Тень (СИ) - Номен Квинтус

Поэтому хирург любую просьбу странной пациентки исполнял не просто с радостью, а буквально с благоговением. Правда, сначала он предложил Тане её просто удочерить, но для Шэд это было «немножко слишком». Так что она, сославшись на то, что наверняка где-то остались ее родственники и их все же можно найти, уговорила его оформить опеку. Которая позволяла ей не отправиться в детский дом. Но вот все прочее…

В госпиталь с Таней принесли все её вещи. Сложенные в небольшой заплечный мешок: пару белья, три неоднократно заштопанных чулка, небольшой шерстяной шарфик и пару ботинок. Еще были вещи, на девочку надетые: белье, платье с коротким рукавом, шерстяная кофта, короткое пальтишко — и всё. Может быть, из Ленинграда Таня Серова еще что-то захватила, но если и так, то все прочее успело где-то потеряться…

Поначалу Таня по этому поводу вообще не расстраивалась: в госпитале она носила казенную одежду и ей хватало. Но теперь ей предстояло посещать школу, даже при наличии опекуна — и отсутствие одежды создавало серьезные проблемы. Однако проблемы оказались решаемыми — просто потому, что помочь «несчастной ленинградке» старались все сотрудники госпиталя и очень многие простые жители Коврова. Например, уборщица «главного корпуса» (которую почему-то называли смешным словом «техничка») тетя Маша очень быстро сшила для нее полный комплект одежды — как «домашней», так и «уличной». Вообще-то до войны она работала закройщицей в городском ателье, и одежда получилась не просто удобной, но и очень красивой, а по нынешней моде — вообще шикарной. А с тканями для шитья тоже вышло удачно: еще в конце февраля в город пришел целый вагон с одеждой. И на то, что одежда была, мягко говоря, специфической (с фронта прислали кучу трофейной немецкой формы) никто особого внимания не обращал, ведь все равно ее распарывали и перешивали на «нормальную». Понятно, что одежда цвета «фельдграу» людей порадовать ну никак не могла, однако анилиновые красители, хотя и бывшие дефицитом, все же найти было можно…

Вообще-то трофейные шмотки пришли в адрес городского детского дома-распределителя (там эвакуированных слегка откармливали, приодевали как могли и потом отправляли дальше в глубь страны), так что запасы тратились довольно быстро — но все же кое-что осталось. И пальто Тане тетя Маша сшила из фашистской офицерской шинели, перекрашенной в какой-то бурый цвет (что, впрочем, не сделало ее менее теплой и удобной) — и Таня отправилась в школу.

Сама школа располагалась практически рядом с госпиталем. То есть просто рядом с бывшей железнодорожной больницей стоял клуб железнодорожников, ставший теперь «вторым корпусом» госпиталя — и его использовали потому, что и клуб, и больница отапливались общей котельной, примыкавшей к больнице. А здание напротив клуба — как раз школа — имела печное отопление, и руководство города решило оставить ее в прежнем статусе. Школа была, даже по меркам провинциального города, очень маленькой — а когда другую школу тоже «забрали» под госпиталь, учеба в ней вообще шла в три смены. Но ведь нельзя детей оставить без образования. Даже детей, которые в Ковров попали случайно и на время, нельзя!

К Тане из школы учителя стали приходить сразу же, как стало понятно, что девочка умирать не собирается — но поначалу врачи их просто не пускали. А когда все же пустили, Таня им сказала, что у нее пока сил на учебы не хватает — но попросила учебники за седьмой класс ей принести. Вообще-то исключительно для того, чтобы понять, до какой степени ей потом свои знания можно проявлять на публике — но оказалось, что один предмет ей точно придется изучать «с нуля»: литературу. Потому что даже Решатель не смог найти в своих бездонных электронных архивах хоть одно произведение этой эпохи…

Впрочем, тренированная память Шэд «впитала» всю программу буквально за пару недель, и Таня, придя в школу, планировала договориться о досрочной сдаче выпускных экзаменов, что позволило бы ей снять с себя эту «обузу». Однако оказалось, что с этим спешить не стоит — просто потому, что кроме четырех уроков в классах ученики седьмого класса еще столько же времени «проходили производственную практику». На пулеметном заводе номер два — и из-за этого оба седьмых класса учились в первую смену, вместе с первоклашками…

Вообще-то на пулеметном заводе для детей особой работы не было. Но вот работы «не особой» было просто завались. В «деревяшечном» цехе именно школьники выпиливали заготовки для пулеметных и автоматных прикладов, в тарном — они сколачивали ящики для перевозки продукции. А еще дети работали на разборке сломанного оружия в ремонтной мастерской завода. И именно в эту мастерскую Таня и попала, ведь для того, чтобы пилить или колотить, у нее «силенок было маловато». А чтобы, скажем, вымачивать в керосине проржавевшие железяки, сил у нее было достаточно.

На самом деле уже за первый месяц Таня смогла набрать почти три килограмма веса и достигла «психологического барьера» в тридцать килограмм — но все равно выглядела она исключительно хилой. Что, вообще-то, действительности не очень соответствовало: специальный комплекс упражнений развивал (пока) лишь силу мышц, а не их объем — но девочка по поводу своих возможностей ни с кем не спорила. Ведь разбирать сломанное оружие — это занятие довольно интересное. Да и, что уж скрывать, лично полезное.

Школьники на завод работать ходили с огромным удовольствием, ведь там их кормили. Один раз, и не очень-то сытно — но для многих это было очень существенной помощью: все же мало кого в городе обихаживали так же, как Таню. Поэтому она всегда «заводскую» еду делила между другими девочками в своей «бригаде», а на завод ходила — и тоже с огромным удовольствием — совсем по иной причине.

В оружии Шэд Бласс разбиралась более чем неплохо, причем в оружии любых эпох. Например, второго «своего» президента Системы она ликвидировала с помощью музейного мушкета — просто потому, что пронести любое другое оружие в президентский дворец было невозможно. А седьмого — с помощью самонаводящейся ракеты собственной конструкции. Ну да, биоселектор, настроенный на конкретную тушку, она использовала готовый, но вот все остальное… так что разнообразные стреляющие изделия, даже в испорченном виде, представляли для нее большой интерес. Особенно в связи с тем, что в ремонтную мастерскую приходили не только пулеметы и автоматы, которые на заводе же и делались: на фронте сортировкой особо заниматься было некогда, так что частенько в поступавших в мастерскую ящиках лежали и пистолеты, и трофейные изделия, причем иногда более чем странные.

Но «вмешательство попаданки в новую реальность» началось совсем не в оружейном деле. Зайдя в деревяшечный цех она увидела, как ребята тащат полные носилки стружек во двор и сваливают их в импровизированный очаг — сложенную из обломков кирпичей круглую конструкцию диаметром около метра.

— Это вы зачем? — поинтересовалась она у парней, но ответил ей пожилой мужчина:

— А чего еще-то с мусором делать?

— Так в городе топлива не хватает, а вы тут сколько дерева сжигаете просто на улице?

— Дочка, ты еще не видела, сколько в тарном цехе опилок жгут. Я и сам вижу, что с топливом у нас хреновато, но опилками-то печь не стопишь. Да и носить их далеко не в чем.

— А сделать из опилок брикеты хотя бы?

— Ты думаешь, что одна такая умная? — рассердился мужчина. — Пробовали уже, но чтобы брикеты делать, клей какой-то нужен, а клейстер не годится. Да и крахмала лишнего нет, он и в еду неплох. Кисель-то, небось, с удовольствием пьешь?

Разговаривать с глупой школьницей он больше не стал — а вот комсорг механического цеха Миша Шувалов ее внимательно выслушал. Потому что про тот ужас, который творился в Ленинграде, в стране были уже наслышаны, а Таня с «совершенно честным лицом» рассказала ему кое-что очень интересное:

— У нас там вообще топлива не было, поэтому каждую щепочку, каждую соринку старались использовать. И один инженер — фамилии его я не помню — придумал, как делать дрова хоть из опилок, хоть из соломы. Вот смотри, тут ничего сложного нет…