Геннадий Прашкевич - Дыша духами и туманами

К брату Харитону (краем глаза) в этот момент подсел еще один старичок – сухонький, маленький, лицо с ладошку, а сзади наклонился другой – с руками, огромными, как рукавицы. «Сезонная распродажа? А это, Анна, ты приходишь на вечеринку, а там в толпе народу целая куча симпатичных парней. Доводишь до них, что сегодня переспать с тобой стоит пять шоколадок и три бутылки шампанского. Понятно, что надеешься переспать с самым симпатичным и щедрым, а к концу вечеринки надираешься в ноль и оказываешься в постели с каким-то уродом».

Святой, услышав такое (краем глаза), наклонил голову.

Мужик с большими руками что-то буркнул, но остался на месте.

Вместо него выскользнул из клуба все тот же старичок на кривых ножках.

Никогда бы я не поверил, что замшелых мужиков можно так долго держать в душном клубе вопросами и ответами. Но про «крышу» Евсеич растолковал доступно. «Вот ты, Анна, приходишь на вечеринку. Симпатичных парней там хоть пруд пруди, но наглых девиц еще больше. Могли бы сразу тебя отделать, правда? Только зачем? За косу оттаскивают тебя к порогу и говорят: „Ладно, Анна, веселись, мы согласны на тридцать процентов от всех заработанных шоколадок и соответственно на сорок процентов от шампанского. Иначе… Сама понимаешь…“ Мужики покуривали, косились в сторону Святого. Какие-то волны исходили от него, заставляли девок краснеть, мужиков нервничать.

– А работа с регионами?

– А это когда ты приходишь на вечеринку, а тебя никто не хочет. Одни кричат – дорого, другие кричат, что с тобой в постели не так уж и классно, а третьи вообще не долечились с прошлого раза. Тогда ты спокойненько отступаешь. Есть ведь другой клуб. Уж там-то тебя завалят подарками.

– А креативный подход?

– На вечеринке сама подваливаешь к симпатичному парню. «Слышь! Ты прикинь, что мне снится в последнее время! Будто лежу я на шелковых простынях, все умею, а учить некого. Хочешь брать у меня уроки?»

– А протекционизм?

Девки так и нападали на Евсеича.

– Ну приходишь ты, Анна, на вечеринку, а там уже знают, что с тобой классно в постели. Но тому, кто угостит тебя швейцарским шоколадом и французским шампанским, ты дашь только один раз, а тому, у кого найдется «Советское шаманское» и плитка «Аленки» – два.

Теперь обалдели девки.

Они не догадывались о таких раскладах.

– Акционерное общество? – гнул свое Евсеич. – А чего сложного? Берешь у Светки платье и немного косметики, а потом отдаешь ей каждую вторую заработанную тобой шоколадку.

В зал (краем глаза) вернулся старичок на паучьих ногах.

– Это кто? – спросил я мужика, сопящего рядом.

– Это-то?

– Ну да.

– Это-то Иван.

– А какой это Иван?

– Этот-то Иван Зоболев.

– А чего он туда-сюда?

– Этот-то? Кума ищет.

– У него кум есть?

– У этого-то?

– Ага.

– У этого-то кума нет.

– Так ведь ищет? Сам говоришь.

– А чего ж не искать. Это не запрещено.

Сказал и отодвинулся. А я вспомнил: там все дикое. Дикий медведь, дикий волк, дикая лиса, а с ними дикие люди.

– Захват новых рынков? – звенел с низенькой сцены раскованный голосок Евсеича. – А это, Анна, когда все симпатичные парни знают, что с тобой классно в постели, а ты еще подпускаешь слух, что готовишь здорово.

Время от времени, выбрав паузу (всегда очень точную), брат Харитон замечал по существу, что именно следует считать протестом против чужих программ, а что – всего лишь попыткой вырваться из их тенет. – «Спланированная утечка информации?» – Анна теперь открыто заглядывала в бумажку. – «Ну приходишь ты, Анна, на вечеринку, а там симпатичные парни интересуются, правда ли, с тобой классно в постели? По рожам видно, что всё прекрасно знают, но ты держишься гордо, на все вопросы отвечаешь: „Без комментариев“. А в это время Светка в буфете рассказывает, сколько ты обычно берешь шоколадок и шампанского». – Мужики, понятно, переглядывались. Присутствие Святого заставляло их по особенному прислушиваться. – «Неверный выбор целевой группы? – Евсеича ничто не могло смутить. – Приходишь ты, Анна, на вечеринку и шепчешь тому симпатичному парню: „Идем! Ну, идем!“ А он мнется. А он морду в сторону. А он никак. Дескать, интересуется мальчиками».

Мужики сдержанно загалдели.

Может, хотели вспомнить, кто долгим зимним вечером придумал такой вопрос.

Но Анна не позволила разгореться страстям. Выкрикнула: «Давай про отмывание капитала». Евсеич на это очень уверенно прищелкнул замками желтого портфеля. Дескать, Анна, на той вечеринке ты даешь всем симпатичным парням, но исключительно за чудесное советское шампанское и отечественные шоколадки. А Светка приносит все это к тебе домой и вы в компании с мужьями выпиваете и закусываете.

Ленивые дни.

У разъездной давки на берегу Евсеич расхваливал товар, мужики покуривали в ладонь, одергивали баб, переглядывались. Местный татарин с черной шевелюрой, раскинувшейся над его головой, как зонтик, пытался что-то опротестовать, его не слушали. Матросы, поругиваясь, катали бочки с моченой брусникой, приказчики оттирали запачканные смолой Руки. Вдоль берега тянулся тальник, за ним сразу – зубчатой стеной – сизые ели. Ветерок, заплутавшись в протоках, задирал воду, как подол, гнал рябь к теплоходу.

Меня впервые пригласили на обед к брату Харитону.

Месяц меня никто не замечал и вдруг – обед. Думаю, что это Евелина придумала.

Почему-то я ждал от Святого страстей, наставлений, укоризны, но он был погружен в размышления. Даже черная бабочка усов замерла. Невнимательно цеплял гриб, ловил ложечкой моченую бруснику. В глазах – пепел, как в перегоревшем костре. От Евелины я уже знал, что в юности Харитон Пестов увлекался поэзией, издал две книжки, подумывал о Союзе писателей. Но в одну морозную ночь, находясь в чужом городе на творческом семинаре, в промерзшем гостиничном окне увидел звездное небо.

Вдруг ударило по сердцу: не так живу!

Что на столе? Бездарные рукописи, недопитая бутылка.

Коля Калесник, прозаик, приятель по ремеслу, бормотал невнятно. Где гниет седеющая ива… где был и нынче высох ручеек… девочка на краю обрыва… плачет… свивая венок… Губы обслюнявлены, закуска закончилась. Звезды помаргивают, изливают бездну энергии. Не одни мы! Вот точно, не одни! Но как дозваться, как крикнуть в ответ: «Здесь мы!» Даже Коля почувствовал важность момента. «Вызовем, – спросил, – проституток?»

Подчиняясь нахлынувшей на него волне, Харитон ухватил первую попавшую под руку рукопись, разорвал вчетверо, обрывки запустил под потолок. Чужие ничтожные мысли, чужие ничтожные слова, навязанные определенными силами. Термин неожиданно всплыл в сознании. Раньше Харитон так никогда не думал. На фоне разрисованного морозом окна происходящее показалось значительным. Морозные кристаллы складывались на оконном стекле в какое-то волшебное дерево, колючее, покрытое шишечками, мерцающей кристаллической хвоей. Это святая… Или безумная… Еще одна рукопись полетела в потолок. Спасти, спасти… Люстра сквозь обрывки бумаг светилась, как сквозь метель.