Александр Шалимов - Эстафета разума (сборник)

«Меня интересует не наука, а карьера в науке тчк Цель оправдывает средства тчк».

Во второй:

«Труды и идеи моего бывшего учителя профессора Воротыло устарели тчк. Он получил инфаркт и умер своевременно тчк Кафедрой он руководил плохо тчк».

На третьей.

«Я не потерплю на кафедре конкурентов тчк за полгода я оздоровил кафедру зпт трое ушли по собственному желанию зпт одна с инфарктом в больнице тчк».

И так далее на десяти листах. В центре Тимофей поместил большой лист двойного формата в траурной обводке. На нем было крупно выведено:

«Я карьерист, болтун, интриган, верхогляд, импотент в науке, как ученый я мертвец, но попробуйте меня тронуть — у меня есть знакомые в министерстве. Предлагаю всем членам ученого совета проголосовать за меня».

Тимофей окинул взглядом свои таблицы, поправил одну, отыскал глазами телевизионщиков. Объектив камеры был нацелен на докладчика и стояки с таблицами. Позади телевизионщиков стояли ряды стульев, на которых сидело довольно много преподавателей, пришедших послушать заседание совета. Среди них где-то находился и Иннокентий Лаврентьевич. Значит, были и зрители… Это вполне устраивало Тимофея. Очень довольный, он еще раз оглядел актовый зал и дело своих рук.

«Ну, кажется, все, — мысленно сказал он себе. — «А теперь вперед смелей, да, теперь вперед смелей!.. припомнилась вдруг музыкальная фраза из «Севильского цирюльника» Россини.

Напевая ее, Тимофей схватил рулон снятых таблиц и выбежал в коридор. Он спустился на первый этаж, заглянул в туалет, забросил там рулон на старинную кафельную печь, которая доходила почти до потолка, вернулся на лестницу и только тогда прошептал: «Ну, время, иди нормально». По лестнице спускалась сверху большая группа студентов. Они остановились, потому что в актовом зале послышался какой-то странный гул, который все нарастал и нарастал, подобно приближающемуся землетрясению. Двери актового зала вдруг распахнулись, и оттуда в коридор и на лестницу посыпались члены ученого совета и зрители.

Они едва держались на ногах, корчась от приступов неудержимого хохота. Побагровевшие, тяжело дыша, они вытирали слезящиеся глаза, трясли головами и никак не могли успокоиться. А в проеме распахнутых настежь дверей был виден ректор, который бегал вдоль стола президиума, махал руками и что-то кричал, видимо требуя, чтобы телевизионщики прекратили съемку.

«Вот и все», — сказал себе Тимофей. Он спустился в гардероб, оделся, вышел на улицу и возвратился в музей. Перед самым концом рабочего дня Тимофей закрыл зал, сдал ключи, расписался в книге об уходе с работы, затем остановил время и вернулся наверх. Давно подобранным ключом открыл дверь запасника, пробрался в дальний конец за баррикаду из ящиков и могильных плит. Тут он вернул времени нормальный ход, извлек из кармана два бутерброда с копченой колбасой. Не торопясь съел, запивая горячим кофе из термоса. Затем отодвинул тяжелую крышку саркофага, забрался внутрь, глянул на электронные часы. Было восемнадцать часов десять минут 27 февраля 1977 года. «Хватило бы элементов», — мелькнула мысль. Он задвинул изнутри тяжелую деревянную крышку и сказал:

— Ну, время, давай иди быстрей! Как можно быстрей!

И начал считать. Когда досчитал до пятидесяти, он заметил, что сквозь одну из щелей снаружи проникают слабые проблески света, быстро сменяющиеся темнотой. Свет мерцал значительно быстрее, чем он считал. Тимофей ускорил счет, стараясь поспевать за вспышками света. Досчитав до трехсот, он устал и решил передохнуть, а заодно проверить, что получилось. Он скомандовал: «Время, иди нормально!» — и прислушался. Снаружи было тихо, и свет в щель не проникал. Тимофей приподнял крышку и выбрался из саркофага. Освещение в запаснике было выключено, хотя он оставил его включенным. Сквозь запыленное окно снаружи проникал тусклый свет фонаря. Воздух в запаснике показался более затхлым, чем тогда, когда он пришел сюда. Тимофей глянул в окно. Оно выходило на музейный двор. слабо освещенный единственным электрическим фонарем. На дворе лежал снег.

«Получилось или не получилось?» — недоумевал Тимофей и тут вспомнил о часах. Он поднял руку и начал приглядываться. На табло часов ничего не было видно. Энергия микроэлементов исчерпалась, и это могло означать лишь одно — Тимофей переместился во времени не меньше, чем на год. Надо было уточнить, куда он попал. Он начал пробираться к выходу. Ему опять показалось, что в запаснике ничего не изменилось: баррикада из надгробных плит и ящиков была на месте и тот же узкий проход между статуями и прислоненными к стенам картинами вел к двери. Дверь удалось без труда открыть изнутри его ключом. Оказалось, что в залах музея ремонт. Витрины и статуи сдвинуты, накрыты чехлами и пластикатом, а паркет устлан газетами. Тимофей походил по залам и ничего не выяснил. Тогда он решил посмотреть газеты, лежавшие на полу. Даты и сами газеты были разные. Некоторые очень старые. Потом он нашел газету от июня 1977 года. Это было уже кое-что… Он принес газету к окну, забрызганному мелом, и при свете, проникавшем с улицы, просмотрел ее. Ничто не привлекло его внимания, кроме самой даты. Мир и страна жили теми же делами и интересами, что и полгода назад.

Тимофей продолжил поиски. Наконец ему попался обрывок газеты от ноября 1979 года. Это было уже лучше. Он снова вернулся к окну и принялся читать. И опять ничего интересного не обнаружил. Рекламы цветных телевизоров новых марок, новые фильмы в кино… Заметка о воспитательной работе в университете, но конец был оборван. Знакомых имен и фамилий не попалось. Тимофей почувствовал голод. Он запустил руку в карман, куда положил жестяную коробочку с таблетками витамина С. Коробка оказалась на месте, но в кармане были дыры. Тимофей ощупал пиджак и обнаружил, что и пиджак в дырах и буквально расползается под его пальцами. Едва ли это мог быть 1979 год… Тимофей вздохнул, открыл жестяную коробочку и сунул одну таблетку в рот. Она была как камень; только спустя некоторое время во рту ощутился слабый кисло-сладкий вкус. Побродив по залам, Тимофей осторожно выглянул на главную лестницу. Внизу у барьера дремал за столом вахтер. Возле него лежала газета, а на газете — два больших бутерброда с ветчиной, половинка огурца и термос. Тимофей почувствовал страшный голод и решился. Он остановил время, спустился вниз по лестнице, забрал со стола один бутерброд, разломил половинку огурца на две части, одну тут же съел, закусывая бутербродом, выпил половину кофе и глянул на газету. Она показалась ему совсем свежей, дата была 12 декабря 1979 года. Тимофей закрыл поплотнее термос с остатками кофе, снял муху со второго бутерброда, поднялся по лестнице и только тогда переключил время на нормальный ход. Затем он вернулся в запасник, не забыв запереть за собой дверь.