Курсант: назад в СССР 6 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Я следователя убил, но он гнидой был. И ты тоже прокурорского замочил?

— Нет, что вы… Я ничего не делал. В буквальном смысле ничего. Дома сидел, никого не трогал. БОРЗый я. По 209 статье прохожу.

Статья для граждан без определенного рода занятий, в специфических кругах сокращенная в вот такую то ли забавную, а то ли вызывающую аббревиатуру.

— А-а… Тунеядец, — хмыкнул я. — Будь другом. Сделай мне чайку. Да покрепче.

— Кипятка, начальник, нема.

— А ты попроси.

— Та как же?

— Очень просто, в дверь постучи, там конвойный в коридоре трется.

И вот еще что… Ударь меня под глаз.

Пузатый даже головой затряс.

— Вы чего удумали, гражданин начальник? Не буду я вас бить… Вы же меня потом как этих, — тунеядец кивнул на сокамерников, которые пришли в себя и уже сползались в кучку на одну шконку, благоразумно освобождая мне всю правую сторону.

— Бей, сказал! — рявкнул я. — Мне отметина нужна под глазом. Для дела важного.

— А можно я вдарю? — несмело предложил с койки лысый. — Ты мне нос сломал, так уж больно теперь кулак чешется.

— Нельзя, — зыркнул я на него. — Вдруг во вкус войдешь, и придется потом мне тебе не только нос сломать.

От такой угрозы лысый совсем сник. Признал мое первенство и больше не рыпался.

Ночь я проспал вполглаза, не расслабляясь. Поглядывал за сокамерниками, чтобы темную не устроили. Но зэки оказались трусливые и даже не подумывали о праведной мести. Ну и хорошо.

Утром в камеру принесли кашу. Клейкую, непонятного цвета, наверное, из “комбикорма”. Только так и поймёшь, что ночь прошла. Окон нет и солнышка ясного не видно…

Щелкнул замок, заскрежетала дверь.

— Петров, на выход! — рявкнул какой-то толстый старшина в затертой до белесых нитей форме.

Новая смена, и, похоже, знать меня не знает.

Я вышел в из камеры. Меня встретили двое. Коридорный и дежурный.

— На допрос к следователю шагай, — старшина запер камеру и повел меня приземистыми коридорами в следственный кабинет, что находился тут же, в катакомбах КПЗ.

Дверь здесь деревянная, распахнута настежь. За свежеокрашенным грубо сколоченным фанерным столом сидит ко мне спиной знакомая фигура в прокурорской форме. Даже со спины угадывается женская стать. Хороша Галина. Ей бы работу сменить, но поздно уже…

— Здравствуй, Андрей Григорьевич, — грустно улыбнулась Федорова и кивнула дежурному.

Тот понял ее жест и исчез из поля зрения, закрыв за собой дверь.

— Привет, Галя, — я натянул трагичную улыбку. — Вот и снова встретились, да ещё как. Быстро же ты меня отловила.

— Я ни при чем, Андрей. Из Москвы пришло указание взять тебя под стражу. А сдал тебя твой начальник. Знаешь, что меня удивило? Он даже не попытался подсуетиться по своим связям по тебе. Он-то мог, ему здесь не жить, но… Сказал, что, мол, репутация ему дороже.

Она помолчала, мне тоже сказать было нечего.

— Что у тебя с лицом? — тут же спросила она, тревожно всматриваясь. — Тебя били?

— Ерунда, лучше скажи, что мне делать?

— Сам понимаешь, что ситуация патовая. Не докажем мы, что Горин пришел тебя убивать. Лучше всё выставить как межличностный конфликт. Мол, повздорили, подрались. Схватились за ножи. Умысла на убийство не было. Переквалифицируем на причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть.

— Это почти что убийство, — ухмыльнулся я. — Не мне тебе рассказывать, что тут хрен редьки не особо слаще. Только тут не овощи, а моя жизнь.

— Другого выхода нет.

Лицо у нее строгое, будто застывшее. Так зажаты все эмоции, что и не разгадаешь, если не знаешь — или хотя бы догадываешься.

— А если в отказ пойти? — выпалил я.

— Тогда убийство припишут…

— Черт! — я обхватил голову руками и поморщился. Тяжко вздохнул.

— Я хочу как лучше для тебя, Андрей. Следствие закончится, адвоката тебе помогу найти грамотного.

— А сейчас мне нельзя адвоката?

— Ты что? — вскинула на меня брови Галина. — На предварительном следствии только недееспособным и малолеткам предоставляем. И тем, у кого статья расстрельная. И то, лишь после предъявления обвинения. Сам же знаешь…

— Да знаю я. Шучу… В буржуйских странах сразу адвокат подключается. Чем мы хуже? Скоро и у нас так будет.

— Не будет, — замотала головой Галя. — Не такая страна у нас. Совсем не такая.

Сработало… Синяк, мой подавленный вид, предательство шефа… Галя реально во все это поверила и сидит, прикатывает меня под тяжкую статью. Вот сучка! Теперь я уверен на все сто в своих предположениях.

— Зачем Горин убил Дубова?

— Что?

— Ты слышала…

— Андрей, ты что несешь? Ты не в себе. Если хочешь, мы можем перенести допрос.

— Очень даже в себе, — теперь я улыбался во всю ширь своей самодовольной рожи. — Ребус сложился, Галина. Я все знаю…

— Андрей, я не понимаю. Действительно лучше перенести.

— Ты говоришь, Москва надавила на тебя, а вот у меня другая информация. Ты выбила санкцию у прокурора на мой арест, мотивируя тем, что я, находясь под подпиской, якобы уклоняюсь от явки на допорос. Это именно ты инициировала мое задержание.

— Бред! — возмущенно фыркнула она.

— Ты говорила, что не знала о том, что Дубов собирает компромат на Гошу, когда я к тебе в первый раз пришёл. Только потом об этом узнала, якобы, поспрашивав у коллег.

— Так и было, Андрей. Мне твой тон совсем не нравится, неужели ты думаешь, что я против тебя? Я понимаю, тебе тяжело, но…

— Не против. Ты за себя. И за Горина. Если бы ты знала, как он стонал, когда я его резал. Умолял оставить его в живых. Говорил, что любит тебя, а ты любишь его…

На глазах Гали навернулись слезы, она шмыгнула носом, но быстро смахнула капельки рукавом. Будто их и не было, но я успел заметить ее реакцию. Мое вранье по поводу кончины Горина тоже сработало.

— Горин был просто моим коллегой, — невозмутимо проговорила следователь. — Бегал за мной, но я повода не давала.

— Повода нет, а себя — да, — зло продолжал я. — Так вот… На счет компромата на Гошу. Я нашел эту папку. Она в надежном месте. Только там есть одна странность. Часть листочков отпечатаны на твоей “Ятрани”. Криминалист Катков тексты сличил. Телефон, что ты мне набила на листочке, я использовал как образец для сравнения.

Галина быстро вспомнила, как я предупредил её, чтоб не писала от руки, и попросил набить свои телефоны для экстренной связи на служебной машинке. Можно было заметить, как тень возмущения, что я вот так хитрил с ней, пробежала по её лицу.

— Ну и что? — спокойно ответила она. — Это был раньше кабинет Дубова. “Ятрань” у него стояла.

— Лукавишь, Галина Владимировна. Я вашему завхозу бутылку беленькой поставил. Он мне все выложил. Сказал, что “Ятрань” уже три года как на тебе числится. С новья, так сказать. А у Дубова не было печатной машинки вовсе. Он предпочитал от руки документы заполнять.

— Но ведь это не имеет значения. Какая разница…

— Кстати, кто забрал кирпич с запиской, что мне в окно в общаге Горин швырнул? Ты? Больше некому. Сама пошла по темной дорожке и парня за собой потянула. Или это он тебя с пути сбил? С него спроса нет. Прирезал я твоего полюбовничка. Туда ему и дорога… Зуб за зуб. А уж как он кричал! Как кричал…

— Тварь! — не выдержала Галина. — Я тебя в тюрьме сгною! Ты такой же, как Дубов! И закончишь так же!

— Зачем вы его убили?

— Я расскажу, — прошипела Федорова, лицо ее перекосило, глаза сузились, губы дрожали. В глазах стояли слезы.

Она страдала по любимому и больше не могла притворяться:

— Тебе все равно никто не поверит. Ты будешь сидеть в тюрьме и мучиться от того, что знаешь правду, но ничего не можешь сделать. Так что слушай. Да, это Горин убил Дубова. Слишком много на себя брал Глеб Львович… И за мной увивался. Невзлюбил Горина. Соперника видел в нем. Грозился, что вынесет вопрос о наших отношениях на суд руководства. И что попрут нас из прокуратуры прямо вдвоем…