Главред: назад в СССР 2 - Сергей Анатольевич Савинов

верил, что первый секретарь просто взял и зарезал мою статью после всех договоренностей. И мне очень хотелось, чтобы все это оказалось перегибом со стороны Громыхиной, на которую Анатолий Петрович возложил ответственность. Но подспудно я уже догадывался, что дело гораздо сложнее. Он же сам видел эту статью, вряд ли парторгша решила не учитывать его мнение. А это значит…

— Полосу не подпишу, — твердо сказала Клара Викентьевна. — И чтобы вам было понятней, это распоряжение самого Анатолия Петровича. Меняйте.

— Простите, что? — мне показалось, что я и впрямь не расслышал. Просто не хотел принимать правду.

— Меняйте! — повторила, повысив голос, Громыхина.

— Нет-нет, — я покачал головой. — Вы сказали, что Анатолий Петрович запретил подписывать полосу?

— Именно, — подтвердила Клара Викентьевна. — Это его правки, а не мои, поймите вы наконец…

И она протянула мне полосу со статьей о Павле Садыкове. На ней красной ручкой было исчиркано все, что что могло показать истинное положение дел, привлечь внимание не только к героизму людей, но и к их состоянию. Медицинские показания. Цитаты из разных источников. Комментарии специалистов. Рассказы других чернобыльцев из разных городов.

Но почему? За что? Как так получилось? Испугался за собственную карьеру на старости лет? Решил перестраховаться? Эх, если бы можно было ему рассказать, что я знаю будущее. Что в политической верхушке страны сейчас плетутся интриги, и идеям гласности активно сопротивляются… Но уже скоро они возьмут верх, и граждане СССР будут знать больше о своем прошлом, о настоящем. О том, что на самом деле происходит в Чернобыле, как болеют и умирают люди. Все это будет чуть позже, но мы можем помочь нашим парням гораздо-гораздо раньше.

— А если я все же дам этой полосе ход? — я посмотрел прямо в глаза Кларе Викентьевне.

— Тогда можете смело прощаться и с должностью, и с партбилетом. Без моей подписи статья в газету не пойдет.

И как быть? Спорить? С Громыхиной не имеет смысла — это не ее решение, и даже убеди я ее в чем-то, это ничего не изменит. Звонить Краюхину? Тем более глупо. Он видел финальный вариант статьи, читал все, что я нашел, но его это не убедило. Значит, все кончено, я сделал все, что мог…

Я развернулся и привидением прошагал мимо застывшей в недоумении Валечке, зашел в свой кабинет, уселся в кресло и бессильно уронил голову на руки.

— Все нормально, Жень? — встревоженно спросил Бульбаш и потряс меня за плечо.

— Все в норме, Виталий Николаевич, — я заставил себя улыбнуться. — Устал просто. Ты давай пока в цех иди, а я следом. Мне чуть посидеть нужно, в себя прийти. Скажи, что меняем полосу Мирбах на горячее расследование от Сони. Надеюсь, Марта Рудольфовна на меня не сильно обидится.

Бульбаш закивал, суетливо собрался и пошел к верстальщикам. А я смотрел на изможденное лицо Павлика Садыкова по центру непринятой полосы и думал. Его все равно спасут, убеждал я себя. Он под присмотром грамотного врача, учителя Аглаи Ямпольской. Плюс о нем знают наша парторгша и первый секретарь райкома. Ему не дадут умереть. Ему помогут. Так зачем мне тогда рисковать своим будущим?

В голове пронеслись мои грандиозные ленинские планы. Развить газету, создать медиахолдинг, рулить медиаполитикой Андроповского и скоро опять Любгородского района. Ничего этого не будет, если я упрусь рогом и пойду наперекор Краюхину и Громыхиной. А так… Его спасут, а я продолжу развивать родной советский «принт», буду готовить его к новым временам. И никто не уйдет обиженным. Лучше пожертвовать пешкой, чем королем…

Бах!

Я так сильно ударил кулаком по столу, что в первые секунды испугался, будто получил перелом. На звук, заполошно цокая каблучками, прибежала секретарша Валечка, но я успокоил ее, сказав, что все в порядке. Она покачала головой и скрылась в приемной.

Не смей, Кашеваров! Или Кротов, кто я сейчас больше, даже не знаю. Павел Садыков — не пешка. А ты — не король. Ты, Евгений, главный редактор, но прежде всего ты еще человек. Порядочный человек, а не крыса. Историю ликвидатора читатели должны узнать без прикрас. И не только историю, но и судьбу его самого, а заодно еще около ста восьмидесяти таких же Павликов из Андроповского района. В каждом из которых тлеет искра бомбы замедленного действия, им которой Чернобыль.

Плевать! С моим талантом и знаниями о будущем я не пропаду. В конце концов, для чего судьба дала мне еще один шанс? Для того, чтобы я добился успеха, идя по головам, или чтобы оставался человеком? Думаю, для второго.

Я решительно встал и направился в цех предпечатной подготовки. Но перед этим схватил ручку и скопировал подпись Громыхиной на чистой копии полосы со статьей о чернобыльцах. Будь что будет! На душе стало одновременно противно и радостно. Странное ощущение. Я подделал подпись парторга, по сути, совершил должностное преступление, но в то же время я этим самым спасаю людей. Пусть даже без их ведома.

— Наконец-то, Евгений Семенович! — обрадованно воскликнул метранпаж Правдин. — Все в порядке? Замен нет, кроме полосы Мирбах?

— Все… — начал я, и тут дверь в цех отворилась.

В помещение вошла Клара Викентьевна и строгим внимательным взглядом обвела присутствующих. Задержалась на мне. Сердце замерло, руки непроизвольно смяли полосу с подделанной подписью.

— Все готово, Евгений Семенович? — спросила Громыхина, подходя ко мне с неотвратимостью танка и аккуратно выхватывая из моих рук злосчастный листок. Посмотрела на текст, на якобы свою подпись.

— Да, — еле выдавил я из себя, готовый ко всему.

— Тогда чего тянем? — прозвенел по цеху ее металлический голос. — Полосы сверены, все подписано. Сдавайте в печать!

Газета ушла в печать по графику, а Громыхина попросила меня зайти к себе в кабинет. Однако разговор у нас с ней все-таки состоялся раньше — когда мы ехали в лифте на четвертый этаж.

— Скажу прямо, Евгений Семенович, — Клара Викентьевна смотрела на меня поверх стекол очков, — ваша выходка с моей подписью обескураживает. Но при этом… вы меня восхитили, как бы это ни прозвучало.

— Чем же? — я удивленно поднял брови.

— Решимостью, — мгновенно ответила парторгша. — Вы и вправду очень изменились. В лучшую сторону. Подделка подписи — это лишь форма. Я верю, что вы это сделали из лучших побуждений. Но на будущее прошу: не делайте столь поспешных движений, чтобы не наломать дров. Лучше для начала поговорить.

— Согласен, — кивнул я. — Простите меня, Клара Викентьевна.

— Вы меня тоже, — улыбнулась Громыхина, правда, улыбка получилась довольно грустной. — Мне кажется, я слишком передавила…

Странная фраза. Но уточнить я ее не успел. Мы как раз доехали до нужного этажа, дверцы кабины разъехались, и мы вышли в опустевший коридор. Пожилая уборщица возила серой тряпкой по полу, пахло слегка хлорированной водой.