Дмитрий Володихин - Мастер побега

Контрразведчик лениво поднялся, подошел к двери и сердито сказал в щель:

– Сколько раз я говорил, ты – младший по чину, тебе и вызывать плотника! Наладь наконец проклятую дверь, мешает работать.

Вой прекратился. Капитан, поднатужившись, приподнял перекошенную дверь и попытался закрыть ее. Но щель осталась.

– Чтоб сегодня же! – крикнул он туда. И, обращаясь уже к Рэму, добавил: – Извините. От сырости забухла, старое у нас тут здание… Прочитали?

Рэм кивнул.

Ему не надо было перечитывать бумажку, он помнил ее в подробностях:

«Отзыв на статью экстраординарного профессора Р. Тану «Концепт отказа от мести в этических учениях Мемо Чарану и его последователей», поданную в «Вестник университета».

Всего 22 стр. машинописи.

Г-н Р. Тану заслуживает самой высокой оценки как специалист по названному периоду. Его научная репутация безупречна. Работа представляет собой образец глубокого и всестороннего изучения исторических источников по периоду, заявленному в заголовке статьи. Не вызывает сомнения оригинальность подхода и логическая обоснованность выводов.

Однако издание этого текста в солидном академическом органе печати представляется несвоевременным Во-первых, концепт отказа от мести в условиях постоянного ожидания нового вторжения варварских срединных орд на территорию высокой цивилизации может быть приравнен к пораженческим настроениям. А это сейчас недопустимо. Во-вторых, культурное возрождение Хонти сделало приоритетными иные темы. Прежде всего темы, связанные с естественным вольнолюбием, которое долгое время было придавлено камнем имперского культурного застоя и деспотизма А также темы, обращенные к росткам демократии в политике и социальной сфере, раскрепощению личности и развитию императивов предпринимательства в общественной мысли. Странно, очень странно, что столь глубокий специалист, как г-н Р. Тану, выбрал для приложения исследовательских усилий изучение архаичного, косного, омертвляющего личную инициативу направления этики. Направления, к тому же, созданного придворным мудрецом, столпом монархии, традиции, вероисповедной ортодоксии.

К сожалению, статья г-на Р. Тану не может быть рекомендована к публикации в «Вестнике университета».

Приват-доцент Хонтийского института общественных инициатив, магистр истории Фенх Магельш».

Красным карандашом неведомый эксперт подчеркнул два места «приравнен к пораженческим настроениям» и «омертвляющего личную инициативу».

Рэм понял: бесполезно барахтаться. У него есть две возможности: оболгать себя и не оболгать. В первом случае, вероятно, ему чуть-чуть скостят «за сотрудничество со следствием». Во втором – на полную катушку. Он признался бы в чем-нибудь, пожалуйста… Какие там статьи полегче? Но ради чего… Все равно ему не протянуть на каторге ту же десятку, не говоря о большем… Прав следователь: никакой разницы! Так стоит ли цепляться за дурацкую надежду? Взрослый человек, жизнь идет по инерции, и лучше она уже не станет.

– Дадите закурить?

– Что? – Контрразведчик удивился. – А. Сообщить мне хотите какую-то новость… Извините, я сам не курю и не уважаю курение. Не могу предложить. Еще раз извините. Я вас внимательно слушаю.

Рэм задумался. Ему оставалось сказать две-три фразы, и все закончится. Удивительно, они еще что-то там копали… Двадцать лет назад просто вывели бы во двор, посетовали бы на дождливую погоду и раскололи бы затылок свинцом. Возятся с кретинскими рецензиями… Даже странно. Итак, две-три фразы.

– Я никогда не писал и не говорил ничего подрывного в отношении Хонтийской республики. Я никогда не был врагом Хонтийской республики и тем более ниспровергателем ее политического строя. Я всего-навсего желаю сохранить вольность собственного ума Законы я соблюдаю, но ум свой упростить не могу. Неужели это является преступлением?

Капитан смотрел на него с большим вниманием – впервые за все время допроса Перед ним как будто посадили диковинное животное. Оно не должно бы говорить вообще, и во всяком случае, совсем уж неуместно, когда оно говорит подобные вещи. Если бы Рэм изрыгнул пламя, наверное, он не сумел бы добиться большего внимания.

– Вольность ума? Выражение словно бы из какого-то старинного романа… Собссна, вы серьезно?

– Абсолютно.

Следователь пожал плечами.

– Удивляете вы меня. Курева просите, чушь какую-то понесли… Да вы что? Не поняли до сих пор? Это провал. Все. Надо же было вам не уничтожить записку четвертьвековой давности! Вы идиот. Небось на старости лет вынимали бы из портмоне по хорошим дням, любовались бы… и гордость бы в голову ударяла к каким большим делам я был причастен когда-то! Идиот. Непрофессионально.

– Как-кую… записку?

Мгновение спустя Рэм уже понял, какую.

Столько лет прошло!

Когда-то кремовая, а ныне побуревшая от времени картонка обеденного меню из кафе «Серебряная бабочка». Дата, написанная от руки каллиграфическим почерком. Меленькие карандашные буковки, буковки-букашки… их почти не видно, смазались, но Рэм помнит их наизусть:

«Рэм, мой родной!

Ни слова со мной. За нами с мамой следят. Опасно. Завтра, в полдень, дальний грот в Саду живых радуг. Там я гуляю в одно и то же время, это не вызовет подозрений.

Я так люблю тебя!

Дана Фаар, твое эфирное создание, до сих пор сохранившее тебе верность».

…Рэм благополучно добрался до Хонти. Он снял комнату. Он отыскал имение Сафалейреш. Он отыскал Дану.

Столкнулся с ней прямо на бульваре.

Рэм последовал за ней, когда она украдкой приложила палец к губам и повела его по кривым улочкам-переулочкам старого города. Нашла маленькое кафе «Серебряная бабочка» близ старой ратуши. Все столики заняты, помимо одного. Дана садится, словно приглашая: войди, больше тебе некуда сесть, кроме как напротив меня. Что за игры? Рэм садится. Официант бросается к нему: столик уже занят! Дана милостиво улыбается: ничего, готова потерпеть нежданное соседство. Хорошо, мадам, как вам будет угодно. Перед ними ложатся две могучие папки с деревянными створками, обтянутыми кожей, – под старинный книжный переплет. Дана открывает свою, не глядя на Рэма Внутри папки – миниатюрное, раз в пять меньше гигантских створок, обеденное меню: силуэт женщины-бабочки, вырезанный из тонкого картона. Правую створку Дана кладет на стол, левую, как бы в задумчивости, придерживает рукой, и она загораживает правую от любых нескромных взглядов со стороны входа Осторожным движением Дана вынимает из сумочки карандаш и принимается очень быстро писать на картонке – там, где осталось пустое место под десертами. С улицы входит мужчина с тростью, в фетровой шляпе. Он видит, что мест нет, но не уходит. Он заводит негромкий разговор с официантом Ему, именно ему не видно летящего, строчка за строчкой, карандаша Ему должно казаться, что Дана просто читает меню. Если, конечно, это не слишком внимательный человек.