Эсминцы и коса смерти (СИ) - Ангелов Августин

Немцы подошли сюда уже в начале сентября первой военной осени и застряли надолго. Фронт уплотнился, наши укрепились, фрицы тоже окопались. К первой военной зиме на большое наступление под Ленинградом сил ни у врагов, ни у нас уже не было, потому бились на небольших участках в тактических позиционных стычках. То они захватывали пару наших позиций, то мы контратаковали, выбивали немцев из занятых окопов и захватывали небольшие участки их траншей. Местность, где наш дом стоит, много раз переходила из рук в руки. Возможно, что под самим нашим домом и вокруг него в толще грунта до сих пор лежат убитые с остатками оружия и униформы. В войну тут болотце было, которое пытались и наши, и немцы переходить под огнем, потом, через много лет, еще при Брежневе, метра два земли над болотом насыпали и вот, несколько лет назад, начали дома эти строить. Котлованы глубоко не рыли, сваи бетонные вбивали. Так что, весь прах там, в глубине, до сих пор покоится. И в парке тут неподалеку, под слоем дерна погибшие до сих пор лежат. Да и по всей линии обороны лежат, потому что далеко не всех тогда хоронили. И не только мы, а немцы тоже.

Часто бывало, что не могли вытащить убитых и даже раненых из-под обстрела. Иногда просто прилетали на позиции тяжелые снаряды или авиабомбы и, взрываясь, закапывали солдат лучше любых могильщиков, разрывали бойцов на мелкие кусочки и перемешивали с землей так, что ничего потом от этих людей не находили. Раскопки, конечно, на передовой не проводил никто, только траншеи выравнивали и дальше воевали. Осматривали после боя командиры воронки, записывали своих потерянных воинов в списки пропавших без вести и навсегда о них забывали. Очень страшное время было, потому и говорить про него тяжело.

К удивлению Александра Евгеньевича, внук не перебивал его, слушал внимательно, с умным и серьезным видом.

— Вот что, Алешка. Вижу, что интересно тебе. Давай, нальем чаю и сядем на кухне, рассказ этот не быстрый, — предложил дед.

Так они и поступили. Старик рассказывал, а мальчик ловил каждое слово, даже принес свой смартфон и включил программу диктофона, чтобы все зафиксировать и написать потом сочинение. А в памяти ветерана всплывали картины из прошлого, из времени его далекой молодости. Многое поблекло и забылось за долгие годы, но какие-то эпизоды помнились так ярко и четко, как будто все те события происходили только вчера. Эх, если бы можно было, отмотать время назад! Да где же она, молодость?

Ветеран вспомнил про войну, расчувствовался, да сердце как схватило, что в глазах померкло. Больше Александр Евгеньевич ничего не помнил, а только очутился снова на палубе своего эсминца…

Александр Евгеньевич огляделся. Он действительно снова стоял на корме корабля и смотрел на набережную Кронштадта. И, несомненно, корабль был тот самый, эсминец типа «Новик», на который он получил назначение незадолго перед войной. Что это? Галлюцинация угасающего сознания? Бредовое состояние, вызванное внезапным повышением сахара в крови на почве стресса? Или просто он находится в коме, а всплывшие из подкорки мозга воспоминания создают вокруг весь этот мираж? Но как быть с тем, что он не чувствует больше ни одышки, ни боли в суставах? Да и голова больше не кружится. Словно бы ему действительно снова двадцать три?

Александр Евгеньевич осмотрел себя, одетого по летней форме комсостава. Все было на месте, как и положено, от ботинок до фуражки. Он посмотрел на свои руки и удивился отсутствию старческих пигментных пятен и морщин на них. Кожа и ногти выглядели молодыми и здоровыми. Затем потрогал свой левый рукав и ощутил фактуру хлопчатобумажной ткани белого кителя. Стоячий воротничок которого упирался в шею. Ощущения были совершенно реальными. К тому же, пахло дымом. Но не тем, жирным и с копотью, который выходил из машин корабля, а тем нежным легким дымком с запахом еды, который возвещал, что на камбузе готовится нечто вкусное.

Он повернул голову, посмотрел сначала на набережную, затем на акваторию. Этот Кронштадт, который он видел вокруг себя, больше не принадлежал двадцать первому веку. На берегу не было ни рекламных вывесок, ни разноцветных автомобилей, ни новых фонарей. Даже светофоров не имелось. Нигде не возвышалось ни единого высотного здания. А воды залива вокруг, вместо мощных кораблей, бороздили утлые суденышки, изрыгающие в атмосферу густой черный дым. И, самое главное, не было дамбы. По всем признакам, вокруг находился Кронштадт предвоенной поры.

Что он снова оказался во времени своей молодости Александр Евгеньевич больше не сомневался. Неужели Господь услышал его пожелание и отмотал ему время жизни назад? Но зачем? И тут пронзительная мысль вспыхнула в сознании: он послан сюда не просто так, а затем, чтобы предотвратить гибель людей! Чтобы спасти от гибели всех, кого сможет!

В этот июньский день погода выдалась отличная. Облаков и ветра почти не было. Ярко светило солнце, радостно искрясь бликами на спокойной глади залива. Старый эсминец типа «Новик» покоился на якоре на рейде Кронштадта. При полном штиле корабль стоял на воде как вкопанный, даже не покачивался.

Два молодых человека, одетые в матросскую робу, возились на баке с носовым сто двух миллиметровым орудием, производства Обуховского завода, чистили его, смазывали, подкрашивали где надо шаровой краской и разговаривали.

— Скажи, Ваня, — проговорил, матрос Денисов, — как ты думаешь, они попрут?

— Ты о чем, Саня? — переспросил матрос Егоров.

— Да я все о немцах, — Денисов криво усмехнулся и показал рукой на запад, в сторону Германии.

Иван Егоров вопросительно посмотрел на друга и высказал свое мнение:

— Задиристые они гады, эти немцы, и жадные очень. Половину Европы уже себе отхватили. Война там идет уже давно, скоро, в сентябре, два года будет. Польшу сожрали, Францию разгромили, Чехию и Австрию забрали себе, Лондон бомбят. Конечно, и до нас доберутся, как только с англичанами покончат.

— Вот то-то и оно, жадные они. Под себя подминают все, до чего дотянуться могут, — согласился Александр Денисов. Он кивнул головой и добавил:

— Но, вряд ли немцы пойдут против нас, не разделавшись с англичанами. В самом деле, не станут же они повторять ошибки Наполеона, который, не победив Англию, напал на Россию?

Матрос Егоров нахмурился и проговорил:

— Да кто их знает, этих немцев? Они, вон, в четырнадцатом году на два фронта воевали, и ничего. Победили они нас тогда.

— Разве? — удивился Денисов.

Собеседник настаивал на своем:

— Ну, да. Германцы Англии и Франции войну ту проиграли, а нас победили. Мы же немцам сдались, сепаратный мир в Бресте подписали. Сильные они вояки, что и говорить. Мне батя рассказывал, что наши в ту войну целыми дивизиями с фронта бежали от немцев. А батя мой мужик суровый и командир серьезный, те две войны прошел, да еще и финскую. Врать он не будет.

— Может и так, но ты об этом не говори громко. Не любят у нас признавать никаких проигрышей. Кто про проигрыши говорит, тот, значит, враг народа, сам понимаешь. Да и в то время гражданская война началась, не до немцев стало. Вот и подписали с ними Брестский мир, чтобы они не мешали нашим с белыми разбираться, — сказал Александр, озираясь, нет ли поблизости комсорга, особиста или еще какого-нибудь стукача.

Егоров и Денисов драили пушку по приказанию старпома, который, вчера, проходя по палубе, заметил на станине орудия копоть, потеки машинного масла и местами облупленную краску. Что и не мудрено, ведь эсминец был уже старым. Больше двух десятков лет для корабля — это возраст. А тут надо готовиться к какому-то смотру, начальство, говорят, может пожаловать на эсминец со дня на день.

Денисов и Егоров оба были из вчерашних ленинградских десятиклассников, попавших на флот по призыву, а потому сразу сдружились, как только познакомились на корабле. Денисов проявлял себя старательным парнем и очень осторожным. Поняв, что сболтнул, возможно, лишнего, он умолк и сосредоточенно соскребал железной щеткой старую краску со станины орудия. На лице его, при этом, читалось движение мысли.