«Сварщик» с Юноны (СИ) - Трунов Сергей

«Да ладно, — отмахнулся хозяин тела. Но в голосе прорезалось неподдельное любопытство, — Это уж Вы, сударь, завираетесь».

«Да-а, понимаю, Вам в это трудно поверить, как-нибудь порасскажу, сейчас просто поверьте на слово. Послушайте! — осенило меня, — Николай Петрович, предлагаю для упрощения перейти на „Ты“. Сама жизнь нас к этому подталкивает. А?»

Резанов пожевал губами, махнул рукой:

«Деваться и вправду некуда, давайте. — Тогда зови меня Савелием, а я тебя вашбродь, раз уж так сложилось, нас всё-равно никто не слышит».

Резанов вздохнул.

«Вот что, Николай Петрович, Я так понимаю, вы намерены, едва суда загрузят провиантом, как можно быстрее отплыть на Аляску?»

«Какую такую Аляску?» — насторожился партнер.

«Ах да, Да это ж Потом эту землю так назовут, Когда её американцам продадут».

«Как продадут?» — возмутился он.

«Так, Ладно, всё потом, — отмахнулся я, — В Новооархангельск наверное отплывете, так?»

«Ну да».

«Вашбродь, не хотелось мне тебе этого говорить… Но боюсь, что тебе не судьба обвенчаться с Кончитой».

«Хочешь отговорить?» — напрягся Резанов.

«Да какое там. Отговаривать Тебя бессмысленно. Дело в другом. Скажи она давала понять что ждет от Тебя ребенка?»

«Как ждёт? — побледнел Резанов, — Всего один…» — и осекся.

«Да знаю, в каюте вы там», — вздохнул я.

Резанов покраснел, вместе с ним и я.

«Странная физиология, надо учесть», — подумал я. Вслух же проговорил:

«Ну так, в ближайшие дни она признается что ждет от тебя ребёнка. И ты, невзирая ни на что помчишься. Сначала в Новоархангельск, где будете долго разгружаться и потом забивать трюмы мехами, и всё время будешь задерживаться. Где-то в сентябре прибудете в Охотск. Оттуда верхами полетишь в Санкт-Петербург: Тебе надо как можно скорее получить разрешение Императора на венчание с католичкой. И его содействия для получения благословения для Кончиты от Папы Римского на брак с православным».

«М-м-м», — промычал Резанов, уловив досаду в этом междометии, я продолжил:

«Боюсь тебя огорчать, но где-то в районе Иркутска ты с высокой температурой упадешь с лошади и в марте 1807 года скоропостижно скончаешься… Тебя похоронят подле Красноярского монастыря».

Резанов заворочался, заерзал, запыхтел протестуя.

«Вот что, Николай Петрович, — предупредил его потуги я, — не возмущайся ты так. Тебе нельзя. У Тебя сердце больное, как я вижу. Заодно и мне хуже. Я это говорю не для того, чтобы Тебя заставить отказаться от Твоих намерений или напугать — Я Тебе хочу помочь, а заодно и себе. Поэтому предлагаю кое-что другое».

Резанов справа притих и словно погрузнел: я чувствовал что руки, ноги, тело, голова — да весь будто налился свинцом. «Может не надо было так вот сразу вываливать на него всё?» — пожалел я хозяина тела. — Но, с другой стороны, рано или поздно всё равно пришлось бы открыть ему глаза на грядущее. И потом: он может попереть дуриком и помереть, а мне ещё пожить охота!

Пока собеседник переваривал услышанное, наконец и я получил время подумать.

Поразмыслив, озаботился двумя вопросами: Первое: как отсюда выбраться? И, второе: если выбраться не выйдет: Как обустроиться здесь поудобнее?

Насчёт «выбираться» сразу возникли сомнения: Возвращаться в слепоту и глухоту не хотелось жутко! И одновременно тянуло аж челюсти сводило к жене и дочке, да и маму жаль…

Покрутив эту мысль и так и эдак рассудил: пока оглядеться, а коли представится случай — возвращаться! И для начала надо отыскать тот чёртов дуб. Должен же он уже быть!

Едва утвердился в этом намерении тотчас отпустило. Даже показалось, что в груди саднит меньше.

Принялся вспоминать историю этого времени, чтобы спланировать какие знания можно использовать себе во благо. Надо только оглядеться сперва как следует!

Настроение приподнялось, отчего привычно принялся насвистывать забористую мелодию из Высоцкого. И почувствовал как тело подобралось и транслируемая справа тревога сменилась заинтересованностью.

«Что это?» — последовал вопрос.

«А? А-а, это мелодия из песни моего современника Владимира Семеновича Высоцкого. Напеть?»

«Ну-ка, ну-ка!»

И я как мог, фальшивя немилосердно, тихонько напел «Ещё не вечер!»

«Необычно… А ещё что-нибудь?» — осипшим голосом попросил камергер.

Я напел «Не валяй дурака Америка» группы «Любэ», а в довесок хулиганистый «Колхозный панк» «Сектора газа».

Резанов долго молчал. По-видимому песни пробили лазейку к его душе и убедили куда глубже предсказаний незваного постояльца. Наконец он глухо сознался:

«А я ведь, сударь, уж к лекарю собирался…»

«Это к Георгу Лангсдорфу? Которого промеж собой зовете Григорием Ивановичем?»

«Вы и об этом осведомлены…»

«Да я много о чём осведомлен, да только помню урывками. Хотя историю в училище любил и преподаватели прекрасные были. Вот, к примеру: 25 июня 1807 года в Тильзите Александр I заключит унизительный для своей державы мир с Наполеоном Бонапартом… По нему Россия обяжется к торговой и иной блокаде Англии. Это, кстати больно ударит по ценам на ваши меха, их невыгодно станет добывать… И, вашбродь, мы ж договорились общаться на „Ты“».

«Напряжно мне так вот сразу, не серчай Сергей Юрьевич, Савелий, — выдавил граф с усилием и встрепенулся, — Так надобно немедля упредить Императора!»

«Николай Петрович, — с укоризной, как в фильме „Бриллиантовая рука“ милиционер говорил „Семён Семёныч“, урезонил я, — Ты только что спешил к своему лекарю по меньшему поводу. А приедешь с подобными вестями ко двору, так в лучшем случае засмеют!»

«Или в дом скорби упекут… — подхватил мою мысль камергер. — М-м — да, погорячился. А как же быть? Нельзя же просто ждать таких напастей для России».

«Знал бы ты, какие её ожидают напасти в 1812…» — горько подумал, но пока благоразумно умолчал я. Вслух же произнёс:

«По-моему надо просто сделать Россию настолько могущественной, чтобы никому и в голову не пришло воевать с нами».

— «Твои-то слова да Богу в уши, — горько хмыкнул Резанов, — Но что предлагаешь на деле предпринять?»

«Николай Петрович, — проникновенно начал я, — дай немножко оглядеться, прикинуть что к чему, чтобы мои рекомендации были дельные и взвешенные. Ты ведь сам дипломат, понимаешь что с бухты-барахты такие решения не принимаются. — Дождался утвердительного кивка продолжил: — Ты иди куда шел, а я покамест пораскину мозгами. Добро?»

«Добро, — хлопнул по коленям камергер, — Я как раз к Кончите шел, пойдём».

«К Кончите? Что ж, пойдём. Заодно проверю как выходит отключаться. Ну-с, готов, поехали!»

Резанов шёл, погруженный в раздумья. У меня же возникли странные ощущения: как будто мое тело движется само по себе.

Я про себя усмехнулся: это сильно напомнило детишек за спиной у азиатских женщин. А в мое время в России продаются специальные рюкзачки-кенгурятники для детей: можно впереди повесить, можно сзади. Ну вот ощущал себя видимо так же как тот самый ребёнок: болтаются руки, ноги, а сам глазею по сторонам.

В узкой пыльной улочке в нос ударило вонью: то ли гнилой рыбы то ли навоза. Я осматривался внимательно. Сознание отмечало места, удобные для засады, для нападения, для отхода. Вот в тот проулок можно юркнуть, вот оттуда удобно наброситься, там позиция для снайпера лучше не сыскать, там в-о-он пулеметчику самое место, а под тем углом хибары мина идеально укроется — ну и другие, привычные моей профессии думки. Хотя какие в это дремучее время снайперы, пулеметчики и мины…

Заинтересовал стук из подворья справа: тук, тук-тук, тук, тук-тук. Немножко порассуждал, догадался: кузнец скорее всего — ну да вон и Подкова висит на воротах.

Выше по улочке, на этот раз слева, пахнуло будто турецкими кожаными куртками. Я поводил глазами благо Рязанов на дорогу внимания не обращал, весь ушел в себя и лишь механически переставлял ноги. Хотел было его толкнуть, поинтересоваться что здесь находится, но потом решил сам подумать.