Анатолий Дроздов - Беспризорный князь

– Тьма?

– Гонец клянется, что так, – подтвердил Горыня. – Не было резона поганому лгать – добре пытали. Прямо на дыбе и помер. Черниговцы трех гонцов выслали упредить, но доскакал один…

В гриднице закричали и зашумели. Святослав сидел молча. Дело повернулось неожиданным образом, причем так, что и хотел бы помыслить, да испугался. Набеги из Поля – обычное дело, в другой год по три-четыре случается, но этот превосходил все, раньше виданные. Тьма – это десять тысяч воинов. Пусть даже половец приврал, и на самом деле у ханов по семь-восемь тысяч войска, но и это многократно больше, чем может выставить Русь. Поганые сумели сговориться и обложили города. Взять их не сумеют, не под силу это половцам, но русские дружины заперты. Пока сидят за стенами, половцы ограбят земли. Угонят скот, уведут людей, сожгут веси. Помешать трудно. Ударишь на одного из ханов, тот отскочит и закружит вокруг невеликого русского войска, пощипывая быстрыми наскоками. Не даст отбить добычу. Разделить войско на три части, чтоб ударить по всем, – сложить головы. Половцы задавят числом: засыплют войско стрелами, разрежут части, после чего кого высекут, кого полонят. Как ни крути, а вывод грустный: земля обезлюдеет на годы. А обвинят в том Великого князя – и только его. Иван написал верно. Вместо того чтоб хранить земли, Святослав затеял усобицу. Поддался обидам, забыл, зачем возвели его на Киевский стол. Господь напомнил…

Гомон в гриднице, наконец, затих. Князья и воеводы смотрели на Святослава. Решение было за ним. Святослав встал.

– Все слово сказали?

Ответом было молчание.

– Тогда – в Софию!

Лица собравшихся выразили изумление. Великий решил помолиться? Известно, что князь набожен, но сейчас? Молебен – благое дело, но попы и сами справятся. Не до этого!

– Зачем? – не удержался Ярослав.

– Крест целовать! Прилюдно. Чтоб весь Киев видел!

– Кому? – удивился Давыд.

– Князю Ивану! – ответил Святослав.

В Звенигород пришлось возвращаться спешно: обстоятельства требовали. По уму следовало пробыть во Владимире седмицу-другую: вникнуть в состояние дел, разобраться с боярами и осколками княжьих родов, прикинуть, на кого можно опереться, а на кого – нет. После чего первых возвысить, а вторых – задвинуть куда дальше. Не вышло. Все испортил Войцех. На другой день после взятия Владимира он явился в хоромы и потребовал встречи с князем.

Иван предполагал, что воевода станет просить за ляхов (ему позволили оставить из прежней дружины малую часть), однако Войцех заговорил о другом.

– Киев готовит поход на Галич! – сказал, едва переступив порог.

– Почем ведаешь? – насторожился Малыга, переглянувшись с Иваном.

– У Болеслава в Киеве свой человек! – пояснил лях, присаживаясь на лавку. – Был, – поправился тут же. – При Великом князе состоит.

– Кто?

– Горыня.

– Первый воевода! – ахнул Малыга. – Вот стерво!

– Серебро любит! – пояснил лях, улыбнувшись уголками губ.

«Это он нас уел! – понял Иван. – Дескать, у вас даже воеводы продажные. И ведь не возразишь!»

– Как разумеешь, княже, Болеслав Великого опасался, – продолжил Войцех, согнав с лица улыбку. – Не простил бы тот захват Волыни. Болеславу знать следовало, что в Киеве замышляют. Не жалел серебра. У него и другие люди в Киеве имелись. Донесли, что Великий собирает войско. Снеслись с Горыней; а тот успокоил: не на Волынь, а в Галич намерились. Потому и вышло у тебя, княже, с осадой – не ждали.

«Оправдывается! – понял Иван. – Не может успокоиться, что город отняли».

– Кого Великий призвал? – спросил Малыга.

– Князей Смоленского, Черниговского, Белгородского, Новгород-Северского и Курского.

– Три тысячи конной дружины, – прикинул Малыга, – если не более. А ежели и бояр собрали… Спаси тебя Бог, воевода! – он поклонился Войцеху. – Не забудем!

Лях с достоинством откланялся и вышел. По его уходу в гриднице воцарилась тишина. «Твою мать! – думал Иван. – Никак не угомонятся! А чего ты хотел?! – одернул он себя. – Безродному позволят властвовать? Да их кошмары замучают! Рюриковичи княжат более двухсот лет, потомков наплодили – девать некуда, а тут смерд расселся на Галицком столе. Костьми лягут, железо грызть будут, но не успокоятся».

Иван глянул на Малыгу. Тот задумчиво водил пальцем по столу, рисуя какие-то фигуры, и, похоже, не спешил давать воспитаннику советы. «Хорошо, что взяли Волынь и переманили Войцеха, – подумал Иван. – Не то Великий свалился бы сполохом. Отбиться отбились бы, да большой кровью. Это тебе урок! – сделал вывод. – Разведку надо ставить! Как у Болеслава и лучше. Дядя Саша не раз говорил: разведчик спасает тысячи жизней. В двенадцатом веке или двадцать первом – без разницы».

– Великому надо послать грамоту! – прервал думы князя Малыга. – Пусть ведает, что умысел раскрыт. Поостережется.

– А коли нет?

– Встретим на рубежах. Следует немедленно лететь в Галич. Созвать ополчение, собрать смоков. Дружина пойдет сама: сторожиться некого. Худо, что уходим так скоро, да выбора нет. И еще, – Малыга усмехнулся. – Гонцом к Великому следует отправить волынянина и выбрать самого говорливого. Пусть поведает, как Владимир брали…

Остаток дня прошел в суете. Бояре и волынская дружина целовали крест новому князю, получали посты новые посадники, воеводы и сотники, менялись огнищане и тиуны. Решающее слово было за Доброславой: на кого указывала, того и ставили. Привередничать времени не было, как и нужды. Судьба княгини отныне была намертво повязана с судьбой «сына». Станет тому худо, «матери» несдобровать. Иван на всякий случай честно предупредил назначенных, что их должности временные. Служите, дальше посмотрим. Его поняли и заверили, что не пощадят живота. Спать Иван лег за полночь, но проснулся с рассветом. Вернее, его разбудили.

– Княгиня просит перемолвиться! – сообщил охранник, растолкав Ивана. – Не серчай, княже!

Князь серчать не стал и торопливо оделся. Доброславу впустили, как только застегнул пояс. Иван невольно отметил, как разительно изменилась княгиня за последние два дня. Лицо ее порозовело, глаза горели, в движениях появилась степенная властность. Княгиня по-прежнему была в рясе, но любой, кто глянул бы на нее сейчас, понял: это больше не монашка. Правительница.

– Убегаешь? – спросила Доброслава, поздоровавшись.

– Великий собрался на Галич, – вздохнул Иван.

– Слышала, – кивнула княгиня. – Не пойдет.

– Почему? – удивился Иван.

– Остережется. Побоится великую кровь лить. Старый он, а к старости даже висельники мудреют. Не тревожься. Если все ж посмеет, то знай – Волынь за тебя! Ударим им в спину: не раз пожалеют, что пришли!

– Спасибо, матушка! – поклонился Иван.

– Да хранит тебя Господь!

Доброслава подошла ближе.

– Знаю, что ты не мой, – сказала, не отводя взор от лица Ивана. – Но все мнится: не так. Лик, стать, разум – все как будто мое. Какая мать тебя родила?

– Нет ее! – ответил Иван, мрачнея. – Убили. Давно…

– Ну, так я заменю! Хочешь?

Иван подумал и кивнул. Доброслава шагнула ближе и приникла к груди названого сына. Иван обнял худенькие плечи, и они стояли так какое-то время. Доброслава отстранилась первой.

– Вишь, какая я хитрая! – сказала, глядя в пол. – Первая догадалась. А то набежали бы мамки…

Доброслава повернулась и вышла. Ивану показалось, что он расслышал при этом всхлип, но, скорее всего, ему почудилось. Исторгнуть слезы у Доброславы казалось невозможным. И в час официального прощания княгиня держалась строго. Церемонно поцеловала обретенного сына и отступила, давая возможность боярам приложиться к княжьей руке. Стены города заполнил люд, те, кто не поместился, высыпали за вал; те и другие стояли, пялясь на смоков. Змеи сидели на забороле и, будто чувствуя момент, горделиво тянули шеи. Лететь так посоветовал Малыга: пусть видит Волынь, кого приобрела! Прощание завершилось, Иван забрался на спину змея. Олята, обернувшись, ждал, пока князь привяжется. Тем же занимался и Зых, наблюдавший за Малыгой. Князь и воевода справились одновременно. Смоки расправили крылья и сиганули вниз. Люди на стенах ахнули. Воздушный поток подхватил змеев, и они замахали крыльями, набирая высоту. Оглянувшись, Иван увидел взметнувшиеся ввысь руки и ощутил, как защипало глаза. Поди ж ты! Ничего доброго не сделал людям, а они жалеют о его отъезде.

«Посадника во Владимир все же пришлю! – думал Иван, сердясь на себя за слабость. – Бабе в городе править невместно. Тем более инокине».

Он был зол на княгиню: Градиславу не следовало убивать. В день, когда это случилось, он набросился с упреками на Малыгу, но выяснилось, что батько ни при чем. Градиславу закололи волыняне, а вот кто, выяснить не удалось. Доброслава наверняка знала, но секретом не делилась. Более всего Ивана мучила мысль, что убийц отблагодарили. Если не деньгами, так должностями: вон как лихо раздавали их по указке княгини! Монашка, туды ее в качель!