Шмиэл Сандлер - Призраки в Тель-Авиве

Глава 10

- Чего ты там высматриваешь, Вася, - сказал Цион, бросив беглый взгляд на разноцветную стайку дам; кровопролитные турниры были, пожалуй, единственным развлечением в их однообразной светской жизни. В ожидании рыцарских поединков они чинно расположились в плетеных креслах по левую сторону от королевского подиума, украшенного гирляндами живых цветов; иные грациозно шелестели веерами, другие пытались разгадать в закованных рыцарях своих кавалеров. - Видишь ту милую девушку слева? - сказал Василий,- она в самой середке... - Ничего не вижу все они там в середке... - Она не все, - оскорбился Василий, - у нее тюрбан на голове и ожерелье на плечиках... Пока Цион рассеянно искал глазами избранницу маркиза, неутомимый паж торжественно объявил первую пару. "Высокочтимый сэр Альфонсо де Моменто - дама сердца девица Клариса де Шатлю - вызывает на бой доблестного сэра Иоахима Анжуйского - дама сердца Дениза Леконт!" Две названные пажем девицы внезапно сорвались с мест и, ухватившись пальчиками за пышные юбки, жеманно присели, приветствуя королевскую чету и разгоряченную в предвкушении скорой крови публику. "Глянь, как буйствуют, - восторгался Цион, - прямо как на футболе" Заярконский был заядлый болельщик и не упускал ни одного матча любимой команды. В последнем сезоне команда, за которую он болел, вылетела из высшей лиги, и это надолго ввергло его в мрачное уныние. Именно тогда подруга, с которой он познакомился в Институте Времени, ушла от него, сказав, что футбол с лихвой может заменить ему секс. Василий не слушал друга, он не отрывал глаз от своей дамы, прикидывая не прогадал ли, остановив на ней выбор. Два объявленных рыцаря, затянутые в железо, поигрывая смертоносным оружием, медленно съезжались с противоположных сторон ристалища. Сойдясь в центре, они развернули горячих коней к зрительским ложам, церемонно поклонились королевской чете и, помахав копьями, сияющим от счастья, дамам, разъехались по разные стороны арены. Здесь они снова развернулись и, пустив коней в галоп, с копьями наперевес, помчались навстречу желанной победе, которую жаждали посвятить своим возлюбленным. Съехавшись в центре, решительно настроенные рыцари вышибли друг друга из седел, причем де Моменто остался лежать на земле неподвижной грудой жести, ослепительно блестевшей под яркими лучами солнца. Победитель - Иоахим, поднявшись на ноги, поклонился королю, победно помахал рукавицей своей даме и с трудом взобрался на коня. "Нет бы помочь спаринг партнеру" - с укоризной сказал Цион, переходя на боксерский сленг, более понятный другу. Но друг признавал только две вещи, достойные настоящего мужчины - крепкие кулаки и красивую женщину - как награду воину за доблесть. "На войне как на войне" - хладнокровно заметил Василий. В это время со стороны королевской ложи, при всеобщем молчании, до них донеслись искусно выводимые всхлипы. - Что это? - недоуменно спросил Вася. - Этикет обязывает даму сраженного рыцаря всенародно предаться скорби, отвечал Цион. - И надолго она завелась? - Пока не унесут этот куль с костями, - уныло сказал Цион. В отличие от жесткого маркиза, он был эстет по натуре, и подобные зверства оставляли в нем тягостные впечатления. Тело низложенного неудачника грудой металла разложили на деревянных носилках и поспешно уволокли с арены.

Глава 11

Иуда Вольф выслушал Кадишмана с видом человека, который давно и безнадежно страдает от надоевшей зубной боли. "Лейтенант, - сказал он, - устало, прикуривая сигару, - вы все более разочаровываете меня. Хорошо еще, что вы не женщина, иначе бы вас покидали мужчины" Это был запрещенный прием, к которому комиссар нередко прибегал в обращении с безответными подчиненными. Из-за подобных грубых намеков с ним не мог ужиться ни один из его заместителей. Вне стен Главного управления он разыгрывал из себя чуткого администратора, на самом же деле, был сторонником авторитарной власти и проводил в учреждении политику железного кулака. Заместителей он немедленно выживал, если замечал в них дух противоречия, мешающий его становлению как сильной личности. Впрочем, с последним замом ему не повезло. Этот смурной коротышка майор с телом хлюпика и массивной челюстью гангстера был переведен в Управление из Иерусалима. В короткое время он сумел (к удовольствию тель-авивцев), поставить своенравного шефа на место - умение, которое так не хватало Кадишману. Инспектор Кадишман, от которого действительно ушла первая жена, на что намекал бесцеремонный шеф, болезненно и молча переносил разговоры на эту тему, хотя вправе был осадить зарвавшееся начальство. В Управлении он имел репутацию человека безынициативного, ему поручалась бумажная работа, которой в оперативном отделе всегда хватало. Дело, с которым он пришел к комиссару, казалось ему важным и он, не имея конкретных выводов (о которых любил распространяться шеф), выдвинул, для солидности, бледную версию о похищении генеральского трупа заинтересованными лицами. - Кому к черту нужен ваш прогнивший енерал, - ухмыльнулся комиссар, вам, что больше нечего сказать, Кадишман? - Господин комиссар, тут практически не за что уцепиться, - честно признался лейтенант. - А версия с мужем, - ехидно улыбнулся комиссар, - не исключено, что именно он заинтересован в этих загробных фокусах, может, он клад какой нашел, и скрывает это? - Эту версию я проработал с особой тщательностью, - в голосе Кадишмана звучали обиженные нотки. - Проработал? - комиссар недоверчиво хрюкнул в кулак, - приятная неожиданность, лейтенант. И что же вы раскрыли, позвольте спросить, нашел клад, подозреваемый, или решил поводить вас за нос? - Последние три дня Гавриэля Шварца расписаны у меня по минутам: на кладбище он был, но о дедушке не имел никакого понятия: супруги женаты четыре года, а дед умер, когда Елизавете исполнилось пятнадцать. Я выяснил также, что дед и внучка были очень дружны в свое время. - Немаловажная деталь, лейтенант, - сардонически отметил комиссар. Он недавно бросил курить, позволяя себе затяжку, другую как средство для эффективного подавления стресса. Сегодня он выкурил целую сигару, что делал редко, когда буквально страдал от неповоротливости подчиненных и нового зама - майора Петербургского. За последние три года от шефа ушло, кляня его, на чем свет стоит, пять замов. Но последний - с челюстью гангстера, прижился, неожиданно для всех, и даже заставил считаться с собой такую сильную в Управлении личность как Иуда Вольф. Новый заместитель буквально третировал непосредственного начальника, беспрестанно строча на него кляузы и держа его в постоянном напряжении, что и называлось у него "Поставить шефа на место". Комиссар Вольф, увы, не смог вовремя распознать в этом жалком сморчке достойного врага, и вынужден был расплачиваться за непростительную халатность. Вчера "сморчок" в очередной раз отправил в министерство письмо, в котором оповещал руководство о "Неэтичном поведении шефа полиции". Комиссару доложили об этом гнусном доносе некоторые доброхоты, и он предвкушал крупный разнос со стороны язвительного министра. - Я также установил личность дедушки, - тем же обиженным тоном, - бубнил Кадишман, - и выяснил любопытные детали. - Браво, лейтенант, вы начинаете нравиться мне!.. Кадишман наслышанный о табачных трансформациях шефа, проявляющихся в минуты волнения, не знал, как принимать его дополнительную сигару - как признак служебного одобрения или напротив - презрительного осуждения. К сожалению, он так и не научился понимать свое недалекое начальство и поэтому в сорок лет все еще оставался дежурным инспектором. "Наверное, он злится на меня" - с горечью рассудил лейтенант, и последующая реплика босса не оставила на сей счет никаких сомнений. - На кой ляд вам личность человека, сыгравшего в ящик тому уж десять лет назад? - яростно загремел начальник, сломав нечаянно очередную сигару и нервно бросая смятые половинки в пепельницу. - Господин комиссар, я подумал, может быть, он и не умер вовсе... - Но он таки умер, вопреки вашим ожиданиям? - тонкая улыбка шефа, казалось, источала яд и отраву. Иуда Вольф уже знал содержание доноса, отправленного министру его дотошным заместителем, и подыскивал в уме веские аргументы, чтобы достойно выйти из глупой ситуации, а буде возможно - и самому очернить, подлого зама в глазах доверчивого министра. Факты, собранные майором, соответствовали действительности, и отрицать было глупо. В секретном документе, отправленном министру по внутренней безопасности, Давид Петербургский утверждал будто он, комиссар тель-авивской полиции, упорно склоняет к сожительству студентку юридического факультета, стажирующуюся в прокуратуре тель-авивского округа. Комиссар действительно подвозил студенточку до дома, но не, потому что она ему нравилась, а из добрых побуждений, просто встретилась ему по дороге в прокуратуру - почему бы и не подвезти, раз им по пути? Правда, эти подвозы участились в последнюю неделю и Петербургский, скот, оказывается, не дремал. Комиссар слушал Кадишмана вполуха. Этот идиот мешал ему подготовиться к серьезному разговору с министром. Конечно же, босс станет читать ему опостылевшие нравоучения о высших идеалах семьи и брака, как это было в прошлый раз, когда он всего лишь раз трахнул свою обаятельную секретаршу, а Петербургский, говно, подсмотрел и тотчас донес по инстанции. - Что вы стоите истуканом, лейтенант, отвечайте на поставленные перед вами вопросы! Кадишман недоуменно пожал плечами: - Уриэль Хильман - дедушка Елизаветы Шварц, воевал в рядах французского сопротивления, участвовал в диверсионных акциях против нацистской Германии... - Воевал, значит, покойничек? - усмехнулся комиссар, вспоминая голые коленки студенточки. В последний раз он отечески тронул ее чуть повыше локтя; она вздрогнула, но не сразу убрала руку, и это было хорошее предзнаменование. - Почему мне надо вытягивать из вас в час по чайной ложке, лейтенант начальственно повысил голос Вольф. - Покойник также геройски проявил себя в годы войны за независимость, сказал Кадишман, - ушел в отставку бригадным генералом. Документы в архивах характеризуют его с лучшей стороны; лишь однажды он был привлечен к уголовной ответственности за избиение соседа, но в дело вмешались офицеры генерального штаба, и под их давлением оно было закрыто. - Участник сопротивления, значит, - сказал Иуда Вольф и не удержался, чтобы не съязвить, - досопротивлялся енерал ваш до уличного хулиганства.