Андре Лори - Лазурный гигант

Мартина отвадила всех торговцев и поставщиков, под предлогом временного отъезда господ, а сама ходила за покупками на рынок. Ящики со съестными припасами, платьем и другими вещами привозились в закрытых экипажах, и мало-помалу ими нагружена была кают-камера аэроплана. Коробки с консервами, хлеб, сухари, свежие овощи, пресная вода, лекарства, — все было разложено по особым ящикам, чтобы путешественники могли найти все под рукой. Предусмотрительный

Вебер запасся также всем необходимым на случай аварии для починки машины. Над этим складом помещалась пассажирская каюта с кроватями, тростниковыми стульями, складными столиками, буфетом, переносной кухней. Не забыта была даже каучуковая ванна.

Под электрическим мотором был таким же образом устроен череп механической птицы. Туда можно было проникнуть по маленькой лесенке, помещенной в шее птицы. Вместо мозга в черепе были помещены двойные и тройные лопаточки, управляя которыми кормчий мог регулировать направление полета.

Вебер тщательно рассчитал внутреннее устройство машины, чтобы пассажирам оставалось как можно больше места, чтобы все было устроено с комфортом, чтобы машина притом была легка, а двигатель ее силен.

Каждый из четырех членов искусственной птицы — крылья и лапки — изготовлялся совершенно независимо от остального; функцию каждого из них можно было проверить отдельно.

Предварительные испытания прошли так блестяще, что относительно успешного применения всей машины не оставалось и сомнений. Только какой-нибудь несчастный случай мог помешать «Эпиорнису», весом вместе со всеми снарядами, инструментами и пассажирами всего в шесть тысяч килограммов, располагающему двигателем в сто семь лошадиных сил, подняться одним прыжком, распустить крылья и устремиться вперед с быстротой, которую трудно точно определить, но которая, по всей вероятности, достигнет двухсот или трехсот километров в час при тихой погоде или при попутном ветре.

Неохотно уступил доктор Ломон свое место храброму марсовому матросу Ле Гену, практические знания которого в области управления были нужнее, чем услуги врача здоровым пассажирам. Конечно, в конце концов можно было бы захватить с собою и пятого пассажира, но ведь надо же было приберечь место и для Николь, за которой, в сущности, и ехали, а шести пассажиров для аэроплана данных размеров было бы слишком много.

Итак, доктору пришлось отказаться от этой заманчивой экспедиции. По-своему обыкновению, он принял это с философским спокойствием и только шутя пригрозил Веберу и Жерару, что постарается, чтобы они захворали накануне, отъезда, и заменить их на аэроплане. Эти невинные шутки не помешали ему хранить тайну всего происходившего.

Можно только дивиться тому, что тайну удалось сохранить, так как в «заговоре» участвовало четыре женщины и семь мужчин, причисляя сюда же и рабочих. Но ни один не выдал тайны, которая поглощала каждого из них, ни у одного не вырвалось даже намека, вроде тех, о которых говорит своим друзьям Гамлет. Даже Мартина удержалась и не выдала того, что знала, мимикой, жестом или словами: «Well, well, me know… we could talk if we would… if we we line to speak… There be on if they might…» 1.

Конечно, и после таких смутных фраз она могла бы остановиться, вопреки страшному желанию разболтать все, что знала. Добрая женщина вообще была не прочь посплетничать и удивить публику рассказами об ужасных и удивительных событиях, свидетельницей которых она бывала в течение своей долгой жизни Я семье Массе.

Наконец, пришло время отъезда, который был назначен ровно в полночь. Луна скрылась. Отдернули полотняные стены шатра — вот и механическая птица: она еще спит, покоясь на лесах. Ни одна живая душа, кроме собравшейся на террасе дома Массе группы людей, не знает о грандиозном событии. Внизу, среди равнины, лентой извивается Сена. Газовые фонари набережной и мостов отражаются в ее водах. Вдали, над Парижем, стоит полоса света, слышится замирающее жужжание засыпающей ненадолго лихорадочной жизни его. Париж не подозревает, что он еще раз прославится еще одним чудом в области изобретений.

«Эпиорнис» сдвинули по рельсам до края площадки. Пассажирам остается только сесть в каюту и проститься с остающимися.

По мере приближения решительной минуты в сердцах остающихся все более и более растет страх, предчувствия, которые они до сих пор силились побороть. Тщетно отгоняют они воспоминания о целом ряде попыток воздухоплавания за последнее столетие, закончившихся гибелью смелых аэронавтов. Напрасно Массе старается убедить, что мотор Анри безопасен; он и сам этому не верит, да никто и не слушает его: все слишком озабочены, чтобы не выдать себя, своих мрачных предчувствий и не омрачить уезжающих пассажиров. За обедом, последним перед отъездом, почти никто ничего не ел: одни были возбуждены близостью предстоящего опыта, не хотели есть и шутили, говоря, что будут ужинать сегодня в облаках; другие содрогались от ужаса при этих словах и не в силах были дотронуться ни до одного из поданных блюд. Были основания бояться. Эта механическая птица, о свойствах которой можно было судить еще только по теории, унесет все, что может быть близкого и дорогого: горячо любимых сына, братьев, жениха, мужа, отца! Все ли они вернутся из этой опасной экспедиции? Даже оптимист Массе должен сделать над собой усилие, чтобы не выдать своего волнения. Бледная, дрожащая Колетта старается улыбнуться. Мадам Массе прячет свое заплаканное лицо: она обещала выдержать до конца, но не может! Анри пробует утешить ее, но это только вызывает с ее стороны поток слез.

— Анри, мой Анри! Обещай, что ты вернешься и привезешь с собой Жерара, что вы все вернетесь! — в отчаянии лепечет бедная мать.

Это послужило как бы сигналом к общему волнению. Колетта, обвив руками шею Жерара, прижимается к своему дорогому брату, с которым разделила столько бед. Вот она отодвигается от него немного, всматривается в его черты, как будто видит его в последний раз; увидит ли она когда-нибудь блеск его синих глаз, прямую улыбку губ, не знающих, что такое ложь! Неужели этому смелому, умному, доброму человеку суждено погибнуть или во время этого полета, или от пули тех, которые взяли в плен Николь?

И, сама того не замечая, Колетта тоже плачет.

Лина, обняв отца, рыдает на его груди, а старый ученый тихонько гладит ее белокурую головку. Мартина громко всхлипывает, а Ле Ген сморкается, точно трубит.

— Ну, ну! — говорит наконец Массе, откашливаясь, чтобы скрыть свое волнение. — Веселее! Принеси-ка сюда, Ле Ген, бутылку шампанского, мы выпьем за удачу предприятия. Ради Бога! Покажем богине Фортуне веселые лица, она ужасно не любит хмурых!