Звезда заводской многотиражки 2 (СИ) - Фишер Саша

В ленинской комнате образцовой комсомолки Гали не оказалось. Странно, уже почти два часа дня, должна была вернуться с обеда. И спросить не у кого... Я заглянул в профком, но там тоже никого не оказалось, кроме секретарши, которая на мой законный вопрос: «А где все?» только покачала своей высокой прической из стороны в сторону. Ясно, она занята, конец года, отчеты-подотчеты, и прочая бюрократическая мишура. Без блеска, зато всем достанется. Я вышел в коридор и пошел искать.

Заглянул в столовую для начала, мало ли, вдруг еще обедает.

Поднялся в курилку в галерее. Но там сидела только компашка мужиков из планового отдела и обсуждала вчерашний матч не то по футболу, не то по хоккею. Разбираться не стал.

Галю я нашел в актовом зале.

Как и председателя профокома. Там вовсю кипела бурная деятельность — в центре уже стояла высоченная елка, а рабочие на стремянке развешивали на ней миниатюрные копии шин на красных бантах.

«С Новым 1981 годом, дорогие заводчане!» — гласили белые буквы на красном полотнище, растянутом над сценой.

— ...поощрять безответственность и безалаберность, — гнусавил профорг, который сегодня был похож на снулый баклажан еще больше, чем обычно.

— По-вашему, ответственность — это сидеть на стуле с протокольным лицом, да? — щеки Гали полыхали, а глаза метали молнии. Будь они настоящими, от председателя профкома осталась бы кучка пепла.

— А что тогда такое алаберность? — спросил я. — Привет, Галя. Здравствуйте, Вячеслав Климович.

— Он собирается превратить новогодний праздник в скучное собрание, — в голосе Гали зазвучали слезы. — А это же праздник! Надо, чтобы люди расслабились, потанцевали, выпили шампанского в конце концов.

— Вот пусть они дома свое шампанское и пьют, — унылым тоном заявил председатель профкома. — А на заводе новый год — это прежде всего подведение итогов.

— А что прикажете делать с творческими коллективами, которые мы пригласили? — тонкие ноздри Гали раздувались. — Вячеслав Климович, в конце концов у нас мероприятие во Дворце Культуры! Куль-ту-ры, понимаете? А не собраний...

— Галя, я уже сказал, что... — Вячеслав Климович вздохнул.

— А совместить никак? — спросил я с видом наивного юноши, только что спустившегося с горного пастбища. — Ну, скажем, первая половина мероприятия — это подведение итогов, а вторая — танцы и творческие коллективы. А?

— Так, молодой человек... — он посмотрел на меня, силясь вспомнить, как меня зовут. Видимо, память в его баклажановых мозгах была короткая. Хотя вряд ли, прекрасно этот хрен меня помнит.

— Иван Алексеевич, — любезно подсказал я.

— Иван... Алексеевич... — он шумно выдохнул. — Я понимаю, новогодние елки для детей. Мы их проводим в нашем Дворце Культуры. Но что еще за елка для взрослых? Что придумали-то?

— Но мероприятие же в директор утвердил! — сказала Галя и помахала тоненькой пачкой листков в своей руке.

— Вот что, Галя, вы, пожалуйста, успокойтесь, — председатель профкома посмотрел на Галю с укоризной. «Чем-то на осьминога еще смахивает, вот что», — подумал я. — Водички попейте. И перестаньте тут устраивать мне сцены. Иначе я поставлю вопрос о том, годитесь ли вы вообще для общественной работы.

— Ах... — Галя от возмущения задохнулась.

— Донесите, пожалуйста до начальников цехов и отделов, что им нужно будет подготовить выступление по итогам. Минут по пятнадцать.

— Но это же... Мы же... — на глаза Гали навернулись слезы.

— Мы все сделаем, Вячеслав Климович! — бодро заверил я, ухватил комсорга за рукав и потащил к выходу из зала.

— Да куда ты меня тащишь, Ваня?! — возмутилась она. — Я же еще не...

— Все отлично, пойдем! — прошептал я и приобнял ее за талию.

— Но что я скажу ребятам? — губы Гали задрожали.

— Ты только не плачь, — я склонился к ее уху и зашептал. — Говорю же, у меня идея. Ты смотрела «Карнавальную ночь»?

— Ну да? — она нахмурилась. — И что?

— Что он сейчас сказал? — я мотнул головой в сторону председателя профкома, который как раз взялся помогать советами рабочим, наряжающим елку.

— Про отчеты на пятнадцать минут от цехов и отделов, — Галя всхлипнула.

— Так вот, я повторяю свой вопрос, — я склонился к ее уху. — Ты смотрела «Карнавальную ночь»?

Брови Гали зашевелились, между ними пролегла морщинка. Потом она посмотрела на меня и прищурилась.

— Ты предлагаешь сказать, что... — уголки губ девушки поползли вверх.

— Пусть готовят отчеты в танцах, стихах и прочей самодеятельности, — сказал я. — До тридцатого еще вагон времени, успеют отрепетировать. Хочешь, прямо сейчас настучим на машинке высочайшее указание подготовить отчеты в виде номеров художественной самодеятельности?

— А нам потом выговор не объявят? — с сомнением проговорила Галя. — За такое самоуправство?

— Да и пусть! — я схватил ее за руку и потащил в сторону ленинской комнаты. — Зато у нас будет нормальный новогодний праздник, а не унылое собрание.

На площадь Октября я приехал примерно за полчаса до назначенного часа икс. Вытолкался из троллейбуса, битком набитого спешащих по домам горожан, выкинул в урну билетик и направился в сторону кафе «Сказка». Треугольная деревянная избушка посреди заснеженного сквера выглядела и правда очень сказочно. В детстве я там был всего пару раз, и это на меня произвело прямо-таки неизгладимое впечатление. Это было единственное кафе-мороженое, которое стояло отдельно от жилого дома и при этом не было обычной «стекляшкой». У него был собственный дизайн и декор. Столы и стулья были деревянные, из полированных половинок толстенных бревен, а сложная геометрия внутреннего пространства произвела на меня-ребенка совершенно неизгладимое впечатление. Я много раз пытался упросить родителей сводить меня сюда еще раз. Но они отнекивались и отмазывались обычным мороженым в стаканчике. Или молочным коктейлем из соседней «стекляшки». Мол, далась тебе эта «Сказка», вот такое же точно мороженое, ешь и помалкивай.

И я тогда еще обещал себе, что когда вырасту, буду обязательно ходить в кафе «Сказка» каждую неделю.

Вот только когда я вырос, это милое сооружение из стекла и дерева попала в зону бандитской разборки, его дотла спалили, а на его месте построили другое кафе. Которое сначала было рестораном «Элегия», потом арт-галереей, а потом его выкупил макдак... В общем, не смог я тогда выполнить обещание. Хато могу сейчас.

Я взялся за деревянную ручку двери и вошел.. Практически, с замиранием сердца. Все-таки, детская мечта моя исполнялась.

Я отвесил мысленного пинка внутреннему голосу, который попытался вякнуть что-то вроде «бедненько, но чистенько». И подошел к стеклянному прилавку стойки. Надо же, мороженого здесь было целых три вида — сливочное, шоколадное и пломбир. Можно было посыпать шоколадной крошкой, орехами или полить клубничным сиропом или сгущенным молоком. За стеклом стояли стройные рядочки корзиночек, лоснились бока эклеров, щетинились посыпкой пузатенькие шу. Милота...

— Кофе, пожалуйста, — сказал я и посмотрел на часы. До семи еще двадцать минут. Эх, гулять так гулять! — И пломбир с орехами. Сто пятьдесят граммов.

Тонкие бока креманки холодили пальцы. В чашечке плескался кофе с молоком. Слова «эспрессо», «капуччино» и «латте» здесь узнают еще через много лет.

Я устроился за столиком возле окна, смотрел вокруг и как дурак улыбался. Плафоны на поленьях, подвешенных к потолку. Резные деревянные панели на стенах. Понятно, что сейчас этот интерьер вовсе не выглядел для меня чем-то особенным. Но волна восторженных детских воспоминаний смыла циничный скепсис начисто. И еще я отчетливо осознал, что вовсе не скучаю по мобильному телефону.

Надо же, отвык, пары недель не прошло...

Я посмотрел на часы. Пять минут восьмого. Неужели не придет?

___________________________

Кстати, а вот и прототип кафе:

— Девушка, ну подумайте сами! — раздался вдруг от стойки знакомый звонкий голос. — Раз у вас есть камин, значит он должен гореть! А вы в него коробки какие-то сложили...