Джон Марко - Великий план (Нарский Шакал - 2)

Окружавшая город армия Форто отступала, как и было обещано: этот факт поразил Карину. Она не ожидала, что мясник сдержит слово. Когда утренний свет залил долину, они увидела, как они удаляются от города. Им оказалось достаточно убить ее мужа. Герцогиня подавила рыдание и пошла к флагштоку, чтобы помочь Лариусу спустить Локкена вниз. Его тело уже остыло. Карина обхватила его руками и опустила на крышу, с проклятиями пытаясь развязать петлю.

- О боже! - простонала она. - Мой муж...

Глаза Локкена были широко открыты. Они невидяще смотрели на нее. Лариус накрыл их ладонью и опустил герцогу веки. Старый вояка встал на колени, поцеловал своего господина в лоб и попятился назад, чтобы не мешать горю госпожи. Карина прижала голову Локкена к груди и стала его укачивать. Она пыталась понять, стала ли она теперь повелительницей Гота. Вернется ли Форто, чтобы продолжить свое мщение? Карина погладила мужа по голове, убирая пряди волос с безжизненного искаженного лица. Лариус подошел к краю башни и посмотрел на город. Мокрый снег лежал до горизонта, но во многих местах его съели огонь и дым. Далеко внизу Карина слышала вопли своих людей: беспомощный, недоуменный плач детей и их матерей. По улицам сновали солдаты, стараясь задушить пламя с помощью одеял и песка. Карина закрыла глаза и прошептала молитву - не новому Богу Нара, а прежнему, когда Бог был добрым. Пока Аркус не умер, она любила церковь. Она даже совершила паломничество в Черный город, чтобы увидеть огромный Собор Мучеников и послушать проповедь Эррита. Но в руинах старой империи что-то роковым образом нарушилось.

Какой-то звук, раздавшийся вдалеке, прервал молитву Карины. На холмах слышались странные глухие удары. Карина вытянула шею, стараясь увидеть, что происходит. Эти звуки внезапно окружили ее со всех сторон. Испугавшись, она положила Локкена и поспешно подошла к Лариусу. Советник смотрел вдаль.

- Лариус, что это? Что это за звук?

- Не знаю, миледи. Огнеметы?

- Огнеметы? О нет, не может быть!

- Я не вижу вспышек, - согласился Лариус. - Но звук...

Что-то просвистело у них над головой. Лариус схватил свою госпожу и заставил ее лечь. Карина пронзительно закричала. Еще один снаряд с шипеньем ударился в стену башни. Раздался звук, похожий на шипенье мощной струи пара. Далекие звуки с холмов участились. Карина высвободилась из рук Лариуса и подбежала к каменному парапету.

- Что это? - закричала она, закрывая уши руками, чтобы не слышать этого звука. - Лариус, что...

Весь Гот начал наполняться дымом: зеленые клубы поползли по улицам. Странная бомбардировка заставила всех горожан поднять головы к небу. Когда неумолимый туман стал окружать людей, они начали кричать, выцарапывая себе глаза. Ветер разносил сладковатый запах чего-то гадкого. Карина понюхала воздух - и запоздало поняла, что вдыхает яд. Огонь заполз ей в ноздри, сжигая слизистую оболочку. Горло у нее сжало спазмом, глаза наполнились слезами. Она отшатнулась от парапета, налетев спиной на Лариуса, и отчаянно попыталась ухватиться за него. Глаза старика были налиты кровью. Ужасаясь, не имея возможности ни дышать, ни кричать, герцогиня Карина посмотрела на свое запятнанное платье и поняла, что слезы у нее окрашены в алый цвет.

2

Золотой граф

Его звали Помрачающий Рассудок.

Это имя ему дал его прежний господин, Аркус, император Нара, - и Саврос носил его с гордостью и называл себя так сам даже в присутствии благородных имперских дам. Он обращался со своими инструментами так, как художник с кистью: бережно, умело и талантливо. Некоторые говорили, что он безумен, но все соглашались на том, что в его деле ему нет равных, что он один из редких умельцев Нара. Солдаты завидовали тому, как он владеет ножом, женщины падали в обморок, когда он рассказывал свои мрачные истории. Он понял свое истинное призвание еще в детстве.

Симон наблюдал за работой Помрачающего Рассудок, ужасаясь любви палача к своему делу. Его паучьи пальцы ползли по плоти жертвы, его кисти вращали целый арсенал узких ланцетов, словно острые дирижерские палочки. Симон знал, что видит мастера. Несмотря на вопли подвешенной к потолку на цепях жертвы, он был заворожен зрелищем.

- Это так легко, - шептал палач. Его язык быстро лизнул ухо жертвы. Так легко умереть...

Голос был медовым, тошнотворно сладким и душным. Он лился из горла Помрачающего Рассудок подобно песне, терзая несчастного, заставляя его говорить. Но испытуемый уже почти потерял дар речи. С его губ срывалось только невнятное трийское бормотание, однако Саврос Помрачающий Рассудок еще не закончил. Он извлек из своего белого жилета еще один ланцет и продемонстрировал жертве, медленно поворачивая в слабом свете темницы, ловя кромкой лезвия оранжевое пламя факелов. Симон неподвижно стоял в углу камеры, ожидая смерти пленника.

Как все трийцы, пленник был совершенно белым. Увидев его, Саврос пришел в восторг. Для него белая кожа стала полотном, растянутым на цепях. Он моментально принялся за дело, вырезая ножами орущие фигуры на обнаженной спине несчастного. Их было уже почти двадцать - и они образовали причудливую живую фреску. Кровь неумолимо стекала на пол, кусочки трийской плоти прилипли к сапогам Помрачающего Рассудок. Но казалось, что Саврос совершенно их не замечает. Наблюдая за этой картиной, Симон невольно задумался, не так ли выглядит ад.

- Прекрасно, - заметил палач, любуясь своим драгоценным ланцетом. Он поднес его к серому глазу трийца, помутневшему от усталости и боли. - В Черном городе есть кузнец, который тратит много дней на одно такое лезвие. Он - лучший мастер ножей в Наре. - Саврос проверил лезвие кончиком пальца и ухмыльнулся. - Уй! Острое.

Саврос уже не трудился говорить по-трийски. Его жертва потеряла способность понимать что бы то ни было, и он это знал. Но это было самым приятным моментом. Симон с трудом держал себя в руках. Он - Рошанн, и если он отвернется, Бьяджио об этом услышит. И он крепился и продолжал смотреть, как Саврос гладит узким ланцетом мокрую от слез щеку и с воркованием поет свою песню и как закованный в цепи триец с дрожью готовится умереть.

- Да делай же! - прорычал Симон, выходя из себя.

Саврос обратил смеющийся взгляд в темный угол, где ждал Симон. На потолке у него над головой висел паутинный кокон, полный новорожденных паучат, но Симон не сходил с места.

- Ш-ш! - прошептал Саврос, прижимая к губам тонкий палец.

В камере было жарко и пахло патокой. Симону было душно. Голос Помрачающего Рассудок звучал у него в голове. Он слушал его уже несколько часов, и ноги болели от усталости. Снаружи, в реальном мире, уже, наверное, встало солнце. Если бы можно было, Симон выбежал бы из камеры и сблевал, но ему еще предстояло сделать грязное дело.