Фрэнк Герберт - Небесные творцы

Один из младших офицеров подошёл к Фурлоу:

– Клинт благодарит вас, – произнёс полицейский. – Он говорит, что вы сможете поболтать с Джо через пару часов – после того, как с ним поработают, или утром.

Фурлоу облизнул губы. Он ощутил металлический привкус во рту:

– Я… утром, я думаю. В следственный отдел зайду, попрошу дать мне с ним свидание.

– Должно быть, придётся повозиться с этим делом, прежде, чем мы передадим его в суд, – заметил офицер. – Я сообщу Клинту ваш ответ.

Он сел в машину, стоявшую позади Фурлоу.

Подошёл Ли, камера висела у него на шее. В левой руке он держал записную книжку, в правой – огрызок карандаша.

– Эй, док, – сказал он, – это правда, что говорит Моссман? Мёрфи действительно не хотел выходить, пока вы не подъехали?

Фурлоу кивнул и отступил назад, давая возможность проехать патрульной машине.

Ли что-то черкнул в блокноте.

– Вы когда-то хорошо дружили с дочкой Мёрфи? – спросил Ли.

– Мы были друзьями, – ответил Фурлоу. Ему показалось, что эти слова произнёс кто-то другой.

– Вы видели тело? – продолжал задавать вопросы Ли.

Фурлоу отрицательно покачал головой.

– Просто какая-то грязная кровавая каша, – сказал Ли.

“Ты грязная, кровавая свинья!” – хотел сказать Фурлоу, но голос не повиновался ему. Адель Мёрфи… – тело. Тела людей, умерших насильственной смертью, были похожи друг на друга и одинаково безобразны: неуклюжая поза, кровавые лужи, чёрные раны на теле… Полицейские С профессиональной отрешённостью фиксируют эти подробности. Сейчас Фурлоу чувствовал, как собственная профессиональная отчуждённость покидает его. Это тело, о котором Ли говорил с таким жадным интересом, принадлежало человеку, которого Фурлоу хорошо знал – матери женщины, которую он любил… и все ещё любит.

Фурлоу вспомнил Адель Мёрфи, спокойное, улыбчивое выражение её глаз, так похожих на глаза Рут… оценивающие взгляды… он ловил их на себе, когда она прикидывала, подойдёт ли такой муж её дочери. Однако это уже умерло раньше.

– Док, а что вам показалось, вы видели у того окна? – не унимался Ля.

Фурлоу сверху вниз посмотрел на маленького толстяка, отметил толстые губы, маленькие хитрые глазки и представил, какова будет реакция на описание предмета, который висел тогда в воздухе перед окном Мёрфи. Невольно Фурлоу снова бросил быстрый взгляд на окно. Пространство перед ним пустовало. Неожиданно он почувствовал, что ночь становится прохладной. Фурлоу поёжился.

– Что, Мёрфи выглядывал из окна? – спросил Ли. Гнусавый, противный голос репортёра действовал Фурлоу на нервы.

– Нет, – ответил он. – Я думаю… Я просто видел какой-то отблеск.

– Я не знаю, как вы вообще можете что-нибудь разглядеть через такие очки, – заметил Ли.

– Да, вы правы, – отозвался Фурлоу. – Это все очки и мои испорченные глаза.

– У меня ещё полно вопросов, док, – сказал Ли. – Можем заехать в “Индейку”, нам там будет удобно. Давайте поедем в моей машине…

– Нет, – отрезал Фурлоу. Он тряхнул головой, чувствуя, что оцепенение проходит. – Нет. Может, завтра…

– Черт побери, док, уже завтра.

Но Фурлоу отвернулся и перебежал через улицу к своей машине. В его голове звучали последние слова Мёрфи; “Позаботься о Рути!”

Фурлоу понял, что он должен найти Рут и предложить ей свою помощь. То, что она замужем за другим, не перечёркивает всего, что было между ними.

Аудитория шевелилась – единый организм в безымянной тьме амфитеатра Корабля историй.

Келексел, сидевший почти в центре огромного зала, чувствовал это странное угрожающее движение в темноте. Они окружали его: съёмочная группа и свободный от дежурства персонал, – все, кому было интересно увидеть новое произведение Фраффина. Две бобины перед ним вращались без перерыва. Все с нетерпением ждали, когда снова прокрутят первую сцену. Время шло, бобины вращались, и Келексел все сильнее ощущал дыхание опасности. Это было как-то связано с историей, но он пока не мог уловить связь.

В воздухе распространялся лёгкий запах озона от перекрещивающихся нитей силового поля, которое обеспечивало пространственную связь аудитории с происходящим. Келексел ощущал дискомфорт, сидя в непривычном кресле. Он занимал место, предназначенное для оператора, – по кромке массивных подлокотников располагались рычажки переключателей для редактирования записываемого сюжета. Только огромный куполообразный потолок, опутанный паутиной силового поля, нити которой тянулись вниз, к сцене, и сама постепенно приближающаяся сцена были привычными, как в любом просмотровом зале.

И звуки – щёлканье переключателей, профессиональные реплики: “Сократите вступление и переходите к основному действию… эффект бриза чуть ослабить… усильте передачу эмоций жертвы и немедленно повторите предыдущий кадр…”

Келексел провёл здесь уже два дня, используя данную ему привилегию наблюдать ежедневную работу, однако звуки и голоса аудитории звучали диссонансом для его слуха. Он привык к завершённым историям и молчаливой аудитории.

В темноте, слева, поодаль от него раздался голос:

– Запускайте.

Силовые линии исчезли. Зал погрузился в полную темноту. Кто-то кашлянул, прочищая горло. Обстановка была нервозной.

В центре сцены появился свет. Келексел устроился поудобнее. “Всегда одно и то же начало”, – подумал он. Постепенно возникшее свечение материализовалось в свет уличного фонаря. Он освещал часть лужайки, поворот дороги и на заднем плане призрачно сереющую стену дома. Тёмные окна из простого стекла блестели, как невидящие глаза.

Откуда-то из глубины сцены доносилось тяжёлое дыхание и что-то стучало в бешеном ритме.

Застрекотало какое-то насекомое.

Разнообразные шумы воспроизводились со всеми оттенками оригинального звучания. Наблюдать за происходящим из зрительного зала было всё равно, что находиться непосредственно на месте действия, где-нибудь на ближайшем пригорке.

Запах пыли от шевелящейся под ветром сухой травы проникал в сознание Келексела. Прохладный бриз касался его лица.

Волна леденящего ужаса вдруг захлестнула Келексела. Она возникла где-то в тёмной глубине сцены и, продвигаясь через проекционное поле, накатывалась сокрушительным валом. Келексел поспешно напомнил себе, что это всего лишь очередной сюжет, он нереальный… по крайней мере для него. Он переживал сейчас страх другого существа – уловленный, записанный и воспроизведённый сверхчувствительными устройствами.

В центре сцены появилась бегущая женская фигура, одетая в выцветший зелёный халат. Женщина прерывисто и тяжело дышала, её босые ноги глухо прошлёпали по газону и затем по дорожному покрытию. Приземистый мужчина, мертвенно-бледный в лунном свете, преследовал её по пятам. Огромный кинжал в его руке сверкнул в свете фонаря, как серебристое змеиное жало.