Юрий Брайдер - Ищейка

- Аптечка у вас имеется? - поинтересовался Кульков.

Смущаясь чего-то, заведующая достала из-под прилавка фанерный ящичек с изображением красного креста. Несколько ампул нашатырного спирта и початая пачка таблеток от кашля составляли все его содержимое. Если аптечка чем-то и пахла, то только пылью и паутиной.

Кулькову ничего не оставалось, как занести загадочный запах в разряд необъяснимых, что впрочем случалось не так уж и редко. Ему приходилось бывать в учреждениях, где пахло, как на бойне, и в туалетах, благоухающих оранжерейными цветами. Был он знаком уже и с обонятельными галлюцинациями, штукой весьма неприятной.

Осмотр места происшествия тем временем подходил к концу. Олиференко сделал все необходимые замеры, составил протокол, взял объяснение у сторожа, зафиксировал на клейкой ленте несколько еще неизвестно кому принадлежащих пальцевых отпечатков и пару раз щелкнул фотоаппаратом. Участковый нашел завалившуюся за мешки с мукой граненую фомку, которую никто здесь раньше не видел. Печенкин не нашел ничего и теперь как коршун кружил вокруг заведующей, пытаясь выяснить, как же могло случиться, что преступники не взяли из магазина ничего, за исключением денег - семисот десяти рублей, всей недельной выручки, хранившейся в брезентовой рукавице, которая была засунута в валенок, который, в свою очередь, был спрятан в складе под нижней полкой и вдобавок тщательно замаскирован всякой ветошью. При этом ни одна консервная банка не была сдвинута, ни одно корыто не перевернуто, ни один ватник не сдернут с плечиков. Создавалось впечатление, что проникшие в магазин злоумышленники совершенно точно знали, где именно хранятся деньги. Именно это обстоятельство и порождало у Печенкина вполне определенные подозрения. Он принялся подробно, во всех деталях расспрашивать и без того расстроенную женщину о событиях минувшего дня, по ходу беседы запуская хитрые подковырки и многозначительные намеки.

- Кто мог видеть, куда вы прятали деньги?

- Никто.

- А муж?

- Муж мой до десяти вечера на машинном дворе сшивается, домой чуть живой приходит.

- А... друг сердечный не мог?

- Какой друг, что вы такое говорите! Я за работой и за детьми света белого не вижу!

- Ну так может вы потеряли эти деньги?

- Да как же я их могла потерять? Я ведь их никуда не носила! Вот в кассовой книге все записано! Да я за десять лет копеечки не взяла! Все знают! У кого хоть спросите!..

Кончилось это тем, что заведующая разрыдалась в голос и допрос пришлось прервать.

- Ну что, Володя, - сказал участковый, подавая Кулькову завернутую в полотенце фомку. - Может, попробуешь? На тебя вся надежда.

Кроме обычных запахов железа, солярки, коррозии, инструмент хранил и следы прикосновений вполне определенного человека: молодого, но уже распившегося мужчины, равнодушного к своей внешности и одежде, не злоупотребляющего личной гигиеной, курящего все, что бог пошлет, но главным образом сигареты "Астра", имеющего какое-то отношение к автомобилям, кошкам и коровьему дерьму.

Сопровождаемый благоговейными взглядами старух, Кульков покинул магазин, прошелся туда-сюда по улице, потом, не торопясь, обследовал соседние огороды и на узенькой, прихотливо вьющейся по задворкам тропинке буквально напоролся на искомый запах, уже сильно ослабленный, полустертый утренним туманом и свежим ветерком.

Шагавший вслед за Кульковым участковый сразу все понял и склонился над тропинкой, внимательно рассматривая глубоко отпечатавшиеся в сырой глине следы.

- Один вроде был?

- Один, - подтвердил Кульков. - Парень еще. Помоложе нас с тобой. Этой дорожкой пришел, этой и ушел.

- Сапоги резиновые. Размер примерно сорок третий. Похожий след и в магазине остался.

Они долго шли по голому грязному лугу, еще с осени выеденному и вытоптанному колхозной скотиной (здесь им попалась раздавленная рубчатой подошвой подсохшая коровья лепешка, что объясняла связь вора с крупным рогатым скотом), потом пересекли широкую полосу жнивья, присыпанного кое-где перепревшими прядями соломы, и спустились к речке, прямой, как стрела и почти заросшей болотными травами.

- Рудица, - сказал участковый. - Я здесь тонул когда-то. Была речка как речка, а теперь канава.

Действительно, речкой здесь и не пахло. Пахло хлоркой, ржавчиной и аммиаком. Тропа взбежала на холм, за которым открылись изумрудные поля озимой пшеницы. Время от времени Кульков приседал и принюхивался, всякий раз убеждаясь, что они идут правильно. В воздухе запах уже исчез и лишь земля хранила его.

- Куда мы этой тропкой выйдем? - спросил он.

- На трассу. Тут до нее самый короткий путь.

- Может кто из местных залез?

- Да нет. Местные все робкие. Скорее свое отдадут, чем чужое возьмут. А дорожка эта многим известна. Дачники по ней частенько ходят... Слушай, ничего если я закурю?

- Кури, я против ветра стану.

Кульков в душе давно симпатизировал Скворчевскому. Был тот мужиком рассудительным, добродушным и по-крестьянски основательным, перед начальством не лебезил, себя в обиду не давал, чтя законы, не забывал и о здравом смысле. Конечно, как у всех нормальных людей, были свои маленькие слабости и у него. Притчей во языцех стала его затасканная, облезлая папка. Чем бы Скворчевский ни занимался, тащил ли пьяницу в вытрезвитель, объяснял ли свинаркам тонкости уголовного права, ремонтировал ли служебный мотоцикл или отдыхал с приятелями на речке - он никогда не выпускал ее из рук. Даже хлебая в столовой борщ, он всегда плотно прижимал папку локтем к правому боку. Незаметно засунуть в нее кирпич, полено или пустую бутылку считалось в отделе чуть ли не высшей доблестью, и случалось, что Скворчевский по несколько часов кряду таскал с собой до полпуда лишнего веса.

- Ну что, тронемся дальше? - сказал он, затоптав каблуком окурок.

- Тронемся, - согласился Кульков.

Спустя четверть часа с гребня очередного холма они увидели впереди серую полоску дорогой, по которой в обе стороны сновали крошечные разноцветные автомобили, казавшиеся отсюда юркими весенними жучками.

На обочине шоссе, в нескольких шагах от кромки бетонного покрытия тонюсенькая ниточка живого человеческого запаха обрывалась, исчезала, поглощенная дизельным чадом, развеянная стремительными воздушными вихрями.

- Здесь его машина ждала, - сказал Кульков.

- Похоже, что так, - согласился участковый. - Вот след правого протектора. "Москвич", скорее всего.

- Было их, значит, двое. Про первого я тебе все рассказал. А про второго... - Кульков глубоко втянул в себя воздух, вновь уловив ничтожную частичку загадочного мятного запаха - запаха боли, лекарств, старости. Про второго ничего не скажу. Вот только капли какие-то он принимает. Скорее всего от сердца. Но точно не знаю...