Игорь Колосов - Идущий

Мужчина в одежде лекаря пытался игнорировать её, и женщину, в конце концов, пришлось сдерживать собственному мужу. Прежде чем сесть на повозку, лекарь остановился, оглянувшись на несчастную, как бы отдавая дань её горю. Его хмурое лицо отнюдь не несло печать безразличия, но и он ничего не мог изменить. Затем он забрался на повозку, и старик, державший лошадь за узду, вывел её со двора.

Женщина заголосила ещё громче. Казалось, она, наконец, осознала, что произошло на самом деле. Осознала, что их с мужем поставили перед выбором, дать сыну умереть или сохранить его жизнь в виде искорёженного обломка.

Дини колебался. Здесь находилось слишком много людей, и это было не то же самое, что предложить помощь одной женщине, подкошенной непримиримыми обстоятельствами, готовой согласиться на что угодно. Её муж выглядел слишком угрюмым, почти до жестокости. Конечно, виной тому было горе, но выражение его лица добавило мальчику нерешительности. Дини не был уверен, что у него что–нибудь получится.

Что будет, если он лишь без пользы отнимет у них время?

Нет, Дини не боялся, что его прогонят пинками, с гневными криками или, тем более, исполосуют розгами, как шарлатана, вздумавшего посмеяться над чужим горем. Точнее, мальчик не думал об этом. Его заботило другое. Каково будет этой женщине, после вспыхнувшей надежды, снова погрузится в чёрное скользкое месиво безысходности и отчаяния? Ощущения, последующие после вспышки ложного солнца, ещё сильнее прожгут её душу.

В этот момент он заметил, что угрюмый мужчина как–то странно скрючился, на секунду прикрыл лицо рукой, тут же убрал её и выпрямился. Полумрак не позволял видеть детали, но Дини догадался, что муж женщины быстрым движением руки стёр с лица слёзы и постарался, чтобы никто этого не заметил. Одновременно сквозь плач женщины Дини услышал хлопки крыльев летучей мыши, она возникла из ниоткуда в ветвях ближайшего тополя.

Мальчик шагнул из вязкой тени в переплетающиеся круги ирреального света, рождённого факелами.

Мужчина, по–прежнему сдерживавший в объятиях женщину, заметил это движение и повернул к мальчику голову.

Дини снова замер. Для второго шага, как ни странно, понадобилось ещё больше усилия. Как обычно бывало в критической ситуации, сознание тронул голос отца. Ты можешь сомневаться, это вполне естественное человеческое состояние. Но лишь до того, как начал что–то делать. Если же начал, то уже не сомневайся.

Ребёнка будто подтолкнули. Ещё несколько робких шагов.

Какой–то мужчина, то ли родственник хозяев, то ли слуга пробормотал:

— Тебе что здесь надо? Не до тебя, — он взмахнул рукой. — Иди, может, в другом месте подадут.

Дини не обратил внимания на это замечание, теперь его переполняла решимость, и он подошёл к хозяевам вплотную. Теперь его заметила и женщина.

— Можно я пройду к вашему сыну? — тихо и в то же время настойчиво произнёс Дини. — Пожалуйста.

Женщина перестала плакать, мужчина ослабил хватку рук, в нерешительности разглядывая невесть откуда взявшегося ребёнка. Тот быстро добавил:

— Я только попробую помочь ему и, если у меня ничего не получится, я сразу уйду.

Никто не произнес ни слова. Все зачарованно смотрели на него. Бесспорно, если бы не шок от пережитого, его бы прогнали. Во всяком случае, не пустили бы в дом. Но сейчас их состояние было податливым воском, лепи, что хочешь, и немыслимая при других обстоятельствах просьба не встретила противления. Не дождавшись определённого ответа, Дини медленно, робко прошёл к открытой двери.

Хозяева вышли из оцепенения лишь, когда он оказался внутри.

Их сын лежал на кровати в передней комнате. Здесь главенствовал специфический запах тяжело больной, умирающей плоти. Парень лежал с закрытыми глазами, лишь, когда Дини вошёл, несколько секунд изучал его бессмысленным взглядом. Затем снова закрыл глаза. На вид ему было не меньше пятнадцати.

Дини опустился на колени рядом с кроватью. Нога подростка чуть повыше колена была забинтована, и из–под этой ткани проглядывала чернота, пропитавшая кожу, как бумагу. Прежде чем Дини приложил к повреждённому участку обе ладони, он почувствовал в них такое знакомое покалывание. Подросток только один раз приоткрыл глаза, когда чьи–то руки, горячие, пульсирующие, прикоснулись к нему. После чего он не открывал их, пока не заснул.

Когда всё закончилось, и чернота уступила место серому оттенку, уже не так не похожему на живую человеческую плоть, Дини не смог даже встать. Он опустился на пол прямо возле кровати и тут же погрузился в сон, больше похожий на забытьё. Хозяину пришлось на руках отнести ребёнка на свободную кровать.

Дини проспал всю ночь, утром его покормили, и он снова заснул, чтобы встать лишь к вечеру. Его уговаривали остаться, хотя бы провести в доме ещё одну ночь, но мальчик всё–таки ушёл. На прощание ему наложили целую котомку еды.

Покидая деревушку в сумерках, Дини заметил, как его опять сопровождает летучая мышь.

Всполохи пламени лизали холодные стены узкого коридора, ведущего вглубь башни, не удовлетворившись безвкусным лакомством, проворными бесплотными ящерицами убегали прочь. Чтобы вернуться и повторить всё сначала.

Драго смотрел в спину провожатому, нёсшему факел, и наряду с другими вопросами, иглами пронзавшими мозг, спрашивал себя, принадлежит ли тот к ордену Талхов. Конечно, он не знал всех в лицо, особенно из тех, кто окружал Старха, главу монашеского Ордена. Однако с трудом в сознании укладывалось, что в окружении имелись люди столь отталкивающего вида.

Когда Драго увидел человека, ожидающего внизу, у начала винтовой лестницы, этого пути на верхние этажи, его передёрнуло. Он всегда считал себя человеком в меру отрешённым, чтобы не реагировать не только на чью–то внешность, но и на вещи похуже, и всё же не сдержал непроизвольной реакции. Высокий мужчина с плотностью каменной глыбы, которую не скрадывала даже широкая одежда, обладал приплюснутой физиономией то ли обезьяны, то ли бульдога. Маленькие поросячьи глазки не имели ресниц, подбородок увечил чёрно–фиолетовый шрам. Лоб и щёки были покрыты россыпью крупных, продолговатой формы бородавок. Казалось, на его лице благополучно и незаметно для хозяина устроились пиявки, обожравшиеся кровью настолько, что им было лениво отлепиться.

Урод ничего не сказал, даже не кивнул, призывая за собой, просто окинул подошедшего взглядом, пустым, как покинутая пещера, и повернулся, чтобы после ни разу не оглянуться.