Жан ля Ир - Тайна XV

Сэнт-Клер доказал, что пятнадцать девушек были похищены из окон или форточек, ловко открытых и затем закрытых, и что похитители находились на аэропланах неизвестного типа, способных оставаться неподвижными в воздухе, могущих спускать одного или двух пассажиров без аттеррисажа[1].

Дальше общественное мнение терялось в догадках.

Один только Лео Сэнт-Клер, наведенный на след странной заметкой в «Petit Bleu», догадывался с некоторым основанием, если не о личностях похитителей, то, по крайней мере, об их местопребывании. Тем более, что в его уме, склонном к дедукции, эта заметка подтверждала сотни других догадок и выводов.

Из всей группы людей, стоявших на дебаркадере, были особенно замечательны два человека.

Один, в возрасте около пятидесяти лет, был строен, высок, с прекрасной военной выправкой. Хороший цвет лица еще более выделялся, благодаря коротким, черным бакенбардам, глаза стального блеска и выбритая верхняя губа, крупная и мясистая, свидетельствовали о доброжелательной энергии и о чувственности хорошо пожившего человека: это был адмирал Сизэра.

Другой, выше среднего роста, тонкий, но с широкой грудью и плотной шеей, производил впечатление гибкого и сильного человека. Ему могло быть не более тридцати лет. Его бритое, квадратное лицо, с выдающимися скулами, с тонкими губами, которых не оттеняли усы, с суровым подбородком, было странно освещено необыкновенными глазами. Они были громадны, широко прорезаны, а расширенный зрачок золотисто-желтого цвета окаймлялся широким темным кругом, наводящим ужас, как глаза сфинкса. Странный каприз природы! Этот человек, очень красивый, даже обольстительный в блеске своей мужественной энергии, имел загадочные глаза одной из тех птиц, которых считают властителями ночи. Этот человек был Лео Сэнт-Клер, исследователь таинственного Тибета и центральной Африки. Его называли Никталоп за его способность видеть ночью так же хорошо, как и днем.

Как и другие члены экспедиции, Сизэра и Сэнт-Клер были одеты в костюмы цвета хаки, обуты в высокие сапоги, доходившие почти до колен, и с колониальными касками на голове. Каждый из них держал в руках лишь небольшой чемоданчик, так как багаж их был привязан к крыше конусообразного вагона, предназначенного для пассажиров. Над этим вагоном возвышалась огромная, не лишенная элегантности, масса воздушного шара. В вагон попадали через палубу, находившуюся на заднем конце дирижабля.

Вдруг барьер, отделявший платформу, был поднят и путешественники взошли на палубу дирижабля.

Среди путешественников, которых было около двадцати, медленно и с трудом подвигался какой-то старик, с большой белой бородой, сгорбленный бременем лет.

Пять минут спустя, сирена с Жиронды испустила пронзительный сигнал, начальник станции ответил свистком, и, медленно, величественно дирижабль пустился в путь.

Пока путешественники устраивались в своих каютах, прежде чем сойти к общему столу, Жиронда, постепенно увеличивая скорость, неслась вдоль Гаронны. Затем, переменив вскоре направление, пошла к юго-западу, дабы, миновав Барселону, Средиземное море и Алжир, достигнуть Тимбукту, где она должна была оставить мешок с депешами.

Отправившись из Бордо 9 октября, Жиронда должна была бросить якорь в Браззавиле 12 октября, около шести часов утра.

В столовой, где на конце стола собрались члены «экспедиции Сизэра», Сэнт-Клер был погружен в расчеты.

Направо от Сэнт-Клера, отделенный от него двумя приборами, сидел старик с белой бородой и медленно ел, не обращая, казалось, никакого внимания ни на спутников Сизэра, ни на других пассажиров. Но во время еды старик бросал взоры на Сэнт-Клера. И, странное дело, глаза Бастьена, сидевшего на другой стороне стола, напротив Никталопа, часто впивались взором в глаза старика. Один только из сидевших за столом заметил случайно этот маневр и стал наблюдать за ним; это был мичман Дамприх, адъютант адмирала.

Когда вышли из-за стола, мичман Дамприх постарался пропустить вперед Бастьена и удержать Сэнт-Клера, шепнув ему на ухо:

— Мне надо поговорить с вами… на палубе. Оставьте Бастьена говорить с адмиралом. Нам изменяют.

Сэнт-Клер вздрогнул и яркая краска залила его бледные щеки.

Три минуты спустя, исследователь и мичман стояли в самом уединенном углу платформы дирижабля, облокотившись на барьер. Платформа была погружена в темноту ночи, которую прорезывал только луч, исходивший от электрического фонаря.

Они тихо разговаривали и ветер уносил их слова в темноту ночи.

— Ну, что? — сказал Никталоп.

— Вы заметили странное поведение Бастьена? — спросил тотчас же мичман.

— Странное поведение Бастьена? Нет.

— А я видел.

— Что вы видели?

— Помните, прежде всего, как он настаивал в Париже, чтобы его взяли в экспедицию?

— Это может быть усердие, любопытство или любовь к приключениям.

— Хорошо! Но, быть может, это и шпионство.

— Ну, ну!

— Послушайте! В ночь с 8-го на 9-е октября в Бордо Бастьен, прячась, ушел из отеля в час ночи; он вернулся в пять часов утра тихонько, с надвинутой на лицо фуражкой, с поднятым воротником пальто. Он оставил дверь своей комнаты полуоткрытой. Он ни слова не сказал нам об этом. Почему?

Сэнт-Клер пожал плечами.

— Продолжайте, — сказал он, — потому что это еще не все.

— Нет, это еще не все. Здесь после обеда у Бастьена в каюте был разговор с одним из пассажиров.

— С каким пассажиром?

— Со стариком, который за обедом сидел направо от вас.

— А! Это все?

— Нет. Бастьен и старик во время разговора, который я подслушал, назначили себе свидание здесь на палубе, этой ночью.

— Ого!

— Подождите! Сейчас, когда все любовались видом Пиренеев, Бастьен вошел в вашу комнату и тщательно рылся в вашем чемодане.

— Черт возьми!

Сэнт-Клер вздрогнул. Наступило молчание.

— Это все? — спросил еще раз Никталоп.

— Да, пока все! — ответил мичман.

— Благодарю вас, Дамприх. Этого довольно, чтобы проследить поближе за этим молодчиком. Но как вам пришло в голову следить за ним?.. Никогда бы я этого не подумал; я его получил от этого добряка Санглие, а ведь он осторожен.

— Я крайне нервен, господин Сэнт-Клер, а нервные люди, сверх того, что они подозрительны, обладают еще чем-то вроде предупреждающего их инстинкта, который держит их настороже против возможного врага. Этот Бастьен был мне антипатичен с первого взгляда. Я хорошо его рассмотрел.

— Больше и лучше, чем я это сделал! Еще раз спасибо! Еще одно слово!