Царская немилость (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Событие четвёртое

Выработка планов — напрасная трата времени, если это не поручено тем, кто будет их исполнять.

Генри Киссинджер

А молилась ли ты на ночь, Дездемона? А, может, эти люди ни в чём не виноваты, и у них семеро по лавкам, а он этих тридцать пять детей перед самой войной без кормильцев оставит? Ну, не судьба. Свои жена и дети дороже. Гораздо дороже. Они тоже ни в чём не виноваты, и ему для них нужно ещё хоть три дня выиграть.

— Иду, иду, Гришка ты? — первое попавшее имя брякнул. По дороге взял в правую руку с тумбочки у кровати мизерикордию, а в левую … А в левую тоже мизерикордию. Чего от хорошего к лучшему стремиться. Привычное же оружие.

Там стукнули ещё раз и, услышав, видно, вопрос, радостно подтвердили:

— Я, открывай.

Хрень-то какая! Это они ведь к генерал-лейтенанту в дверь ломятся. Как должен выглядеть «Гришка», который командующему армией и дважды Герою Советского Союза «ТЫ» говорит?! Да ещё среди ночи требует открыть. Забавно было бы на этого Гришку посмотреть.

— Ссука ты, Гришка, последняя. Чего опять припёрся среди ночи, не буду я тебя сегодня пользовать. У тебя всё задница в прыщах. — Чего не покуражиться напоследок. Интересно, что теперь чекист ответит?

— Открывай! — и чего-то неразборчивое, оправдывался, наверное, перед собратом по органам, что и нет у него никаких прыщей на том самом месте.

— Иду, иду. — Брехт зажёг свет в коридоре или вернее в сенях, дом деревенский скорее, чем городской. Потом стал к стенке слева от двери и отодвинул громоздкую задвижку, от бывшего хозяина в наследство оставшуюся. «Гришка» толкнул дверь и руку с «Наганом» вперёд выдернул.

— Руки … — заозирался никого перед собой не увидев.

Брехт ему клинок снизу под челюсть загнал. Глубоко, сантиметров на двадцать, пока острие снизу в черепную коробку не упёрлось. Потом оттолкнул мёртвого уже «Гришку» ногой и теперь уже правой рукой вогнал второй клинок в солнечное сплетение (Plexus coeliacus) сунувшемуся в сени второму обладателю «Нагана». Товарищ больше дышать не мог. Брехт спокойно втащил его в дом и, вынув из пузы клинок, воткнул его прямо в око всевидящее.

— Помойтесь, ребята, — вспомнил Иван Яковлевич фразу из «Белого Солнца пустыни».

Потом снял со второго гостя васильковую фуражку, натянул на голову, прикрывая лицо, и, высунувшись только немного из двери, поманил рукой того, что остановился у угла его особняка. Товарищ, блеснув треугольниками в петлицах, вприпрыжку полетел к двери. Ну, кто так захваты опасных государственных преступников планирует?! Не боятся?! Не встречали ещё ни разу сопротивления серьёзного. Все арестованные раньше шли, как быки на бойню, мыча только про свою невиновность. Надеялись, что там разберутся. И пример других ничего им не говорил. ТАМ, обязательно разберутся, только ни тебе, ни твоей семье эти разборки не понравятся.

Третий забежал в сени и был встречен всё тем же прерывающим дыхание ударом мизерикордии в Солнечное сплетение. Чекист согнулся и Иван Яковлевич вынув тонкое лезвие из тела всё тем же отработанным тысячи раз приёмом вогнал по самую рукоять клинок снизу из-под челюсти в мозг.

— Минус три.

Дальше было сложнее. Оставалось двое, один стоит с противоположной стороны дома под берёзой, а пятый за рулём автобуса. Что-то иностранное. Наверное, трофей из Финляндии. Он ближе и он опаснее. Может уехать.Иван Яковлевич потуже натянул чуть маловатую ему позаимствованную крапово-васильковую фуражку и «храбро», с силой распахнув входную дверь, пошёл к автобусу, обходя его спереди. Фары были погашены, шифровались товарищи. Это с таким-то ревущим двигателем?! И тут ацетиленом пахнуло. Твою налево. Где чекисты такой раритет отхватили? Он ещё с ацетиленовыми фарами. Брехт с ними только раз в Спасске столкнулся. Давно уже у себя все трактора и автомобили перевёл на электрические лампочки, а тут ещё этими раритетами пользуются. В защиту древности нужно сказать, что дорогу такие фары освещали вполне себе сносно, как бы, не лучше электрических. Вот только их использование вынуждало водителя к целой куче предварительных операций прибегать. Чтобы «включить» эти самые фары, нужно было открыть кран подачи ацетилена, затем открыть стеклянные колпаки самих фар и, наконец, зажечь спичкой горелки. Ацетилен при этом вырабатывался прямо на ходу: в отдельном баке, разделённом на два отсека, в который перед поездкой нужно было засыпать карбид кальция и залить воду.

Иван Яковлевич, пока мозг удивлялся допотопному автомобилю, уже обогнул капот автобуса и потянул за ручку кабины. Так-то довольно темно было. Пасмурно, фонарями на улицах, светящими за каким-то хреном всю ночь, Петрозаводск ещё не обзавёлся, и весь свет образовывался из небольшой щели, что осталась от неприкрытой входной двери его купеческого дома.

— Там … — и Иван Яковлевич махнул рукой в сторону дома.

— Чего? — водитель подался вперёд и получил четырёхгранный клинок — шило в глаз.

— Минус четыре.

Теперь самое сложное. Тот, что стоит в засаде под деревом, на взводе. В доме тихо. Свет не загорелся. Товарищ если и не паникует, то весь на нервах. Что-то непонятное происходит. Выйди к нему в наглую, как поначалу хотел Брехт, а он шмальнёт из «Нагана». Не наш метод. Легче всего самому из «Вальтера» в него стрельнуть. Довольно тихая машинка у немцев получилась. Калибр не велик — патрон 6,35мм. Но …

Это днём, когда вокруг полно других звуков не сильно громко получается. Сейчас ночь и в соседних домах обязательно проснутся, а ему ещё трупы васильковые перетаскивать. Придётся рискнуть, и с пятым тоже разделаться холодным оружием. Позади берёзы выросли кусты малины полудикой. Прямо вплотную не подойдёшь, но можно, если тихонечко идти, подобраться метра на три. Брехт обогнул дом с противоположной стороны и пошёл, выбирая, куда ногу поставить, к пятому чекисту. Прошлогодние ветки малины в этом проулке никто не убирал, и они, сломавшись, могли шуму наделать. Шагов пять можно сделать, пока кусты отгораживают идущего от чекиста. Иван Яковлевич стараясь не шуршать прошлогодней листвой и в тоже время пошерудить ногой, выбирая место без сухих бодыльев прошлогодней малины, сделал. И тут товарищ из органов решил ему подарок сделать. Видимо, вконец переволновавшись от непонятной тишины и темноты, он пошёл к углу дома, всего в шаге от Брехта оказался. Иван Яковлевич ему со всей дури рукояткой кинжала в височную кость заехал. Сотрудник органов Госбезопасности тихо пискнул и упал к ногам генерала.

— Доверяй, но проверяй. — Иван Яковлевич развернул кинжал и в глаз лезвие сунул. Тело дёрнулось. Жив был курилка. — Минус пять.

Событие пятое

Трудно делать прогнозы, особенно насчёт будущего.

Йоги Берра

Перед операцией под кодовым названием «Трансплантация органов» Брехт переоделся. Понятно, что крови с сотрудников этих органов много не могло накапать. Тоненькое четырёхгранное «шило» мизерикордии и дырочку маленькую оставляет, но ведь и небольшого кровавого пятна на бриджах или гимнастёрке хватит, чтобы заметили и спрашивать доброхоты стали.

Переоделся в тренировочный костюм, в котором бегал обычно, если время и погода позволяли, и стал по одному перетаскивать «транспортировать» чекистов назад в их доисторический автобус. После чего вырулил на дорогу и погнал на юг, там километрах в шести или семи, если по этой дороге ехать, был небольшой обрыв недалеко от дороги, а сразу за ним довольно глубокое озеро. Если автобус разогнать немного, то он под обрыв скатится и потонет. Ну, наверное, потонет. Брехт как-то там учения проводил у создаваемой им группы диверсантов в 8-й армии и рыбак им попался. Лейтенант его шугнул, а Брехт тогда обратил внимание, как долго товарищ леску скручивал, метра четыре было от крючка до поплавка. Должон автобус лечь на дно и скрыться полностью.