Волхв пятого разряда (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Пара подошла к наследнице и встала. Князь с невестой поклонились.

– Здравия желаю, ваше императорское высочество! – начал юный князь. – Позвольте в день вашего совершеннолетия пожелать вам крепкого здоровья, всяческих успехов и личного благополучия.

– Мира вам и счастья, любви и радости! – добавила его невеста.

– Теперь подарок, – князь снял инструмент с плеча.

– Вы хотите подарить мне гитару? – спросила Екатерина. Все это время она с любопытством наблюдала за необычной парой. – Я не играю на укулеле.

– Нет, ваше императорское высочество, я подарю вам песню, – ответил князь.

– Вот как? – наследница подняла бровь. Оригинально… – И о чем же?

– О смысле жизни.

– Даже так? – хмыкнула Екатерина. – И где же вы его постигли – в столь юном возрасте?

В зале раздались смешки. Наследница бывала острой на язык, а князь с невестой многим не понравились. Явились, понимаешь ли, все из себя такие выскочки…

– На чужбине, – ответил Николай, – в Африке.

– И чем там занимались? Охотились на львов?

– Служил в французском Иностранном легионе.

– В каком вы были чине? – заинтересовалась цесаревна.

– Майора. Но у французов это младший чин.

– Награды от французов? – Екатерина указала на ордена на княжеском мундире.

– Нет, ваше императорское высочество. Удостоен ордена Георгия Нововарягии, другим же награжден империей.

– За что?

– Так воевал, – князь улыбнулся. – Мне петь?

Наследница задумалась. Гость раздражал ее – и непонятно, почему. Дерзок? Нет, не сказать, он даже вежлив, но, похоже, что ему до лампочки наследница и этот бал. Позволить ему петь? Не слишком будет для такого?

– Разрешите? – от гостей отделился стройный, высокий офицер в парадном имперском мундире и подошел к Екатерине. Щелкнув каблуками, поклонился. – Князь Касаткин-Ростовский. Вместе Николаем Михайловичем воевал в Нововарягии, где мы и познакомились. Участвовали в двух диверсиях в тылу врага, в последней князь Несвицкий был тяжко ранен и еле выжил. Благодаря его умению и опыту, наш имперский корпус совместно с ополченцами разгромил противника, успешно выполнив задачу по освобождению земель Нововарягии. За этот подвиг князь Несвицкий представлен к ордену Андрея Первозванного. Насколько знаю, император подписал указ о награждении.

– Вот как? – Екатерина снова удивилась. В таком-то возрасте и высший орден?

– Еще он замечательно поет, – улыбнулся Касаткин-Ростовской. – Поверьте на слово, ваше императорское высочество.

– Хорошо, – наследница кивнула. – Князь, мы вас слушаем.

Несвицкий пробежался пальцами по струнам укулеле.

Дай бог слепцам глаза вернуть

и спины выпрямить горбатым.

Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,

но быть нельзя чуть-чуть распятым.

Дай бог не вляпаться во власть

и не геройствовать подложно,

и быть богатым – но не красть,

конечно, если так возможно…[1]

Екатерина слушала и поражалась. Князь пел великолепно. Высокий, сильный, чуть бархатистый голос звучал весьма приятно. Такое исполнение под стать профессиональному певцу, а князь – военный. К тому же необычные слова…

Дай бог быть тертым калачом,

не сожранным ничьею шайкой,

ни жертвой быть, ни палачом,

ни барином, ни попрошайкой.

Дай бог поменьше рваных ран,

когда идет большая драка.

Дай бог побольше разных стран,

не потеряв своей, однако…

Гости подтянулись ближе и слушали, внимая каждой ноте. В империи вот так не пели. Теперь понятно, откуда взялся юный князь. Из Франции приехал, там петь и научили. Французы в этом мастера…

Не крест – бескрестье мы несем,

а как сгибаемся убого.

Чтоб не извериться во всем,

Дай бог ну хоть немного Бога!

Дай бог всего, всего, всего

и сразу всем – чтоб не обидно...

Дай бог всего, но лишь того,

за что потом не станет стыдно.

Князь допел и поклонился. Все зааплодировали, в том числе – наследница.

– Браво, князь! – похвалила Екатерина, когда хлопки затихли. – Песню сочинили сами?

– Сам, ваше императорское высочество, – подтвердила невеста юного Несвицкого. – Но мой жених стесняется об этом говорить.

– Не похож он на стеснительного, – хмыкнула Екатерина. – Вы хорошо поете, князь. Танцуете не хуже?

– Увы! – Николай развел руками.

– А что ж пришли на бал?

– Мне император повелел.

– Так вы майор Нововарягии, ему не подчиняетесь.

– Но я еще имперский князь – мне так его величество сказал.

Среди гостей раздались шепотки. Быть принятым у императора… Этой чести немногих удостаивают, тем более, в столь юном возрасте.

– Раз не танцуете, так спойте нам еще, – предложила Екатерина. – Вы много песен знаете?

– Не очень. Лирическая подойдет? – спросил Несвицкий.

– Мы слушаем, – наследница кивнула.

Князь тронул струны.

Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно.

Живешь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно.

Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,

Пусть дождем опадают сирени –

Все равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели…[2]

Вновь в зале замерли, внимая необычной песне. Все было непривычно: слова, мелодия и мягкий перебор гитарных струн. Князь пел негромко, но бархатистый тенор исполнителя, казалось, доставал до самых дальних уголков в обширном зале. На хорах, где музыканты приготовились играть мазурку – по традиции ей открывали бал – внимали тоже. «Черт! Этот парень мог бы сделать сольную карьеру, – подумал дирижер и почесал в затылке палочкой. – Прекрасный голос! Жаль, что ему такого не предложишь. Откажется…»

Необычное томление снизошло на Екатерину. Ей было радостно, но одновременно и немного грустно. Князь пел не для нее, хотя и объявил об этом. Каким влюбленным взглядом смотрит на Несвицкого его невеста! И девушка красивая. Хотя на ней мундир, он не скрывает женственности и обаяния подруги князя.

В какой день недели, в котором часу

Ты выйдешь ко мне осторожно?

Когда я тебя на руках унесу

Туда, где найти невозможно?..

Екатерина вдруг представила, как князь несет ее в укромный уголок, где им никто не помешает предаться радостным утехам… Мысль эта была сладкой и греховной донельзя. Она заставила себя собраться. Да что он позволяет себе петь? Да как такое можно? Но одновременно Екатерина понимала, что злится зря: князь не желал ее обидеть. Он просто спел…

Несвицкий замолчал и поклонился. Гости вновь захлопали в ладоши, раздались крики: «Браво!»

– Благодарю вас, князь, – произнесла Екатерина церемонно. – Порадовали вы нас. Жаль не танцуете, не то бы я предложила вам вести меня в мазурке.

– Виноват, – Николай развел руками (в одной из них осталась укулеле). – Хотя вальс я бы, наверно, смог.

– В вальсе у меня есть кавалер, – ответила Екатерина. – Но на мазурку в мой карне[3] был вписан князь Голицын. Но он, однако, заболел. Составите мне пару, князь? – спросила у Касаткина-Ростовского.

– Благодарю за честь, – тот поклонился. – С огромным удовольствием.

– Веселитесь, Николай Михайлович! Раз не танцуете, отдайте должное напиткам и закускам. Невесту угостите.

– J'espère que la prochaine fois, j'aurai l'honneur de danser avec vous (Надеюсь, в следующий раз я удостоюсь чести с вами станцевать), – галантно произнес Несвицкий, взял под руку Марину и отвел ее в сторонку, где у стены стояли длинные столы, накрытые по пришедшей из-за границы моде а-ля фуршет. Обычно угощение гостям располагали в отдельной комнате, но подходящей для нужного числа гостей в Архангельском не нашлось, и столы расположили возле стены у окон, выходящих на подъезд к дворцу. Закрывавшие их шторы раздернули – пусть гости наблюдают за двором: кто уезжает, кто приехал. Напротив одного такого и встали князь с невестой.