Майкл Коуни - Здравствуй, лето... и прощай

– Оставь её в покое, – я сердито одёрнул парня. – Где твои мёрзлые манеры, Вольф? Мы здесь гости. Этот спирт был здесь за годы до того, как началась война. Все этим занимаются. И мой отец занимался. А ведь он парл.

Вольф сразу смутился.

Глаза Кареглазки светились благодарностью.

Мы с Вольфом сидели в мягких креслах с высокими спинками, завёрнутые в одеяла, а Паллахакси-Эннли кормила нас супом. Мы находились в задней комнате «Золотого Груммета», ожидая, когда наши родители нас заберут; каждый раз, когда Эннли торопливо входила и выходила, из бара слышались шум разговоров и взрывы смеха, и вскоре в воздухе повис слабый запах спиртного и дыма.

Вошла Кареглазка, а за нею мать Вольфа и мужчина, который, видимо, был его отцом, судя по его крайне подозрительному взгляду, свойственному сотрудникам таможни.

– Дурак ты, Вольф, – с ходу бросил он. – Дураком был, дураком и останешься.

– Подумать только, я обнаруживаю собственного сына в какой-то забегаловке, – плакала его мать. Эннли, войдя, услышала эти слова. У женщины был такой вид, словно её ударили.

– Вот его одежда, – спокойно сказала она, протягивая вещи. – Я её постирала. Она чистая и сухая.

Мамаша сухо кивнула Эннли и вытолкала сына за дверь.

– Спасибо, что вы за ним присмотрели.

Кареглазка, Эннли и я неуверенно глядели друг на друга; казалось, внезапно вокруг нас возникла пустота.

– Тебе удалось связаться с родителями Дроува, дорогая? – наконец спросила Эннли.

– Они придут позже.

– Послушайте, если мои вещи высохли, я могу уйти, – поспешно сказал я.

– Ни в коем случае, – твёрдо сказала Эннли. – Вы можете разминуться по дороге. Оставайся пока здесь; в конце концов, ещё не поздно. Мне нужно заниматься своим делом, но я уверена, что Кареглазка останется и поговорит с тобой. Да, дорогая?

Кареглазка кивнула, опустив глаза, и Эннли ушла, закрыв за собой дверь.

Кареглазка села в кресло, в котором до этого сидел Вольф, и посмотрела прямо на меня, слегка улыбнувшись. На ней было белое платье с какими-то розовыми и голубыми цветочками, из-за чего у неё был вид недосягаемо красивого ангелочка; я бы предпочёл потёртые джинсы и свитер, которые были на ней до этого. У неё обнаружились симпатичные коленки и на ногах – аккуратные туфельки. За долгое время мы не произнесли ни слова, и, если бы это продолжалось дальше, мы бы так никогда и не заговорили.

– Тебе нравится моё платье? – спросила она, давая мне шанс посмотреть на неё более открыто.

– Да. Красивое.

Она улыбнулась, играя с чем-то, что висело на тонкой цепочке у неё на шее. Оно блеснуло на свету, и я узнал его. Это был кристалл, возможно, выращенный из ледяного гоблина, такого же, как тот, которого выбросила моя мать, но, более вероятно, настоящий, вырубленный из уничтоженного ледяного дьявола и символизировавший победу над злом. Вид этого кристалла смутил меня; было нечто обескураживающее в религиозном символе, висевшем на девичьей шее.

Она проследила за моим взглядом и слегка покраснела.

– Маме нравится, когда я ношу его, – объяснила она. Кареглазка разгладила рукой перед платья, и тонкая ткань натянулась вокруг обозначившейся груди. Я поспешно отвёл взгляд, крайне смутившись. – Мама очень набожный человек, – продолжала она.

– Моя мама точно такая же, – заверил я, чувствуя, что мне становится её жаль. – Она верит во все. Даже…

В этот момент открылась дверь, и грубый шум бара заполнил комнату.

Появилось пышущее здоровьем лицо, на котором все ещё сохранялись остатки профессиональной улыбки хозяина гостиницы; я узнал Паллахакси-Гирта, отца Кареглазки.

– Привет, Алика-Дроув, – приветствовал он меня. – Надеюсь, я не помешал? – он многозначительно подмигнул. – У нас здесь не хватает рабочих рук, и мне придётся забрать у тебя Кареглазку. Извини, но сам понимаешь… – Он поколебался. Позади него клубился дым и слышался гул голосов. – Может быть, наденешь что-нибудь и пройдёшь в бар?

– Я принесу твою одежду, Дроув, – сказала Кареглазка, поспешно выходя из комнаты. Я вспомнил об изумрудном браслете. Его нужно было вернуть.

Чуть позже я сидел в углу бара и наблюдал за происходящим вокруг. Всё было совсем не так, как я ожидал. Действительно, были и запах, и дым, и хриплый смех, и шум разговоров, но во всём этом не чувствовалось чего-то плохого. Вместо этого я видел лишь полный зал людей, явно наслаждавшихся обществом друг друга. Это озадачило меня.

– Здорово, парнишка! – проревел чей-то голос.

Я вздрогнул, оглядываясь по сторонам. Надо мной склонилась широкая физиономия, моё плечо сжимала громадная рука. Почерневшие зубы ощерились в ухмылке. Я тупо смотрел на это явление, пока не узнал его и не почувствовал себя несколько глупо. Это был водитель грузовика, с которым мы расстались в Бекстон-Посте, как его там звали? Гроуп. Позади него вытягивал шею его приятель, рассеянно улыбаясь поверх стакана с какой-то тёмной жидкостью.

– Я думал, вы в Бекстон-Посте, – выпалил я, не придумав ничего лучшего.

Гроуп, пошатываясь, обошёл вокруг стола и уселся на скамью рядом со мной, подвинувшись, чтобы дать место своему другу. Оба они курили длинные чёрные сигары, от которых отвратительно воняло. Я огляделся вокруг в поисках помощи, но Кареглазка была в другом конце помещения, неся множество кружек, с которых хлопьями падала пена. Она выглядела слишком чистой и прекрасной для того, чтобы находиться среди этой неотёсанной публики, и внезапно мне стало очень грустно.

Гроуп кричал прямо мне в ухо:

– Ты же нас помнишь. Нам пришлось бросить этот мёрзлый грузовик ржаветь. Мы с Лофти теперь парлы, так же, как и твой папаша. Правительство забрало себе все рыбокомбинаты, не только новый завод. Они говорят, это крайне необходимо в интересах нации. Нет времени чинить сломанные грузовики; они говорят – мол, оставьте его и берите другой. Надо кормить людей, пихать им в горло рыбу, пока они не станут похожи на грумметов, а, Дроув? – он расхохотался.

В другом углу я заметил Хорлокс-Местлера, аккуратно одетого, но чувствовавшего себя в этой толпе вполне непринуждённо. Он заметил меня и приветственно поднял руку. «Каковы же служебные отношения между ним и моим отцом?», – подумал я.

Шум разговоров и взрывы смеха обрушились на меня, казалось, мне не хватает воздуха для дыхания. С одной стороны на меня навалился Гроуп, а с другой – крупная, суетливая женщина, от которой несло тушёным мясом. Я сглотнул комок в горле, ощущая тошноту. Внезапно передо мной оказалась Кареглазка.

– Привет, – хихикая, пробормотал Гроуп. – Что тебя привело ко мне, малышка?

– Дроув, у нас запарка. Ты не мог бы… – она поколебалась, – ты не мог бы немного помочь? С чувством огромного облегчения я встал.