Павел Клюкин - Гибель химеры (Тайная история Погорынья)

— А вот и не угадал — можно груженый челнок через болото полоняников заставить руками толкать, все равно их через болото вести. А еще челны узкие, они по вешкам, что Стерв ставил пойдут и на топляки и не наткнуться.

— Ну, ты и хитер на выдумки, внучек, а ведь и правда, пущай поработают.

— А еще сподручнее каждый челнок конем тащить, как зимой сани, — подал голос Илья, до этого молча прислушивавшийся к их разговору.

— …!!! — удивлению деда и внука не было предела. — Илюха, да ты ведь и впрямь у него в Академии настоящим мудрецом заделался, раз такие мысли рождаешь.

— Да вот придумалось случайно как-то! — но по лицу Ильи было видно, что он чрезвычайно доволен похвалой Корнея.

Только к середине третьего дня удалось отправить последний караван вьючных коней с добычей. Однако утром того же дня произошло одно чрезвычайно встревожившее всех событие: небольшая группа — человек шесть всадников подкралась, прикрываясь небольшой рощицей, почти вплотную к лагерю. Дозорные вовремя подняли тревогу и на перехват по приказу Корнея поднялись два десятка одоспешенных ратников. Конные лучники противника выпустили в сторону лагерного скопления по стреле и стали на рысях уходить в сторону видневшейся вдалеке дороги через лес. Стрелы не причинили практически никакого ущерба — был задет стрелой на излете один из обозников, да пришлось прирезать битую двумя стрелами и бьющуюся в агонии кобылу. А меж тем с погоней едва не случилась беда: когда выжимая из своих скакунов все силы, преследователи втянулись в узкий лесной коридор, то поперек дороги, преграждая путь, обрушилась вековая ель. Двое передовых ратников были сброшены ее зелеными лапами на землю, и только то, что попали они под удар веток, а не толстого ствола, спасло их от увечья, а может и смерти. Остальным пришлось резко осаживать коней, чтобы не попасть в этот рукотворный завал. И тут же из-за деревьев на них густо обрушились стрелы. На сей раз потери оказались более чем серьезны — трое ратников были ранены (хорошо хоть одели брони, иначе бы без убитых не обошлось!), да четырех раненых коней пришлось бросить. По резкой команде Луки, возглавлявшего погоню, ратнинцы огрызнулись ответными стрелами и вроде даже попали в одну из бесформенных пятнисто-зеленых фигур, изредка выглядывавших из-за деревьев, чтобы совершить выстрел, но спасла их от искусно устроенной засады все же быстрота. Почти мгновенно развернувшись и подхватив спешенных товарищей, конники выскочили назад на открытое пространство, прикрываясь щитами и стремясь побыстрей уйти из-под обстрела. Вслед им полетели стрелы, но только одна из них нашла себе добычу, пробив ногу одного из всадников. Отъехав на безопасные триста шагов от кромки леса, Лука взмахом руки приостановил своих и отослал раненых назад в лагерь. Его не оставляла надежда, что дерзкий противник попробует повторить нападение и тогда удастся захватить пленника, допрос которого позволит прояснить силы и планы врага. Но хотя на опушке и промелькнули несколько зеленых фигур, на открытое место так никто и не показался.

— Ну что, Лука, перехитрили они тебя? — Корней с Федором, оба облаченные в полный доспех, с нескрываемой тревогой встречали возвращавшихся ратников.

— Это правда, — не стал скрывать своей неудачи Говорун, — больно уж доднесь все легко удавалось, вот и понадеялись на авось. А тут воины, пожалуй, не хуже наших. Хорошо хоть только ранениями обошлось, ну и коней жалко, конечно.

— А если не хуже, то что ж они боя с тобой не приняли? — с одной стороны боярин Федор, задавший вопрос был сильно встревожен, а с другой у него проглядывала мрачная удовлетворенность тем, что не только у него случились неудачи в этом походе.

— Ты, Федя, в корень зри, — уразумевший пантомиму друга Корней поспешил на помощь своему подчиненному, — старшой-то у них совсем не дурак. Его задачей было засаду устроить, да, наверное, пленника для расспросов о нас добыть. А одоспешеные воины у него в нужном количестве видно не подошли еще. Вот они и не стали высовываться, чтобы грудь на грудь с Лукой схватиться, а то б плохо совсем было. Повезло тебе, Лука, но и ты, молодец, что никого из раненых им не оставил. Теперь бери еще один десяток и в поле, охраняйте нас внимательнее. А мы с тобой, Федя, пойдем людишек своих торопить, а то чую, если умедлим, ой солоно нам всем здесь придется! Да Бурею надо сказать, чтобы когда погрузит лодью — велел корабельщикам назад не возвращаться. А и самому с обозниками беречься на обратном пути от реки сюда — раз опомнились неприятели, то как бы новую засаду не учинили.

Осторожность помогла — десятки Луки и Егора, сторожившие неприятеля в поле, одним своим видом держали противника в отдалении от места переправы. Уходить через болото они стали только через час после того, как лагерь опустел и последний вьючный конь был отправлен в путь. А может быть, действительно, у врага здесь не было достаточных сил, но в остальном переход через болото завершился без значительных происшествий.

Уже совсем вечерело, когда Мишка, с трудом проделавший в седле путь через болото — серьезно сказывались раны, во главе двух десятков опричников приближался к паромной переправе, предвкушая торжественную встречу.

Ритуал встречи возвращающихся из похода, был в Ратном давним и устоявшимся. Всадники неторопливым шагом ехали навстречу родным и близким, возглавляемым священником. Спешивались, обнажали головы и по очереди подходили под благословление настоятеля. Крестились на колокольню ратнинской церкви. Затем все вместе стояли благодарственный молебен, старательно вторя молитвам священника о благополучном возвращении из похода. Так же старательно все вторили молитвам о даровании выздоровления раненым (тут уж жарче и старательнее всех молились их жены и дети).

Ничто не должно омрачать первую радость встречи. Поэтому обозные телеги, везущие тела погибших, заранее сворачивали в сторону, чтобы причитания женщин и детей не омрачали этой радости. Днем скорби и поминания всегда был день следующий. Он был посвящен отпеванию и похоронам погибших в походе. Сотник, староста и десятники ходили по их дворам, просили прощения у матерей и жен, что не уберегли отданных под их начало ратников. С поклоном вручали причитающуюся долю добычи и определяли какая помощь потребна семье, оставшейся без мужских рук, до возрастия детей.

Но всегда в первую голову радость встречи и благодарность Всевышнему.

Нечто подобное Мишка ожидал увидеть и сейчас, может быть и переиначенное в более подходящую для Младшей Стражи сторону. Каково же было его разочарование, когда вместо торжественной встречи у ворот Академии он еще у въезда на паром увидел небольшую группу: мать, Юльку, накинувшую на плечи голубой платок, наставника Филимона, нескольких опричников и Дударика, при виде колонны всадников, протрубивших сигнал встречи.

Неловко сойдя со Зверя, все же сильно давали о себе знать последствия ранения, он поклонился матери и принял из ее рук ковшик. Пахнуло стоялым медом. Мигом осушив небольшую емкость, Михайла еще раз скованно поклонился матери, которая, забрав у него ковш, уже что-то говорила следующему спешившемуся отроку, и повернулся к Юльке. Сразу бросились в глаза ее руки, судорожно комкающие край платка — не забыла его подарок, и яркие пятна румянца на щеках девушки, и ее напряженный взгляд.

Так, глядя глаза в глаза, и шагнули навстречу раз и другой. И только для двух любящих сердец и был слышен этот немой разговор:

— Вспоминал?

— Ждала?

И каждый одновременно делает шаг:

— Только тебя!

— Простил ли?

— Больше не сердишься?

И вот уже тесно смыкаются объятия:

— Люблю… Только тебя!

Кажется, как мало могут сказать глаза за эти два шага, и как много на самом деле.

— Что, обижаешься на меня, сынок? — уже на пароме, с улыбкой глядя на Мишку и прижавшуюся к его плечу Юльку, спросила Анна.

— За что, мама?

— Что не устроила тебе въезд, такой же, как в Ратном всегда делали?

— Ну, — покраснел и замялся Мишка, — есть немного.

— Не горюй, я договорилась с отцом Михаилом, в ближайшее воскресенье он приедет, тогда и торжественный проезд всех отроков в бронях устроим и большой благодарственный молебен Архистратигу Михаилу о возвращении из похода. А сейчас тебе величаться не перед кем — нет никого в Академии.

— Да куда ж все делись?

— Эх ты, боярич! — она ласково потрепала сына по вихрастой макушке. — Совсем со своей войной про обыденную жизнь забыл. Сейчас же каждый день — год кормит. Все же в поле — хлеб жнут, нам никак нельзя ни колоска потерять. Смотри, сколько с прошлого года людей-то прибавилось. Я уж и Сучка с его людьми в поле отправила, все равно для них пока ни лесу высохшего, ни рабочих лошадей нет, и девок всех наших, даже Машку с Анькой. В страду, али забыл, что жнивень идет, никогда лишних рук в поле не бывает.