Павел Амнуэль - Дорога на Элинор

— Варенька, — повторил Терехов, ощущая, как нарастало внутреннее напряжение: Жанна с трудом выдерживала Варин напор и нежелание слушать собеседника, Олега Варя не шокировала, видел он и не таких в своей практике и, хотя в издательских делах не очень разбирался, но, покопавшись в памяти Терехова, знал, конечно, о финтах с допечатками и пиаровскими играми, а Эдик и не обижался вовсе — он был чужд разговоров об авторских правах, и миссию, затеянную Тереховым, изначально не приветствовал, но и помешать не мог, разве что устроить еще одно посещение Пращура, но лысый этот череп Терехова больше не смущал, он просто сказал «Изыди!», Пращур изошел паром и исчез, а Терехов отправился в издательство, имея точное представление о том, что намерен делать, но зная также, какое сопротивление встретит со стороны Варвары, а потом и Главный в бой кинется, это артиллерия покрупнее калибром…

— Варенька, — еще раз сказал Терехов, удерживая в себе свою многоликую сущность, — я действительно рад. И Букеру, и новому изданию…

— По этому поводу я сейчас включу чайник, — прервала Варвара, — и мы съедим печенье, это Марик принес, очень вкусно…

— Да-да, — сказал Терехов, — но сначала ты меня выслушаешь, хорошо? А потом сделаешь, как я скажу, ладно? И после этого мы попьем чаю с печеньем.

— Ну давайте, — Варвара сложила ладони на груди, показывая, что вся она внимание и не упустит ни одного слова.

— В любое будущее издание «Вторжения в Элинор», — сказал Терехов, — нужно поставить предисловие, объясняющее, каким образом этот роман был написан, кто его истинный автор, и какие перспективы открываются для человечества в связи с тем, что роман стал доступен для чтения.

— Но мы только что говорили… — разочарованно повела плечами Варвара.

— Варенька, — перебил Терехов, — ты меня даже не спросила, кто настоящий автор «Элинора».

— Вы мне уже… — начала Варвара, но, заметив, вероятно, лихорадочный, по ее мнению, блеск в глазах Терехова, прервала себя на полуслове и спросила кротко: — Кто настоящий автор «Элинора», Владимир Эрнстович?

— Я, — не замедлив с ответом, отозвался Терехов.

Варя закрыла глаза, посидела минуту, Терехов тоже сидел тихо, прекрасно понимая, о чем сейчас думала Варвара, но на помощь ей намерен был прийти только в одном случае — если у девушки случится истерический припадок. Варвара была хорошим редактором, в издательстве работала не первый год и навидалась всяких авторов, в том числе таких, которые сначала отказывались от авторства, а потом требовали возвращения всех прав и начислений.

— Ну и замечательно, — спокойно сказала Варвара, открыв глаза, но упорно не глядя на Терехова. — Мы вроде с этого и начали, Владимир Эрнстович.

— Не совсем, — сказал Терехов. — Вот текст, который нужно будет поставить предисловием в следующее издание «Элинора».

Он вытащил, наконец, из «дипломата» и протянул Варваре три отпечатанных на принтере страницы и приложенный к ним компьютерный диск.

— Вообще-то у нас не принято… — начала Варвара, но листы взяла, диск отложила в сторону, а на текст бросила беглый, но, как знал Терехов, цепкий и абсолютно внимательный взгляд. Перекинув первый лист, она пробежала взглядом второй, зацепилась на предпоследнем абзаце, перечитала его, затуманилась взором, но пересилила в себе желание отшвырнуть сочинение и высказать автору все, что она по этому поводу думала. Перекинула второй лист и закончила, наконец, чтение.

— Тут кое-что надо переписать, — задумчиво произнесла Варвара, будто решила все-таки сыграть в предложенную Тереховым игру. — У нас детективная, а не фантастическая серия.

— Ни слова, — отрезал Терехов. — В этом тексте можно изменить только запятые, ты же знаешь, с пунктуацией у меня проблемы.

— Но, Владимир Эрнстович… — Варвара решительно не знала, как себя вести. С одной стороны, с Тереховым она была знакома не первый год, относилась к нему дружески и готова была простить любой розыгрыш, в пределах разумного, конечно. С другой стороны, с автором происходило что-то, не вписывавшееся в рамки его обычного поведения. Диск с романом у него украли, подсунули текст, которого он действительно написать не мог, нет у него такого литературного таланта, и кто знает, как сказывается на человеке зависимость от вроде бы тобой, а на самом деле не тобой написанного. Приходится отвечать на вопросы читателей, а тут еще настоящий автор, если верить Терехову, покончил с собой, хотя, если верить тому же Терехову, он вроде бы и не умирал вовсе, а существует, как прежде, в другом измерении, что вообще ни в какие ворота не лезет. Публиковать такое предисловие — все равно что поставить крест на тиражах, потому что, перелистав первые страницы, читатель не станет выкладывать сотню, решив, что издательство совсем зарапортовалось.

— Ты ставишь предисловие во все последующие издания «Элинора», — сказал Терехов, — мы подписываем договор, девочки из юридического отдела подготовят нужный абзац за несколько минут, а потом пьем наконец чай с замечательным тортом, я купил такой, какой ты любишь…

— Но я не могу! — воскликнула Варвара, вложив в этот возглас всю свою энергию отрицания. — Поймите, Владимир Эрнстович, вы не только свой роман губите, но и серию подводите под монастырь, люди берут эти книги именно потому, что…

— Да-да, — отмахнулся Терехов. — Ты совершенно не права, Варенька, просто ты еще этого не понимаешь, прошло слишком мало времени, всего три минуты, а над этим нужно подумать, не обязательно согласиться, даже спорить не обязательно, просто подумать, впустить в сознание — вместе с текстом «Элинора», а его-то ты читала, так что и работы для тебя меньше, — и все произойдет само собой, это ведь не просто слова, которые я придумал, это как бы мантра такая, понимаешь…

Варвара, конечно, ничего еще не понимала, но работа подсознания происходила сама собой и причиняла девушке определенные неудобства, расцененные ею вовсе не так, как ей самой бы хотелось.

— Подождите, — сказала она, — я перечитаю, может, действительно не все поняла. Помолчите, Владимир Эрнстович, хорошо?

Варя потянулась к стопке книг, возвышавшейся в правом углу стола, будто одна из башен Всемирного торгового центра, и разрушила высотку так же просто, как это сделал Мухаммед Атта. Книги посыпались, некоторые раскрылись, обнажив внутреннее текстовое пространство, а некоторые остались закрыты, но все равно у Терехова возникло ощущение, будто с каждой книгой что-то произошло в момент удара — с сюжетом, персонажами, авторской идеей или отдельными словами: что-то перетряхнулось, взлетело, осело, это были уже не те книги, что, возвышаясь стопкой, являли собой пример надежности — кирпич на кирпиче, книжный дом.