Сергей Цикавый - Замена

«Во-первых, Соня, тебе не о чем с ним говорить. Во-вторых, ты – повод, чтобы принять вызов отца и дело матери. Чтобы сохранить лицо».

– Мисс Витглиц!

Я повернула голову. Куарэ шел ко мне – напрямик, прямо по ржавому болоту из земли и палой листвы. Он оскальзывался, спотыкался, но все равно шел, убирая со лба раскисшие волосы.

Мысль: «Он меня убьет», – была глупая. Но она была.

– Витглиц, подождите!

Он остановился в метре от меня, старательно облизывая губы. У него странный взгляд, показалось мне. Рассказ доктора Мовчан основательно потрепал его – успешного аспиранта, получившего гранты и выучившего немецкий за полгода.

– Эм, Витглиц, вы как?

Я моргнула. Вопрос был потрясающим: я стояла под зонтом, вся в сухом, и я шла домой. У меня ничего не болело – чего он, конечно, не мог знать точно. Вот только учитывая его собственный вид, вопрос «как вы» был нечеловеческим позерством.

«Или проявлением шока», – с опозданием поняла я.

– Хорошо. Спасибо.

Он кивнул, рассматривая мое лицо. Это был очень неприятный блуждающий взгляд, о котором говорят еще «горячечный». Зонтик предлагать было уже поздно, он промок до нитки, и я только по взгляду поняла, что именно сообщила ему доктор Анастасия Мовчан.

Мсье Куарэ ведь навоображал себе, что после его открытия будут изучать и убьют ребенка. Вернее, про «изучать и убьют» он, конечно, прав, а вот смириться с тем, что ребенок – это не представитель homo sapiens, просто не успел. Не смог. Не поверил.

«И не поверит. Пока не увидит сам».

– Вы ведь все знали? – спросил Куарэ. – Потому предлагали уезжать?

Я молчала. Говорить не стоило, сказать что-то хотелось, и я молчала.

– Скажите, как это, жить с таким? – спросил он совершенно ровно. – С вот этим всем? Да еще когда такая херовая погода?

– Погода не всегда такая.

Мсье Куарэ замолчал, и взгляд начал серьезно жечь мне лицо. Я смотрела в ответ: а что мне еще было делать?

– Я вижу нелюдей, – вдруг сказал Куарэ. Потом хлопнул себя по бедрам, согнулся и крикнул громче: – И я буду по контракту учить нелюдей! Не-лю-дей!!

Истерика. Ему не могли так сказать, – значит, это истерика. Это пройдет, мне надо только выслушать и стоять спокойно, пока пальцы дождя нервно барабанят в зонт. Он всего лишь медиум, пусть это и странное совпадение: сын директора – вдруг медиум. Ему придется привыкнуть, и он привыкнет: видеть их, следить за их синей жизнью, понимать, что вот-вот микрокосм развернется – и в мире станет человеком меньше, а Ангелом – больше.

«Тебе просто не повезло, мсье Куарэ. Твой первый день – и такой оглушительно провальный успех».

– Боже, я болен, – выдохнул Куарэ. – Я всего лишь болен, но даже этого, оказывается, мало. Да, мисс Витглиц?

Болен. Он сейчас сказал «болен». Он сказал и продолжает говорить.

– «Э»…«э»-какая-то там атропатома, – проскрипел он, и пальцы дождя забрались мне в голову. Туда, где и находилась эта болезнь – одна на двоих.

– Экструзивная L-астроцитома, – поправила я машинально.

– Да какая, к черту, разница! – сказал он со стоном. – Эта «ELA» – это рак, рак мозга, как ни назови его! И мне, чтобы об этом узнать, надо подписать…

Его голос уплывал куда-то вдаль, в дождь, а на смену ему приходили странные слова другого Куарэ – директора Куарэ.

«…Громко тикали часы, в полированной поверхности стола отражался потолок. Директор сидел в тени, и говорила его голосом какая-то глыба тьмы.

– Тебе становится хуже, Соня.

– Я все еще могу работать, директор.

Я дышала сочащимися отовсюду чернилами и ждала ответа на свой вопрос, который – не совсем вопрос.

– Можешь.

– И я могу идти?

– Да».

А вскоре после этого он упомянул о «замене» – о помощи второго учителя, как думала я. А директор Куарэ думал о полной замене. О том, что мое место займет другой. О том, что терпеть головные боли станет бессмысленно.

– Витглиц, вы вообще где?!

Он прищелкнул пальцами почти у моего носа – обидный, наверное, жест.

Я отвернулась и пошла прочь. Ему нужно поговорить с кем-то из наших штатных психиатров, выпить за приезд с нашими штатными алкоголикам. «Проставиться» Ю Джин Киму. А мне – мне нужно побыть одной. Привыкнуть к… Очень многим мыслям.

Они начали рождаться после Второго сдвига.

Люди пережили первый временной сдвиг, пожертвовав семью процентами населения планеты. Вот просто так: Земля потеряла семнадцать минут времени, и за эти семнадцать минут произошло очень многое. Очень. Аномалии в Европе – та же Черноморская осцилляция, две войны, ядерное оружие…

Я листала результаты поисковой системы и без труда дополняла прорехи, вырезанные цензурой. Ключевые слова – «Ангелы, сдвиг, время, дети» – это целый ворох таких прорех и гарантированный вызов в службу безопасности.

«Мисс Витглиц, какие веб-страницы вы вчера просматривали?»

Это будет завтра. Сегодня есть еще один человек, который приобщился к этой истории.

Второй сдвиг год спустя был совсем иным. Никто не пропал, не возникло новых Осцилляций, но зато после него стали рождаться необычные дети. Позднее их назовут Ангелами.

Я сидела с ногами на стуле. Монитор тлел потихоньку, свет вокруг не горел, за окном шелестела осень. С экрана на меня смотрели мифы, легенды, желтая пресса и баннеры порносайтов. Какие еще баннеры могут быть на страницах разных «очевидное – невероятное», «мистика-точка-ком» и «городские-легенды-точка-нет»?

Размытые фотографии Ангелов в терминальной фазе – как ни странно, самые настоящие фотографии. Целое море воспоминаний выживших в зоне пробуждения сверхчеловека – а вот это ложь. Не бывает там выживших.

Дождь барабанил, спина болела от неудобной позы, а я листала сайты, находя все больше выдумки. Правду старательно вычеркивали и вымарывали из сети. Во всяком случае, ее там стало меньше за последние два года, – и это было очень хорошо.

Еще ключевые слова не выводили на концерн «Соул» и его сеть учебных заведений. И это тоже казалось хорошим знаком. Я не знала, какая мне разница, но мне нравилось.

Я потянулась, подтащила ближе к стулу обогреватель.

«Замерзла».

Мерзли руки, и это плохо, особенно в свете того, что моя замена уже здесь. Я вспомнила о замене и встала: хочу чаю, не хочу больше читать сказки. Хочу умную книгу, проверить форум и спать.

Большое кухонное окно смотрело в непроглядный октябрьский вечер. Когда-то давно, прочитав какую-то книгу, я мечтала о таком: чтобы за плитой и разделочным столом – сразу окно. Окно в моих мечтах выходило на что-то светлое, а за спиной кто-то весело смеялся.