Каратист: без компромиссов. Том 4 (СИ) - Тыналин Алим

Зимой в лесу тихо. Так тихо, что слышно стук сердца. Оно у меня сейчас колотится быстро. Как у загнанной лошади.

Неудивительно. Я только что провел бой с тенью. Очень интенсивно. Специально, чтобы согреться.

Если учесть, что сейчас вечер, а перед этим я весь день тренировался, понятно, почему я хрипло дышу. Изо рта валит густой пар.

Вокруг заснеженные стволы деревьев. Снег лежит на ветках, на земле, навалился сугробами. Он повсюду. Я забрался в самую чащу. И сегодня весь день один.

Хотя скоро пора возвращаться к ребятам. Они ждут в лагере.

Сегодня у них отдых. Вчера мы бегали нырять в озеро. Они попросили перерыв.

У меня же на перерыв времени нет. Уже конец января. И у меня полно дел. Надо тренироваться. Чтобы успеть к чемпионату мира.

Я сейчас добавил в занятия набивку тела. Жесткие блоки от ударов. Раньше я делал акцент на атаке. Старался пробить противника. Одним ударом.

А после Японии посетило озарение. Разве мой стиль совершенен? Если я сконцентрировался только на атаке.

Настоящий мастер должен быть одинаково хорош. Как в атаке, так и в обороне. А у меня оборона как раз хромает.

Поэтому я начал приучать тело к нечувствительности.

Вчера, например, ребята колотили меня. Кулаками, пятками. Потом палками. По рукам, ногам, по туловищу. Чтобы убрать болевой порог.

Больно, черт побери. Я делал ката санчин. Медленно и спокойно. Размеренно.

А парни окружили меня. И били. Когда я видел удар, напрягал мышцы. Прилетало повсюду. Пресс, плечи, поясница, бедра, голени, предплечья.

Я занимался каждый день. С Нового года. Когда кто-то рядом из учеников, они били меня. Когда один, занимался сам. Лупил себя палкой, бился о колонны и стены предплечьями и плечами.

У меня тело привычное к ударам. Вернее, руки и ноги. А теперь я приучал к ударам по другим частям тела. Постепенно ощущал, что терял чувствительность.

— Ох, Витя, ты опять что-то невиданное задумал, — жаловался Крылов. — Прямо богатырь из былин. Неуязвимый для стрел и меча. Будто волшебным снадобьем намазался.

Но рано радоваться. Я не мог полностью сосредоточиться на тренировках. Мне еще надо готовиться к легализации карате. Сейчас лед тронулся. Наконец-то. Показался свет в конце тоннеля.

С Нового года властями принято решение. Никаких турниров по карате.

Пока не будет организована федерация. Пока не будут утверждены правила занятий. И подготовки инструкторов. Пока преподаватели не пройдут аттестацию. Короче говоря, пока стихийное боевое движение не войдет в правовое поле. Пока не легализуется.

Ваш скромный слуга немало помог этому прорыву.

— Ну, герой, что ты хочешь? Чем можем помочь? — спросил генерал в КГБ. Начальник Воловникова. — Благодаря сведениям, доставленные тобой, мы нашли груз. Грузовик, нашпигованный новейшей электроникой. Мы еще не со всеми приборами разобрались. Ученые ломают головы. Арестовали почти сразу после высадки. В СССР. И теперь изучаем. Но скажу правду. Если бы упустили, дело плохо. Наши противники получили бы сверхсекретные материалы.

Я тогда не раздумывал ни минуты.

— Помогите с легализацией карате, — попросил я. — Вы же знаете. Я смог помочь только из-за того, что был на соревнованиях. На показательном турнире. Так просто я бы не смог побывать там.

Генерал вздохнул. Я видел. Хочет отказать. И выбирает слова, как бы сделать это помягче. Потактичнее.

— Понимаешь, сынок, — сказал он. — Тут такое дело. Предварительно мы уже обсуждали этот вопрос. С руководством партии. Запросили наше мнение. И МВД. Мы сказали, что пока не против. Учитывая твой опыт сотрудничества с нами. Но окончательное решение за партией. Как решат там. Так и будет. Пока что мы можем только посодействовать. Со встречей. С высшим руководством. Ты там поднимешь свой вопрос. Опять. И постараешься убедить руководство страны. В пользе карате.

Я кивнул.

— В любое время. Причем, как можно скорее. Чтобы я мог успеть принять участие. В чемпионате мира.

Разговор был в начале января. Уже конец. А встреча с высокопоставленными чиновниками так и не состоялась. Но вот недавно Воловников позвонил.

— Для начала встретишься с первым секретарем. Московского горкома. Олешников. Он недавно назначен. Молодой да горячий. Как ты. Может, и сработаетесь. Найдете общий язык.

Я тогда был свободен. Только тренировки ежедневные.

Каждый день звонил Бородину. В ЦК комсомола. Но тот пока только вздыхал в трубку.

— Пока ничего, Витя. Нет новостей. Сверху.

Так пролетел месяц. Встреча так и не состоялась. Я уж и звонить перестал.

А у меня как раз Ледяная неделя. На носу. Ну, что поделать. Пошел в лес с парнями. Перед этим позвонил Бородину опять.

— Я ухожу на тренировку. В лес. У меня так каждый месяц. Вот телефон. Это парень по имени Мазуриков. Ваш человек. Тоже комсомолец. Ответственный. Тоже хотел пойти с нами. Но не смог. Приболел. Поэтому, если что, звоните ему. Он отправит за мной гонцов. Знает, где я буду.

Бородин все понял. Записал телефон. Сказал, что срочно отправит курьера. Если что. Через Мазурикова. И я со спокойной душой отправился на Ледяную неделю.

Сейчас, после боя с тенью, я не задерживался. Нацепил лыжи. Побежал обратно. К лагерю.

В лесу быстро темнело. Солнце ушло за верхушки деревьев. Лучи скользили по облакам. Делали из белых темно-серыми. Снег сразу как будто посинел. Деревья потемнели.

Мои следы еле угадывались на снегу. Через десять минут я обнаружил, что бегу в другом направлении. По девственно чистой тропе.

Ну вот. Не хватало еще заблудиться. Ночь в лесу выпадет тяжкой. У меня ни снаряжения, ни одежды. Замерзну. Превращусь в ледышку.

Широкие беговые лыжи скрипели по снегу. Я резко взял влево. Моя тропа должна быть там. Ведет к лагерю.

С другой стороны, это будет забавное приключение. Возможность еще раз проверить себя. Если бы я заблудился, то примерно определил бы направление.

И шел бы. Всю ночь напролет. Без остановки. По ночному лесу.

Наверняка вышел бы к дороге. Или тропе. А там уже можно и на поселок выйти. Или кто-нибудь подобрал бы. На попутке.

Так что, не надо вешать нос. Выкарабкаюсь.

А вот и моя тропа. Я вышел на колею. Ту, что проложил утром.

Нагнул голову. Как волк, идущий по следу. И рванул по колее. Тяжело дыша.

Через минут пять вошел в ритм. Сердце билось ровно и гулко. Палки поочередно вонзал в снег. Хрустел лыжами по насту. Изо рта вырывался пар.

Через минут сорок непрерывного бега вышел к лагерю. К тому времени стемнело еще сильнее.

На полянке перед палаткой стоял Смелов. Рубил дрова. Оглянулся на меня. Улыбнулся. Вытер пот со лба.

— Я думал, ты там уже с медведем кумитэ устроил. Отбираешь у него берлогу.

Я подошел ближе. Снял лыжи. Почистил от снега. Воткнул рядом с палаткой.

У нас одна большая палатка. Армейская, брезентовая. Маскировочного серебристо-белого цвета. Сливается с поляной. В куполообразной крыше отверстие. Из него торчит труба. Идет дым.

Бурный взял палатку у знакомых. В этот раз нас поехало пять человек. Смелов, Бурный, Гончаров, Куприянов и я. А палатка на десяток. Поэтому мы расположились с комфортом.

Внутри печка. Мы ее топили дровами. Главное, поддерживать огонь. И никакой мороз не страшен.

— Чуть было до этого не дошло, — ответил я. И вошел в палатку. Чтобы обогреться. А то уже чувствую. Пальцы ног заледенели. И щеки онемели. — Ну, как вы тут?

Как-как… Само собой, сидят, прохлаждаются. Даже не сидят, а лежат. Хотя, не все.

Сегодня очередь Гончарова кашеварить. Он колдует над котелком. Там внутри что-то булькает.

Куприянов рядом. Наверняка давал советы. По части кухни Куприянов у нас самый лучший. Готовит, пальчики оближешь.

Но у нас демократия. Военная демократия. Каждый должен отдежурить поваром. Или уборщиком. Или лесорубом. Короче говоря, никто не должен сидеть без дела.