Николай Гацунаев - Пришельцы

- Истребите их к дьяволу) - взорвался Розенблюм. - И по-настоящему беритесь за дело! Вы меня поняли?

- Да, господин генерал. Истребить крыс и взяться за дело.

- У меня все! - Розенблюм, видимо, спохватился и сбавил тон. Ближайшие час-полтора не отлучайтесь из кабинета.

"Ясно, - Плэйтон не испытывал ни тревоги, ни раскаяния. - Предстоит разнос. Уж чего-чего, а крыс Розенблюм не простит". Он выключил динамик и достал из кармана пачку сигарет. Пачка оказалась пустой. Он скомкал ее и швырнул в корзину для бумаг.

Если бы и с прошлым можно было вот так же: скомкал, швырнул, забыл. И распечатал новую пачку, в которой каждая сигарета - день твоей жизни. Наверняка сто раз подумаешь, прежде чем решить, где, как и когда ее закурить. И уж в этой новой жизни он бы ни за что не дал Элен уйти к другому.

Элен... Даже теперь, много лет спустя, воспоминание об этой женщине причиняло ему острую, почти физическую боль. Плэйтон до мельчайших подробностей помнил свой последний разговор с Элен накануне своего очередного отъезда за границу.

Элен пришла к нему в аляповатый номер столичной гостиницы, как всегда элегантная, красивая, какой и должна быть восходящая телезвезда. От Элен веяло бодрящей свежестью тонких французских духов, удивительно гармонирующих с цветом ее глаз - лазурных, как небо за иллюминатором реактивного лайнера. У Элен были ласковые податливые губы и шелковистая, почти атласная кожа.

Они были обручены уже более года, но свадьба всякий раз откладывалась, так как, едва возвратившись из очередной поездки, он должен был снова лететь сломя голову куда-нибудь на край света, где срочно требовался военный советник с его опытом, знанием дела и способностями. Так было и теперь, и Элен, казалось бы, примирилась с этим. Ночь они провели вместе, а утром...

- Я устала ждать, Ричард. - Она отбросила со лба волнистую прядь каштановых волос. - Я не могу так жить дальше, пойми.

- Понимаю, Элен. Но постарайся понять и ты. Это - моя работа. То, к чему меня готовили годы и годы.

- Обучать людей убивать друг друга? - Глаза у нее были синие, холодные, как льдинки, и ему стало не по себе под их чужим, почти враждебным взглядом.

- Армии существуют не для парадов, Элен. Кто-то должен защищать интересы отечества.

- Но почему это должен быть именно ты, Ричард? Всегда ты?

- А почему не я? - Он пожал плечами. - Когда-то я даже гордился этим.

- А теперь?

- Теперь это моя работа. Наверное, я умею выполнять ее лучше других. Вот и все.

- А я? Каково мне месяцами ждать от тебя вестей, не зная, где ты и что с тобой?

- У меня нет выбора, Элен.

- Есть. - Она достала из пачки длинную сигарету с позолоченным фильтром, закурила. - Ты мог бы заняться бизнесом, например.

- Нет, - грустно улыбнулся он. - Бизнес не для меня.

- Почему? - глаза ее, чуть было потеплевшие, опять приобрели льдистый оттенок.

- Потому что я люблю тебя, Элен.

- Не понимаю! - Она брезгливо поморщилась и расплющила сигарету о пепельницу.

- В бизнесе свои законы. Я по ним жить не могу. А значит, неизбежен крах. Тебя устраивает перспектива стать женой разорившегося неудачника?

- Не говори глупостей. Чем тебе не по душе законы бизнеса?

- Хотя бы тем, что зачастую противоречат элементарной человеческой морали.

- А то, что делаешь ты, никогда не противоречит морали?

- Думаю, нет. Я честно выполняю свой долг.

- Оставим этот разговор, Ричард. Ему не будет конца, а тебе пора собираться в дорогу.

Он взглянул на часы и негромко присвистнул.

- Ты права. Но минут пятнадцать мы можем еще побыть вместе.

- Собирайся, Ричард, - вздохнула она. - Твои пятнадцать минут все равно ничего не изменят.

По дороге в аэропорт она вдруг спросила ни с того ни с сего:

- Какого ты мнения о Розенблюме?

- Штабная крыса, - снисходительно усмехнулся Плэйтон. - А почему ты спросила?

- Просто так, - ответила она и достала из сумочки тюбик с губной помадой.

Через два месяца после его отъезда Элен вышла замуж за Джека Розенблюма.

...В дверь негромко постучали.

- Войдите! - чуть помедлив, откликнулся Плэйтон.

- Ваш кофе, господин полковник. - Крейн держал в руках поднос, накрытый белой салфеткой.

- А где Дитрих? - вспомнил полковник.

- Я отослал его в часть. - Крейн поставил поднос на стол и включил свет. - Что-то не так?

- Все верно, Генри. Рядовому вовсе не обязательно слышать, как распекают его начальство. Садитесь, выпьем по чашечке бразильского.

- Арабского, - уточнил капитан. - Бразильский кончился.

- Если бы я в этом разбирался! - Плэйтон вдруг поймал себя на мысли, что ему в высшей степени наплевать на предстоящий разговор с Розенблюмом, и облегченно хмыкнул. - Деготь от кофе, пожалуй, отличу. Но... и только.

- С сахаром? - поинтересовался Крейн.

- Деготь? - попытался сострить Плэйтон.

- Не надо, господин полковник, - Капитан поднял на него пристальные глаза. - Я слышал ваш разговор с генералом.

- Ну и что из того? Насколько я понимаю, это входит в ваши обязанности, не так ли?

Лицо Крейна слегка порозовело.

- Теперь моя очередь сказать "не надо", - ухмыльнулся Плэйтон. Америку вы для меня не открыли, Генри. Что же до моральной стороны вопроса, то обсуждать ее не наше с вами дело. Так что не смущайтесь, Крейн. Тут все в порядке.

Полковник взял с подноса чашечку и поднес к губам.

- Вас еще интересует мое мнение о членах комиссии? - Крейн помешал кофе ложечкой и аккуратно опустил ее на блюдце.

- Да. - В голосе Плэйтона прозвучало удивление.

- Они мне не нравятся.

- Даже так?

- Да. - Крейн сосредоточенно смотрел в свою чашку, словно собираясь гадать на кофейной гуще. - В их присутствии мне бывает не по себе.

- Они давят на вас своей ученостью, - понимающе кивнул полковник.

- Не в этом дело. - Крейн помолчал. - Они в самом деле угнетают меня, но это скорее из области физиологии.

- Физиологии? - поперхнулся Плэйтон и опустил чашечку на стол. - При чем здесь...

Резкая трель телефонного аппарата прервала его на полуслове. Звонили по секретному кабелю. Крейн сделал попытку встать, но полковник жестом велел ему оставаться на месте, прошел к рабочему столу и снял трубку.

- Плэйтон слушает.

- Вы что - окончательно свихнулись, полковник? - ворвался в комнату разъяренный генеральский бас. - Какого дьявола вы себе позволяете!

Плэйтон демонстративно положил трубку на стол, выдвинул ящик и достал из него неначатую пачку сигарет. Вопли генерала продолжали сотрясать воздух. Полковник, не торопясь, распечатал пачку и закурил. За окном над темной зубчатой линией леса догорала полоска заката.

Розенблюм бушевал минут десять. Потом гроза постепенно пошла на убыль и, наконец, затихла совсем.