Филип Дик - Духовное ружье

— Ты — пугливый человек. Ты все еще принимаешь снотворное?

— Нет.

— Врешь. Ларс кивнул:

— Вру.

— Плохо спишь?

— Средне.

— Так что, эта лошадиная задница Нитц держит тебя за рога…

— Это не Нитц. Чтоб ответить тебе так же живописно, этот рогатый конь Нитц еще не схватил меня за задницу. Ну, ты доволен, сэр?

Пит сказал:

— Они могут выискивать тебе замену пятьдесят лет. Но так и не найти никого такого, как ты. Я знал Уэйда. С ним было все в порядке, но он был не совсем на том уровне. И нет никого на твоем уровне. И та дамочка из Булганинграда тоже.

— Как мило с твоей стороны… — начал Ларс, но Пит его грубо оборвал.

— Мило. Уу… черт! Хотя это и так.

— Да, — согласился Ларс, — это не так, и не обижай Лилю Топчеву.

Неуклюже пошарив в кармане рубашки, Пит вытащил дешевую аптечного вида сигару. Он зажег ее, выдохнул токсичные дымы, и кабинет растворился в них и наполнился серым туманом. Не обращая ни на что внимания и даже не бранясь, Пит в молчаливой задумчивости шумно вдыхал и выдыхал дым.

У него была эта добродетель-недостаток: любая загадка казалась ему разрешимой, если над ней долго поразмышлять. В любой области. Даже в такой, как человеческая психика. Механизм ее был не сложнее и не проще, чем биологические органы, созданные двумя миллиардами лет эволюции, казалось ему.

Ларс думал, что этот по-детски оптимистический взгляд на вещи — взгляд человека XVIII столетия. Пит Фрейд, золотые руки, инженерный гений, был анахронизмом. У него были взгляды на жизнь как у умного семиклассника.

— У меня есть дети, — сказал Пит, пожевывая свою сигару и тем самым превращая ее из плохой в отвратительную. — И тебе нужна семья.

— Конечно, — согласился Ларс.

— Нет, я серьезно.

— Конечно, ты серьезно. Но это не значит, что ты прав. Я знаю, что меня беспокоит. Смотри.

Ларс дотронулся до закодированных защелок на закрытом выдвижном ящике его стола. В ответ на прикосновение его пальцев ящик сразу же открылся, как касса в магазине. Оттуда он достал свои новые эскизы — именно то, ради чего Пит проехал три тысячи миль. Он передал их ему и почувствовал всепоглощающую вину, которая всегда сопутствовала этому моменту. Его уши горели. Он не мог смотреть в глаза Питу. Вместо этого он стал перекладывать какие-то бумаги на столе, лишь бы отвлечь себя ото всяких мыслей в эту минуту.

Пит безо всякого выражения сказал:

— Вот это отлично. — Он аккуратно подписал инициалами каждый скетч, под официальным номером, проставленном, напечатанном и подписанном каким-то бюрократом из ООН-3 ГБ.

— Ты едешь обратно в Сан-Франциско — и должен сделать на скорую руку поли-какую-то медаль, затем начать делать рабочий прототип…

— Это будут делать мои ребята, — поправил Пит. — А я им только говорю, что делать. Ты думаешь, я буду марать свои руки? Каким-нибудь поли-чем-то?

Ларс сказал:

— Пит, как долго это может продолжаться?

— Всегда, — с готовностью ответил Пит. Сочетание наивного оптимизма и почти невыносимо нерушимой покорности семиклассника.

— Сегодня утром, прежде чем я успел войти в здание, один из этих автономных телерепортеров из «Счастливого Бродяги» буквально загнал меня в угол. Они действительно верят.

— Конечно, они верят. А что ты думал! — Пит театрально взмахнул своей дешевой сигарой. — Разве ты не понимаешь? Даже если бы ты посмотрел прямо, так сказать, в глаза этому телеобъективу и сказал что-нибудь вроде: «Вы думаете, я делаю оружие? Вы думаете, это то, что я приношу из гиперкосмоса? Этого хрупкого царства сверхреальности?»…

— Но они должны быть защищены, — сказал Ларс.

— От чего?

— От чего угодно. Они заслуживают защиты: они думают, мы делаем свое дело.

После паузы Пит сказал:

— В оружии нет никакой защиты. Больше никакой. Ты знаешь — с 1945-го. Когда они стерли с лица земли тот японский город.

— Но простофили думают, что есть защита, — сказал Ларс. — Им кажется, что должна быть.

— Им кажется то, что они получают. Ларс сказал:

— Я думаю, я болен. Я живу в каком-то призрачном мире. Я должен был быть простофилей. И без моего таланта медиума я бы им и был. Я бы не знал того, что знаю, и не был бы внутри всего происходящего. Я был бы одним из поклонников «Счастливого Бродяги» и его утреннего шоу-интервью, и внимал бы всему, что говорят, и был бы уверен, что это правда. Потому что я вижу это на большом экране, во всех этих стереокрасках, более ярких, чем в жизни. Мне по-настоящему хорошо, когда я нахожусь в коматозном состоянии, в этом чертовом трансе. Там я работаю на полную катушку и ни одна мысль из самых дальних уголков сознания не глумится надо мной.

— «Глумится»? Что ты имеешь в виду? — Пит с беспокойством посмотрел на него.

— А разве внутри себя ты ни над чем не насмехаешься? — Ларс был искренне удивлен.

— Черт! Нет! Только что-то внутри меня говорит: стоишь ты дороже, чем эти почтовые переводы, что получаешь. Вот что говорит мне мой внутренний голос, и это правда. Я собираюсь решить этот вопрос когда-нибудь с Джеком Ланферманом! — Пит аж зашелся от справедливого гнева.

— Я думал, ты чувствуешь то же, что и я, — сказал Ларс.

И подумав об этом, он представил их всех, даже генерала Джорджа Мак-Фарлейна Нитца, зависимыми от того, что они делали. Залитые позором, с неизбежным ощущением вины, которая не позволяет им смотреть прямо в глаза другим.

— Давай спустимся вниз и выпьем по чашке кофе, — сказал Пит.

— Да, пора передохнуть.

Ларс знал, что кофейный дом как заведение имел большую историю. Это изобретение расчистило паутину в умах английских интеллектуалов во времена Сэмюэла Джонсона, развеяло туман, доставшийся им в наследство от пабов XVII века. Коварные штуки — крепкий портвейн, испанские вина с Канарских островов и эль — выработали не мудрость, не блестящий ум, не поэзию или хотя бы политическую ясность, а грязное чувство обиды, обоюдное и всепроникающее, которое позже дегенерировало в религиозный фанатизм. Все это, а также сифилис, истребило великую нацию.

Кофе обратил поток вспять. История сделала новый решительный поворот… И все из-за нескольких замерзших в снегу зерен, которые нашли защитники Вены после того, как турки были отброшены от стен города.

И вот здесь, в кабинке, держа чашку в руке, сидела маленькая симпатичная мисс Берри. Ее грудь модно выступала сквозь серебристую ткань платья. Она замахала им рукой, как только он вошел.

— Мистер Ларс, садитесь со мной, хорошо?

— Хорошо. — Вместе с Питом они протиснулись в кабинку и уселись по обе стороны от девушки.