Сапер (СИ) - Вязовский Алексей

— Где Кирпонос? — закричал он, разбрызгивая слюну. Одна капля так и повисла на его нижней губе. И тут я его узнал. Его портрет я видел в любом начальственном кабинете. Правда, изображали его чуть постарше, волос сильно меньше, и лицо не искажено какой-то ужасной гримасой.

— Сейчас должен подойти, товарищ первый секретарь, — тихо и спокойно ответил Аркадий. Буквально пять минут…

— Вы тут, твари, курорт устроили? До полудня под периной валяться? Враг на пороге, а они, вишь, спать изволят! А эти тут чаи гоняют! — он ткнул пальцем в сторону стаканов, так и оставшихся на столе. — Малча-а-а-ать! — закричал он еще громче. Капелька слюны, качавшаяся на нижней губе и приковавшая почему-то моё внимание, наконец сорвалась и упала куда-то на пиджак. — Что вылупился? — подбежал он ко мне и слюна теперь летела в мое лицо. — Ты кто?

— Старший лейтенант Соловьев, — коротко представился я.

— А что ж ты, Соловей, не на фронте? Что немцев не бьёшь? — будущий «кукурузник» схватил меня за пуговицу на гимнастерке и тянул на себя, так что мне невольно пришлось мелкими шажками следовать за ним. — Что ж вы, падлы, в штабах жопы просиживаете вместо того, чтобы там!.. — он снова сорвался на визг, дал петуха и замолчал, переводя дыхание. Хоть пуговицу отпустил, и то хлеб.

— Старший лейтенант Соловьев прибыл сюда непосредственно с фронта, — в приемную зашел мрачный Кирпонос, — где уничтожил несколько танков и добыл очень важные документы противника. Пойдемте, Никита Сергеевич, ко мне, там побеседуем.

— Танки, говоришь? — Никита внезапно успокоился, черты его лица разгладились, на человека стал похож. — Ну что ж, Соловьев, молодец, раз танки. — он развернулся и пошел в кабинет Кирпоноса, который Хрущева ждать не стал.

Вот же… первый секретарь! Насколько противоречивого человека я не встречал. Вот тут самодур, а в сорок втором, говорят, Сталина отговаривал на Харьков наступать. Ну их, этих вождей, от них хорошего не дождешься.

— И часто он сюда… вот так? — спросил я Масюка, который снова сел за стол.

— Забыть не получится, — ответил он. — Чуть не каждый день. Давай-ка, Петя, чай допивать, а то потом, может, некогда будет, — и он жестом опытного фокусника достал из-под стола кулечек из пергаментной бумаги с подушечками. Конфеты немного слиплись, но всё равно были вкусные. С чаем хорошо зашли.

Красный как рак Хрущев вышел от командующего минут через десять. Дверь, распахнувшись от удара ногой, стукнулась о стенку. Не глядя ни на кого, Никита Сергеевич быстро ушел.

— Ну, это еще ничего, — сказал Аркадий. — Тут главное молчать, когда он крик поднимает. Тогда быстро успокаивается. Ладно, пойду стаканы сполосну.

— Соловьев! — позвал через открытую дверь Кирпонос. — Зайди ко мне!

— Товарищ генерал! Старший лей… — начал я доклад, остановившись на пороге.

— Брось, — скривившись как от зубной боли, махнул рукой комфронта. — Не на плацу. Не до того. И так голова трещит от этого всего… Короче, Петр Николаевич, поздравляю, — он выдвинул ящик стола, поднялся, протянул руку. — Заслужил награду, держи. За брод на Хрестиновке.

Я пожал ладонь, взял протянутую красную коробочку, открыл. Боевое Красное. Да уж, заслужил, Петя. Нежданчик. Меньше всего я возле того танка про награды думал.

— Служу Советскому Союзу! — вытянулся я на пару секунд.

— Служи, Петр Николаевич, служи, — совсем невесело откликнулся Михаил Петрович. — Извини, не перед строем, не на торжественном собрании. Время сейчас такое. Нам таких вот и не хватает. Вроде и получше обстановка у нас, чем в Белоруссии, да не намного. Завтра Житомир оставляем, оборонять нечем.

Я посмотрел на перекидной календарь на столе — точно, девятое. Но ведь в прошлый раз… девятого уже там немцы были… Неужели мы там смогли?.. На день задержали, и то хорошо. А вдруг получится вот так… и не будет мешка под Киевом? Эх, если бы…

— Книжку орденскую не забудь, — вернул меня из размышлений на землю голос Кирпоноса. — Ты давай пока, еще денек на подхвате побудь, а там третье управление заключение даст, послужим. Иди, Масюк тебе покажет фронт работ.

Аркадий коробочку, конечно, заметил, присвистнул даже.

— Поздравляю, Петро! Что дали?

— Знамя, — коротко ответил я.

— Неплохо повоевал, значит, — заметил Масюк. — Обмыть бы надо, конечно, чтоб не последний.

— Обмоем, само собой, как без этого, — согласился я. — Не заржавеет. Мне куда сейчас?

— Посиди чуток, сбегаю, узнаю. Определимся, — Аркадий вышел из приемной, вернулся минут через пять. — Пойдем, обрабатывать сводки будешь пока.

Работа оказалась совсем не трудной, только нудной. Никогда не любил бумажки перекладывать, хотя даже печатать на машинке немного могу. Не так, конечно, как машинистки, которые молотят по клавишам всеми десятью пальцами, не глядя. Но и не одним пальцем, выискивая нужные буквы. Доклады я обрабатывал до обеда. Вернее, до того времени, когда под ложечкой засосало, а в животе уже который раз противно заурчало. Я отпросился у штабного майора, пошел в столовую, перекусил. Ничего особого, слегка пересоленный жидковатый кулеш, да перловка без ничего. И на третье — компот из сухофруктов. Без сахара, вестимо дело.

Вышел из столовой, постоял во дворе минутку. Мимо прошел солдатик, рыжий маленький еврей с завивающимися в мелкие кудряшки волосами. Посмотрев на него, я вспомнил Соломоныча. Вроде и недавно совсем расстались, а сколько с тех пор случилось… Интересно, добрались они до Киева? А что с душевнобольными? Надо у Аркадия спросить, что ли, может, он знает, где их искать?

Я рванул по лестнице, зашел в приемную. Масюк сидел и с кем-то разговаривал по телефону. Подслушивать я не стал. Вышел и прикрыл за собой дверь. Тут не филармония какая, серьезное учреждение. Лучше не знать, о чем другие разговаривают.

— Заходи! — через минуту, или чуть побольше, крикнул Аркадий. — Что стал как бедный родственник?

— Слушай, такое дело, — начал я. — Не знаешь, где можно узнать про эвакуированных? Я просто по дороге встретил доктора одного, они из Львова, что ли, с больницей пешком шли. Подумал, что так у строевиков бы узнать, что там с ними дальше было.

— Вот это задача, — задумался Масюк. — Сразу так и не скажешь. Были бы военные, так у штабе можно было бы попробовать. Если госпиталь — в медуправлении. А гражданские? У Никиты Сергеевича спросить можно, конечно, — хохотнул он. — А на самом деле про гражданских не знает никто, только случайно если наткнуться. Да и бардак сейчас такой, что сам черт ногу сломит. Одни в Киев приезжают, другие уезжают. Вот представь, пришли они в Киев, повезло им на вокзале сразу примкнуть к кому-то — и поехали дальше. Кто там про них куда сведения заносить будет? Может, тех людей и нет уже в городе, сами уехали. Так что брось ты эту затею.

— Да, жаль, тут ты прав, — согласился я.

— Ты подожди, устаканится всё, тогда и перепишут всех, их же определить куда-то надо, на работу устроить, карточки на еду давать. А если целая больница, то никуда не денутся, — добавил Аркадий.

Я кивнул и вышел. Знать бы тебе, что устаканится тут ой как не скоро. А после немцев и за десять лет не разберешься, кто куда делся. Обидно, конечно, если Соломоныч пропал по дороге. И больных его жалко, беззащитные же люди.

— Петр Николаевич! — услышал я голос у себя за спиной.

Я обернулся. Ко мне подошел мой мучитель, Чхиквадзе.

— Здравия желаю, товарищ старший батальонный комиссар! — козырнул я.

— Здравствуйте, товарищ Соловьев, — спокойно ответил он. — Поздравляю с высокой наградой Родины.

Я начал вытягиваться в стойку «смирно», но он махнул рукой, взял меня за локоть и отвел немного в сторону.

— Это хорошо, что командующий наградил вас, Петр Николаевич. Это снимает все вопросы, которые еще могут возникнуть. Поверьте, шероховатости найти можно везде, даже в таблице умножения, но в отношении вас такой задачи нет, — успокоил он меня, когда я встрепенулся от этих слов. Я же вижу, что вы — наш человек, до мозга костей наш, советский. Так что не переживайте, мелкие нестыковки в вашем рассказе никого волновать не будут. Считайте, что проверку прошли, допуски вам дадим какие надо. И еще одно: вы награду получили, так не прячьте, носите. Орден-то заслуженный, боевой.