Евгений Прошкин - Слой

Молодой человек, нетерпеливо топтавшийся у стенда с поздравительными открытками, влетел в узкую будку и завопил:

– Алле! Алле, Маша! Алле!!

Ожидающие на переговорном пункте недовольно переглянулись. Каждый подумал об одном и том же: эти приезжие всегда чем-то выделяются. Все дело в недостатке воспитания.

– Маша, Маша! Алле!! – Надрывался молодой человек. Потеряв терпение, он два раза треснул по аппарату.

– Эй! Чего долбишь? – Крикнула телефонистка. – Ты что, с гор спустился? Если не слышно, подожди, я второй раз соединю.

– Да нет у меня времени, – взмолился он, выбегая из кабинки. – Поезд! Я лучше с вокзала.

– Вызов отменить, что ли? – Рассердилась она. – Сами не знают, чего хотят.

Молодой человек забрал в окошке деньги и опрометью выскочил на улицу.

– Смоленск – шестая, Рига – первая, Брянск – восьмая, – подряд назвала женщина. – Кто с Мурманском говорил? Гражданин, вы где? Третья!

– Да он там еще, – сказал кто-то. – Третья занята.

– А что он, заснул? Связи-то нет уже. Гражданин! Позовите его.

Мужчина в очках-линзах подошел к третьей кабине и тактично постучал. Кокошин неподвижно сидел на откидном стульчике. Мужчина постучал еще – Кокошин не шевелился.

– Похоже, заснул, – беспомощно улыбнулся очкарик и наконец осмелился открыть дверцу.

Он тронул спящего за плечо и тот, не меняя позы, вывалился наружу. Черная рубашка Кокошина промокла от пота – но только на спине, и каким-то странным пятном неправильной формы.

Позже в фанерной перегородке между кабинками нашли два маленьких отверстия.

– Да лет семнадцать… – сказала плачущая телефонистка.

– Худой, сутулый, волосы немытые… – добавила вторая.

– Деревня – он и есть деревня…

В протокол занесли: «особые приметы отсутствуют».

– Не горячись, – молвил Кокошин. – Четырнадцать лет – возраст нормальный. Главное, чтоб до постели не дошло, а в подъезде потискаться – это можно. Вспомни себя-то! Алле… Алле, ты меня слышишь? Алле!

Он подул в трубку и, не дождавшись ответа, бросил ее на рычаг. Москву, как всегда, отключили, но это было не страшно. Самое важное он уже знал. Тетя Рая в порядке, а шашлык вкусный. Брательник сказал, такого еще не ели. Похоже, все складывалось даже лучше, чем он планировал. Кокошин попытался представить, как это – лучше, но у него не хватило воображения.

Сверху раздались знакомые аккорды. Он зарычал и с ненавистью уставился в потолок. Каждый день жена соседа садилась за пианино и насиловала жильцов Рахманиновым. Больше всех страдал Кокошин. Инструмент стоял прямо над большой комнатой, и он, как глухая бабка, был вынужден врубать телевизор на полную – иначе фильм превращался в немое кино с тапером. Кокошин пробовал немножко поскандалить, но наверху жил такой же генерал, только с синим просветом на погонах. Летун. В случае повторной попытки авиатор обещал спустить его с лестницы. Повторить наезд Кокошин не решился, лишь сильней возненавидел журналистов, лопочущих о мифических генеральских особняках. Те особняки, что он видел под Мурманском, принадлежали как раз журналистам.

В музыкальный строй вклинился птичий фа диез, и Кокошин, занятый своими мыслями, не сразу сообразил, что это дверной звонок. Он традиционно пожелал пианистке перелома пальцев и пошел открывать.

На площадке стоял мужичок в голубой форме с белыми полосками. На левом кармане его рубашки блестела золотая нашивка «DHL».

– Здравствуйте, вам посылка.

– Да?.. Не знаю…

– Адрес ваш? Имя-фамилия? Все сходится. Распишитесь пожалуйста.

– Откуда? – Спросил Кокошин, принимая ручку с тем же логотипом, что и на кармане.

– Сейчас посмотрим… – мужичок заглянул в фирменную папку. – Из Москвы. Отправлено вчера вечером.

– И уже здесь? – Не поверил Кокошин.

– Экспресс-почта, – пояснил незнакомец. – Максимальный срок доставки – трое суток. Это если на Северный Полюс.

– Смотри-ка… – Кокошин расписался и получил красивый сверток голубого цвета. С белыми полосками и буквами «DHL“.

Он вернулся в комнату и положил посылку на стол. Килограмма полтора, не меньше. Из Москвы – это от брательника, больше некому. Тетя Рая, реально существующая родственница, не давала о себе знать уже лет семь. Конечно, брательник. Почему же он ничего не сказал? А, ну да, разъединили…

Женщина на верхнем этаже продолжала музицировать, но Кокошин ее уже не слышал. Сознание прочно увязало посылку с «шашлыком, которого он еще не ел». Одолеваемый любопытством, он разорвал бумагу. Под ней оказалась плоская пластмассовая коробка, похожая на автомобильную аптечку. Устав гадать, что там внутри, Кокошин ее просто открыл.

Первой вылетела оконная рама, однако мощности взрыва это почти не погасило, и комната разложилась карточным домиком. Стол находился возле капитальной стены, поэтому вместе с ней рухнула одна из плит перекрытия – та самая, на которой стояло проклятое пианино.

На улицу генерал-лейтенанта Кокошина выносили в черном мешке. От Кокошина осталось так мало, что санитар легко поднимал мешок одной рукой.

Время уже близилось к обеду, а Кости с пивом все не было.

Его могла заговорить Людмила, успокаивал себя Петр. Могли арестовать менты, ведь у них это иногда получается. Впрочем, и то, и другое выглядело не слишком правдоподобно. Людмила была не из болтливых, а милиция разваливалась вместе со всей страной и вряд ли по-прежнему интересовалась серийными убийцами.

Оставалась еще одна версия, которую Петр гнал от себя до последней минуты – пока часы не показали четырнадцать ноль-ноль. После двух стало ясно, что Костю перехватил Немаляев.

Вот, почему Сан Саныч был так равнодушен. Петр попытался восстановить в памяти их утренний разговор – он длился долго, но все о каких-то пустяках. Немаляев был в приподнятом настроении, много шутил и не заметил, как растрепал кое-что важное. Петр еще не знал, воспользуется ли этим, – его смутил почти дружелюбный тон Сан Саныча. Возможно, старик собрался на покой. Петр ничего не имел против, только сам себе напомнил, что из черного списка вице-премьера никто не вычеркивал. Ведь Ополчение казнило не за будущее – за прошлое.

Петр послонялся по квартире и включил телевизор.

– …квадратного метра жилья до рекордно низкой отметки. Строительные компании спешно замораживают объекты, половина уже объявила о своем банкротстве.

Он подошел к телевизору и повернул тугой переключатель. Щелк.

– … рухнула последняя надежда российской экономики – нефтяной экспорт. Специалисты предупреждали об этом еще две недели назад. После краха таких монстров, как «Сони» и «Кока-Кола» было бы странно ожидать…