Орсон Кард - Рай на сто лет

Самолюбие Марты было уязвлено. Сирил проявил неблагодарность не только по отношению к государству, но и по отношению к ней лично. Этого Марта вытерпеть не могла и тут же отправилась к Сирилу.

Сирил сидел в своей мастерской, тщетно пытаясь заровнять рубанком сучок, торчащий из старой деревяшки. Марта пригляделась: деревяшка была ореховой. Рубанок все время соскальзывал, и Сирил отчаянно приналег на него. Рубанок снова съехал в сторону и хищно вонзился в благородную ореховую древесину.

— Никудышная работа! — вырвалось у Марты, но она прикусила язык.

Этикет правительственных чиновников запрещал критиковать действия тех, кто находится на нижних ступеньках социальной лестницы.

Однако Сирил вовсе не обиделся.

— Черт побери, вы правы. Это вообще не работа. Не умею я обращаться с этими сучками — два дня на него угробил, а он как торчал, так и торчит. Мои руки привыкли к тяжелому отбойному молотку, я только и умею, что крошить каменные глыбы. В моем возрасте уже поздно переучиваться на возню с деревом.

Марта поджала губы. Опять он жалуется!

— Но в остальном вы довольны жизнью? — спросила она.

Глаза Сирила потемнели, он покачал головой.

— Если бы! Противно признаваться, но я скучаю по прежней жизни. Никогда бы не подумал, что мне будет недоставать придурков, с которыми я провел столько лет. Раньше они казались мне беспросветными тупицами — наверное, так оно и есть. Но сейчас я понимаю, что по-своему любил этих людей. Какие ни есть, они были моими друзьями. А здесь никто не хочет со мной дружить, и манера говорить у здешних жителей другая. Еда — и та никуда не годится, у меня от нее понос. Мне бы сейчас приличный кусок жареной говядины вместо этой детской кашки.

Речь Сирила становилась все более обличающей. Марта едва сдерживалась — и Сирил, заметив это, резко сбавил тон.

— Нет, не подумайте, что мне здесь так уж тошно. И жаловаться я никуда не хожу. Да и что толку? Здесь все равно никто не хочет меня слушать.

Однако Марта уже была сыта его жалобами. Она чувствовала, что ей самой становится тошно. Сколько добра ни делай людям из Масс, благодарности от них не жди.

«Тупое, никчемное стадо, — с горечью думала Марта. — Нянчишься с ними, чуть ли не за руку водишь…»

— Я полагаю, вы понимаете, что ваши жалобы могут иметь весьма серьезные последствия, — ледяным тоном отчеканила она.

Сирил не на шутку перепугался.

— Значит, вы снова…

Он осекся.

— Что снова? — не поняла Марта.

— Снова меня накажете?

— Нет, Сирил. Мы просто переведем вас на минимальный уровень социального обеспечения. Зачем тратить деньги на вечно недовольных? Насколько я поняла, вы везде и всюду будете жаловаться и упрямиться.

Сирил молчал.

— А как поживает ваша жена? — спросила Марта. Сирил горестно улыбнулся.

— Вы про Лику? Она вполне довольна и даже счастлива.

Сирил оглянулся на дверь. Марта распахнула ее (служащие Департамента Жизнеустройства имели права входить в жилища без стука) и увидела посреди комнаты уродливое кресло-качалку, а в нем — пожилую женщину. Она монотонно раскачивалась, глядя в одну точку. Это и была Лика.

У Марты за спиной послышалось тяжелое дыхание Сирила. Рослый мужчина буквально навис над нею, Марта даже испугалась — не задумал ли он чего дурного. Но она тут же успокоилась, заметив, что Сирил с тоской смотрит на жену.

— Вы же знаете, у нее другая семья. Каково ей жить вдали от мужа, детей и внуков? Она с самых первых дней такая. Меня и близко не подпускает. Ненавидит меня, вот что.

В голосе Сирила слышалась искренняя печаль, и Марте стало его жалко.

— Как ей не стыдно, — возмутилась Марта. — Это просто позор! То, что я здесь увидела, меняет дело. В силу данных мне полномочий я спасу вас от смертной казни. Но только при одном условии: чтобы больше никто и никогда не слышал ваших жалоб. В конце концов, было бы нечестно казнить человека за то, что он видит: жизнь его складывается совсем не так, как он того ожидал.

Марта была на редкость добросердечным администратором.

Однако Сирил не рассыпался в благодарностях.

— Спасете меня от смертной казни? — переспросил он. — Послушайте, администратор, а разве нельзя нам с Ликой жить так, как мы жили прежде? Я вернусь к себе на шахту, Лика — в свою семью. Будь мне двадцать лет, я бы прыгал от счастья. Но мне почти шестьдесят, и все это — пустая трата времени.

Опять он за свое! Ни слова благодарности. И она должна с этим мириться?

Глаза Марты превратились в две узкие щелочки, лицо вспыхнуло от гнева. Надо сказать, Марта великолепно умела гневаться, однако приберегала это средство для особых случаев.

— Я прощу вас, но еще хоть слово — и пеняйте на себя! — закричала она.

Сирил опустил голову.

— Извините.

— Результаты тестирования, из-за которых вы попали на шахту, были ошибочными! Зато тестирование, направившее вас сюда, было безупречно правильным. Клянусь небесами, вы останетесь здесь! И нет таких законов, которые позволили бы вам изменить существующее положение вещей!

Так оно и было. Или почти так. В доме наступила тишина. Марта уже собралась уходить. И тут…

— Значит, нам придется остаться здесь? — спросила Лика.

— Да, пока Сирил жив, вы останетесь здесь, — ответила Марта. — Таков закон. Вы оба получили то, чего в свое время упорно добивались. Впрочем, у неблагодарных всегда короткая память!

Теперь Марта могла уйти с сознанием выполненного долга, но заметила, что Лика умоляюще взглянула на Сирила, и тот медленно кивнул. Марта насторожилась.

А Сирил вдруг схватил с верстака поперечную пилу, крепко зажал в руке и резко полоснул себя по горлу. Из раны хлынула кровь.

Марте показалось, что кровавому потоку не будет конца. Но она ошиблась, вскоре кровь перестала течь.

Тело Сирила увезли и сожгли. Порядок был восстановлен. Лика вернулась к своей семье, а в доме с темно-красными пятнами на полу поселился настоящий плотник. Марта считала, что все проблемы разрешились наилучшим образом. Пока Сирил был жив, он лишь мешал счастью других людей. «Надо было раньше его казнить, а не проявлять дурацкое милосердие», — думала Марта.

Ей, правда, почему-то казалось, что Сирил предпочел бы умереть так, как умер — жутким, кровавым, болезненным способом, а не из-за быстрого укола в тюремной камере с белыми пластиковыми стенами.

«Я никогда не пойму людей из Масс, — мысленно призналась себе Марта. — Они выше человеческого понимания, как обезьяны, кошки или собаки».

Она уселась за письменный стол и погрузилась в работу, проверяя и перепроверяя и без того проверенные и перепроверенные данные. Ее усердие снова было вознаграждено: Марта обнаружила еще одну ошибку, не замеченную другими.