Орсон Кард - Тень Гегемона

- Я буду смотреть в будущее. Я буду тебе помогать. Но сожалеть я буду, когда захочу и о чем захочу.

- Договорились. Теперь, когда это решено, я думаю, тебе следует знать. Я хочу восстановить пост Стратега.

Боб презрительно фыркнул.

- Этим титулом ты хочешь именовать командира армии из двухсот солдат, пары самолетов, пары катеров и роты штабных работников?

- Ну, если я могу называться Гегемоном, то ты можешь принять такой титул.

- Как я вижу, присвоение этого титула ты не хочешь показывать в новостях.

- Нет, не хочу. Я не хочу, чтобы люди слышали эту новость, видя на экране ребенка. Пусть они узнают о твоем назначении Стратегом во время показа старых записей о войне с муравьеподобными и услышат закадровый комментарий о том, как ты спас индийских ребят из Боевой школы.

- Нормально, - сказал Боб. - Принимаю титул. А красивый мундир с шитьем мне полагается?

- Нет, - ответил Питер. - При твоей скорости роста его так часто придется менять, что мы обанкротимся.

У Боба на миг затуманилось лицо.

- Что такое? Я опять чем-то тебя обидел?

- Да нет, - ответил Боб. - Я просто подумал, что сказали тебе родители, когда ты им объявил, что ты и есть Локи.

Питер засмеялся.

- А притворились, что с самого начала все знали. Что с них взять?

По предложению Боба Питер расположил главные учреждения Гегемонии на огороженной территории возле города Риберао-Прето в штате Сан-Пауло. Здесь они имели отличное воздушное сообщение со всем миром, а окружали их небольшие города и фермы. Здесь они были далеки от любого правительства. Здесь было приятно жить, строя планы и обучая людей ради скромной цели освободить пленные народы, одновременно не допуская новых агрессий.

Семья Дельфийски перестала скрываться и приехала к Бобу под защиту поселка Гегемонии, Греция входила в Варшавский договор, и возврата домой для них не было. Приехали и родители Питера, чтобы не быть легкой мишенью для каждого, кто захочет до Питера добраться. Он нашел им работу в Гегемонии, и если они были недовольны переменой жизни, то никак этого не показывали.

Семья Арканян тоже покинула родину и с радостью приехала туда, где их детей не украдут. Родители Сурьявонга тоже смогли выбраться из Таиланда, переведя семейное состояние и семейный бизнес в Риберао-Прето. Прибыли и другие семьи, связанные с тайцами армии Боба или индийскими выпускниками Боевой школы, и вскоре в окрестностях португальская речь стала редкостью.

Об Ахилле ничего не было слышно. Оставалось предполагать, что он вернулся в Пекин. Возможно, он тем или иным способом пробирался сейчас к власти. Но хотелось думать тем сильнее, чем дольше продолжалось молчание, что китайцы, поработав с ним, достаточно хорошо его узнали, чтобы не допускать к рулю.

Пасмурным зимним июньским днем Петра шла по кладбищу города Араракуара, всего в двадцати минутах на поезде от Риберао-Прето. Она специально подошла к Бобу с той стороны, откуда он мог ее видеть. И встала рядом с ним, глядя на надпись.

- Кто здесь лежит? - спросила она.

- Никто, - ответил Боб, ничуть не удивившись ее появлению. - Это кенотаф.

Петра прочла имена.

Недотепа.

Карлотта.

И больше ничего.

- Где-то есть табличка в Ватикане, - сказал Боб. - Но тела не нашли, так что похоронить ее не могли нигде. А Недотепу кремировали люди, даже не знавшие, кто она. Эту идею мне Вирломи подсказала.

Вирломи поставила кенотаф для Саяджи на небольшом индуистском кладбище, которое уже было в Риберао-Прето. Тот кенотаф был несколько более детален - годы рождения и смерти и надпись "Достигший сатьяграхи".

- Боб, - сказала Петра, - ты с ума сошел, что сюда явился. Без телохранителя. Табличка стоит так, что убийцы могут навести оружие еще до твоего появления.

- Знаю, - ответил Боб.

- Мог хотя бы позвать меня с собой.

Боб медленно повернулся. У него на глазах были слезы.

- Это место моего стыда, - сказал он. - Я очень старался, чтобы твое имя здесь не появилось.

- Почему ты так говоришь, Боб? Здесь нет стыда. Здесь только любовь. И вот почему мне место здесь - вместе с другими одинокими девушками, которые отдали тебе свое сердце.

Боб повернулся к ней, обхватил ее руками и заплакал у нее на плече. Он уже достаточно вырос, чтобы достать до плеча.

- Они спасли мне жизнь, - сказал он. - Они дали мне жизнь.

- Так поступают хорошие люди, - ответила Петра. - А потом они умирают, все и каждый. Вот это действительно стыд и позор.

Он коротко рассмеялся - то ли ее неуместной веселости, то ли своему плачу.

- Ничего ведь не длится долго?

- Они все еще живы в тебе.

- А я в ком жив? Только не говори, что в тебе.

- Могу сказать. Мою жизнь спас ты.

- У них не было детей, у обеих, - сказал Боб. - Никто никогда не держал их так, как держит мужчина женщину, никто не заводил с ними младенца. Им не пришлось увидеть, как их дети вырастают и сами заводят детей.

- Сестра Карлотта сама это выбрала.

- А Недотепа - нет.

- У них у обеих был ты.

- Вот в чем тщета всего этого, - ответил Боб. - Единственный ребенок, который у них был, - это я.

- Значит… значит, твой долг перед ними - продолжить род, завести детей, которые будут помнить их ради тебя.

Боб смотрел в пространство.

- У меня есть другая мысль. Я расскажу о них тебе. А ты - своим детям. Сделаешь? Если ты мне это обещаешь, то я думаю, что смогу все это выдержать. Они тогда не исчезнут из памяти после моей смерти.

- Сделаю, конечно, Боб. Но зачем ты говоришь так, будто твоя жизнь уже кончена? Она же только начинается. Посмотри на себя, ты вытягиваешься, скоро будешь нормального мужского роста, ты…

Он положил руку ей на губы, нежно, прося замолчать.

- У меня не будет жены, Петра. И детей тоже.

- Почему? Если ты сейчас скажешь, что решил стать священником, я тебя сама украду и увезу из этой католической страны.

- Я не человек, Петра. И мой вид вымрет вместе со мной.

Она рассмеялась этой шутке. Потом заглянула ему в глаза и увидела, что это совсем не шутка. Что бы он ни имел в виду, он говорил всерьез. Не человек. Но как можно такое подумать? Кто больше человек, чем Боб?

- Поехали домой, - сказал Боб, - пока здесь кто-нибудь не появился и не пристрелил нас просто от нечего делать.

- Домой, - повторила Петра. Боб понял только наполовину.

- Ты уж прости, что это не Армения.

- Нет, Армения уже тоже не дом, - сказала Петра. - И Боевая школа не была домом, и уж точно не Эрос. Но здесь - здесь да, дом. В смысле, в Риберао-Прето. Но и здесь тоже. Потому что…

И тут она поняла, что хочет сказать.