этого не знал и не учитывал. Митридат пошел на Рим, который с тыла громил Спартак. И эти два мероприятия, похоже, связаны друг с другом гораздо более тесно и не случайно. А гораздо более тесно, чем мы думали. В общем, если хотя бы половина из всего этого правда, то события на территории нашей страны не периферия римской истории, а наоборот, римская история периферийная, только более известная. Я все больше думаю, что мы откопали не хронику, а какой-то эллинистический роман. А это уж забота историков литературы.

- Сквозь любой роман просвечивает хроника, - сказал Сапожников, - и наоборот.

"Царь Митридат был Ахеменид и потомок Александра Македонского и Селевков, и слава великих предков окружала его и предшествовала его появлению: Исполинского роста он был, и огромна была сила его мышц: непреклонно было его мужество и неукротима энергия: Глубок и коварен ум и безгранична его жестокость: По его приказу были убиты и погибли в заточении мать, брат, сестра, три сына и три дочери.