Многократор - Художник Её Высочества

— Ты помнишь, диверсант пообещал вчера ложку дёгтя в бочку яда?

Как не помнить, о бедство неотвращённое! Теперь придётся до берега грести ладошками километр, смешить рыбу, потом практически голыми останавливать попутку, потом, списав всё на акклиматизацию… Они враз поднялись над бортами лодки. Лодка качалась посреди обширной низовой лужи после вчерашнего ливня, а на берегу стояла улыбающаяся толпа. Улыбающаяся Томочка, улыбающийся Петрович, улыбающаяся колдунья, не улыбающаяся баба Фекла, улыбающиеся чабаны и пара тысяч небесных баранов.

— Подведем черту. «Проявление помывочной активности без эмоциональной окраски примитивно и низменно.»

— Полностью согласен. Натуральное безобразие! «Помывочный акт не терпит неформального отношения к делу, низкой культуры и плохого вкуса.»

— Прелестно. «Помывочный обряд обязан быть тонким и уникальным по своему эстетическому содержанию. Он должен запечатлеться навсегда.»

— «Не рекомендуется начинать помывочный процесс при переедании. Внимание! Алкоголь категорически противопоказан!»

— «Берегите желание. Неперегруженная помывочная функция сохраняется тем дольше, чем меньше помывочный акт воспринимается источником чрезмерных наслаждений. Злоупотребление — источник преждевременного истощения и преждевременного старения.» Ты посмотри, как грамотно получается!

На третьем курсе впервые поставили обнаженку. Не то чтобы нагого тела не видели, но смятение было изрядное. И не потому что голая грудь воспринималась клумбой с расцветающей рефлексией известного рода (по девочкам уже бегали), подумаешь, голая грудь, кусок золота, что ли? А потому что появились перед неокрепшими умами дополнительные обертоны. В миру Виолетту Владимировну студенты знали как библиотекаря-практиканта из училищной библиотеки. И вдруг на тебе — обертоны! Два часа отрисовывать бедро, вылизывая рефлексы, беседовать о субъективизме Марселя Пруста и смущенно коситься на зарумянившихся девственниц класса после потягушек Виолетты Владимировны и её жалобы: «Если бы я знала, что натурщикам тяжелее, чем шахтерам. Подработала на отпуск, называется, каблуки уже гармошкой. Как я устала, братцы-кролики, каменеть тут перед вами. Эй, Иван, ты у нас радиолюбитель, взял бы меня, что ли, за сосок, настроил бы на волну «Маяка»? После таких шуточек Виолетту Владимировну стали именовать «В.В.». Кто служил в армии, знает, что «В.В.» — сокращённо от «взрывчатых веществ». Такожде педагог терзал: «Плохо! Рисуйте круглые сутки. Пришли после занятий, поели, разделись и делайте друг с друга хотя бы наброски. Ну погодите, дождётесь экзамена — семь шкур спущу! Слушать сюда. Если к понедельнику каждый не принесет по тридцать набросков — всем конец!». Тут Степан Ивану еще ляпнул в том плане, что где уж можно сделать тридцать набросков, так это в бане на Речном вокзале. Там шпана провертела в двери дырочку из мужского отделения в женское. А если рассверлить дырочку — «Без проблем, потому что там закуток, куда никто не заглядывает», — то за полчаса можно сделать не тридцать, а триста набросков. Шутка! Но если серьезно, с одной стороны — не откладывай на завтра, что можно не сделать сегодня, с другой стороны попробуйте сами нарисовать триста мужиков с синими обволошенными ножками. Не стошнит только гомосексуалиста. Так и получилось, что Степан с Иваном оказались в бане с ручной дрелью, блокнотами и карандашами. Сделав дело, они, естественно, нарезались пива (Святое дело! Год не пей, а после бани укради, да выпей), но запьянев и рассупонившись, взялись, похохатывающие жеребцы, рисовать ко всему эротические рисунки в духе великого Бердслея, сошедшего к концу жизни с ума на этой почве. Вильчевский так вообще впал в порнографию, изображая мужчин с членами, которые смело можно было бы использовать вместо колонн Парфенона. Когда пиво кончилось, они проиллюстрировали Кама-Сутру почти полностью. Степан, ладно, тут ясно. А вот Вильчевского имеет смысл извинить — кроме тела жены он других, сделанных из молока и мёда, не знал и прельщаться не собирался. Степан уже отсортировал непристойный материал от набросков и сжёг в печке от греха подальше (повеселились и будет), когда зазвонил телефон. Тома приказала, чтобы муженек забрал её с тяжелыми сетками из соседнего универмага. Вильчевский протрезвел мгновенно. Он удачно соврал Томе, что подвернул ногу. «Да не ойкай ты! Совсем чуть-чуть. Я же не хожу в шрамах после чихания у окна». И сказал, что за ней сейчас прибежит Степан.

— Чеши давай. Я свои еще не рассортировал.

Он взялся ударно забивать погасшую печь своими листами. Плотная пачка загоралась плохо, Вильчевский, морщась от едкого порнографического дыма, пытался раздуть огонь. Бесполезно. Кто ходит в походы, знает, что всей газетой костер не подожжёшь. Нужно каждый газетный лист рвать, мять и подкладывать постепенно. Степан посоветовав использовать бензин для зажигалок, убежал. У Ивана же скорее всего заклинило в головушке от страха разоблачения, и чтобы не терять время, он вылил весь бензин из пластмассового бутылька в какую-то банку и ахнул в зев печи. Ахнул за мгновение до того, когда сетконосец с Томой вошли в квартиру, хоть Степан всячески притормаживал по дороге. По комнате от взрыва в печи летали сажа и сам компромат, слегка лишь тронутый по уголкам тлением. Вильчевский сидел на полу с обгоревшими ресницами, выпученными глазами и отвалившейся челюстью. Тома наклонилась, подобрала листик, на котором две веселые девицы качались на качелях. Качели подвешены к колоссальному фаллосу юнца, спрятавшегося в ветвях дерева с улыбкой блаженства на устах. Следует добросовестно отметить, что юнец на рисунке был вылитым Вильчевским. Тома подняла брови и…

— «Мужчина должен сосредоточить внимание не на помывочном акте, а на ПСЮХе.» Словечко получилось… Ты, кстати, знаешь, что такое «псюхе» у греков?

— Что там не знать. Космическая душа. Так. «Не следует назначать день и час помывочного акта.»

— «Не рекомендуется начинать помывочный акт без психопомывочного настроя. Знаете ли вы свои «тайники»?» Про ступни, интересно, все знают?

Вильчевского спас котенок. На четвертом курсе училища ничего такого легкомысленного вроде и не должно было произойти. Дипломная работа по курсу. Всё стало чрезвычайно сложно. Впереди пыхала жаром большая жизнь и многие эту высокую температуру чувствовали и страшились до полной потери воли. Тут не до шуток! Степан с Иваном, в составе банды себе подобных, обсудив житье-бытье, решили — надо сконцентрироваться. То есть на оставшиеся до диплома месяцы прекратить выпивку и шалопайство. И в самом деле, посерьёзнели и засучили рукава. Вот только Томочка повела себя нестандартно. Сначала обрадовалась трезвости мужа (многочисленные родственники Ивана сразу решили, что ему вшили противоалкогольную ампулу), а потом её зациклило в той степени бестолковой зацикленности, на которую способны только любящие жены. Тому вдруг осенило, что муж посуровел, и ушел в себя потому, что у него появилась другая женщина. «Томик, да ты что меня пытаешь? Какие бабы?! Я ведь тоже не пью. Дело надо делать, преодолевая нечеловеческие усилия!» «А ты бы вообще помолчал. Развратник ты, Степан! И мужа развратил. Есть у него кто? Продай его хоть разёшенек?» «Тома!» «Убирайтесь от меня! А я возьму себе сейчас у соседки котёнка.» Дальше больше, и, как ни парадоксально, дело шло к разводу. Иван растерялся, а Тома бойкотировала буквально всё. «Давай, Ванька, раз такое дело, сделаем перерыв и надерёмся один раз до поросячьего визга. Успокоим женщину.» Так и сделали. Вот только Тома на следующий день выловила Степана и с тяжелой ухмылочкой спросила: «Что, бросила она его? Напился вчера с горя, бобик». Любой человек знает, что иногда случаются ситуации, когда навроде того что хохмы ради прыгнул в воду в одежде, одежда набухает, тянет ко дну и захлебываешься, носками еще можно дотянуться до скользкого илистого дна, и маленький бы шажок назад, — и встал бы дурак дураком на грунт, а не выходит. И утонуть запросто, и шутка кончилась, и глупость несусветная. Надо придумать что-то радикальное. Иван со Степаном хрустели морковками, а их класс пил «Жигулевское», обсуждая только одну тему. Утром сообщили — президент упал во время прогулки, несчастный случай, повреждение основания черепа. Магдалиночка сказала: «Нельзя убивать людей», и расшифровала. Убийцей может быть микроскопический вирус, гололёд, что угодно, а убивать всё равно никого нельзя. Ни плохих, ни хороших. Президентов тоже. «Царю застят, народ напастят. Нового найдем.» «Перестань ты, Серега Солодких, ничегонедумать!» Действительно, не так всё просто. Си-Эн-Эн сообщило, что охранника увезли с переломанными костями. При чем здесь, спрашивается, возникшая паника? Степан попросил совета у мудрой Магдалины. Магдалиночка посоветовала клин выбивать клином. Шок нужен, катарсис. «Можно также содрать кожу и искупаться в море, — вставил бестолковый Иван. — Очень освежает.» Магдалина предложила конкретный план. Так дружки и сделали. Резиновая красотка в секс-шопе стоила, конечно, недешево, но они её купили. Ради катарсиса денег жалеть не надо. Записали на пленку с какого-то порнофильма сладострастные стоны, причмокивания и охания, повышающиеся до уханья. Когда Вильчевская была у родственников, уложили куклу на кровать под одеяло, Иван позвонил, попросил жену, сухо сказал, что раз у них такие отношения, значит он вправе пойти на улицу, найти шлюшку, а там как получится, на правописание или на левомитицын. Ждать вряд ли пришлось долго, и они, погасив свет, заблаговременно забрались в платяной шкаф у кровати, немного приоткрыли дверцы, чтобы было видно, как к кровати подбегает с кувалдой Томочка, приставили к щели динамиком магнитофон. Только загремело ключами у входной двери, включили магнитофон. Силы небесные! Включили, да не включилось. Магнитофон и так постоянно заедал, и сейчас в решающий момент не изменил себе старый импотент. Степан встревожившись, защелкал проваливающимися кнопками. С Вильчевским же случилось что-то напоминающее нервный удар. Стало ясно — затея провалилась. В зале вспыхнула люстра, в спальню влетело лезвие света, в комнату вошла Тома, встала, как вкопанная. Они сами вытаращились из щели на кровать. Там в полумраке творилась настоящая любовная игра. Под одеялом бугрились соблазнительные формы, а продувную красотку, сопя, урча, чуть не облизывая, целовал фантом Вильчевского.