Наставник - Екатерина Лесина

Шары.

Он ей купил на день рождения букет шаров и еще дурацкого плюшевого медведя. И вновь память услужливо подсказывает, что медведь был розовым и огромным. А Ленка все равно обиделась и обозвала дураком.

- Физически он совершенно здоров, - этот голос не принадлежал Ленке. А кому?

Он все-таки бредит.

Только понять бы, что случилось. И когда. Они… гуляли? По проспекту? Или нет? Нет. Была чья-то днюха. Чья? Вадика. Точно. Из группы их. И он предложил потусить на даче. Все одно предки слились и дача осталась в полном Вадиковом распоряжении. А там баня имеется. И речка рядом.

Баню Миха тоже помнит.

И Ленку в синем купальнике. Она еще куталась в огромное полотенце и все вздыхала, что что-то там в этой бане с волосами случится.

Или с кожей?

Опять забыл.

Память – штука сложная. И вот подсовывает осколки какие-то. Мамка… мамка расстроится. Точно. И не важно, что у нее Серега остался с Пашкой, а еще Маринка замуж выходила и вроде как даже готовилась рожать. Она все равно расстроится.

Она ведь любила. Всех их. И Серегу серьезного, который всегда был отличником и заучкой, а теперь вот умудрился за границу уехать, что-то там он делал важное и нужное, наверное. Миха так и не вник. Серега был старшим и никогда не горел желанием с малышнею возиться. Пашка – дело другое. У них разница небольшая, а еще и характер тоже отличался. Пашка был шебутным и веселым.

И тоже женился год тому.

Точно. Тогда-то, на свадьбе, куда Миха Ленку позвал, заодно уж чтоб познакомить со всеми, она и начала говорить, что их свадьба другою будет.

Какой?

Нет. Все в куче. Одно, другое, третье. Отец тоже расстроится. А у него сердце пошаливает, хотя он упрямый и на мать ворчит, что она его заставляет к врачу идти.

Но идет.

Чтобы её не огорчать. И лекарства тоже пьет поэтому. И вовсе он для матери на все готов. Любит.

Плохо. Как же Михе плохо. Тоска наваливается, душит, давит. И от нее никуда не деться.

- Куда? – резкий окрик и пощечина выдергивают из этой тоски. А в рот льется что-то горькое. И Миха глотает. Давится, но глотает.

Обидно.

За что с ним так?

Или это… точно. Он в больнице. Как очутился? Надо с памятью разобраться. Ну конечно. Он разберется и тогда сумеет выбраться.

А он сумеет.

Итак.

Дача.

Ехали на электричке. Пили. Пить начали еще на вокзале. Пивко. Пивко – это ведь несерьезно, баловство. Но приехали уже веселые. Потом шли. Был лес, кажется. И дачный кооператив. Дом. Баня. Не сказать, чтобы роскошные, но им хватило. Стол. Девчонки резали мясо, а он, Миха, мангалом занялся. Угли были. Шашлык в банках. Жарили. Музыку вот еще помнит, правда, смутно. Потом пили. Под шашлык. И перед баней. Сама баня.

Жара.

Пар.

Запах мяты и еще чего-то травяного и резкого. Хохот. Ворчание Эдьки, что пьяными в баню нельзя. Он сам-то и пива не пил. Но кто послушает? В бане жара и от нее хочется спастись. Почти как от тоски. А там речка. И кому первому приходит в голову нырнуть? Речушка небольшая, но аккурат за баней она разливается этакою лужицой. И та не сказать, чтобы велика, но глубока. Вода пахнет тиной. Она темная и заливает глаза. Рядом кто-то еще сигает, с диким хохотом. Весело. Выбираться приходится по берегу, а тот скользкий, и все падают, катятся снова, и уже в речке пытаются смыть грязь.

Что потом?

Мысли плывут.

- Вот, хорошо. Пей. Я понятия не имею, когда он очнется и очнется ли вовсе! – раздражение в этом голосе выплескивается алым цветом.

И Миха знает эту женщину.

Миара.

Та, другая жизнь, запомнилась куда лучше прежней. И кажется более настоящей, что ли, хотя быть того не может, потому что не существует иных миров. Разве что в фантазиях.

У него вот фантазия.

Перепил, что ли? Или решили курнуть? У Димки косячки бывали. Он не особо скрывал, хотя и не настаивал. Нет. Другое. Миха к этой дряни принципиально не притрагивался. Пить – это одно. Все пьют. А вот себя травить ни за что, ни про что, то нет.

Это без него.

- Да, я виновата! Но я ведь ничего дурного не хотела! Я бы… я бы о нем заботилась! А он обо мне.

- И вы бы жили долго и счастливо.

И этот голос знаком.

Все-таки странные у него, у Михи, фантазии. Извращенные где-то даже. А ведь особо фэнтезятиной он не увлекался. Так, иногда почитывал от безделья.

Маму все-таки жаль.

Переживает.

Баня. Надо сосредоточиться. Речка. Потом опять баня. И водка. Много. Танцы. Ночь наступает. Врубается музон. Шашлык почти доели, да и остальное