Александр Мазин - Белый Волк

Так что гости мои не скучали и скучать не собирались.

Когда я прибыл, они как раз бросали кости: кому первому укладывать Бетти на спинку.

Я их остро разочаровал, заявив, что моя рабыня не входит в пакет «всё включено».

Стюрмир немедленно оповестил мир, что он думает по поводу моей жадности, и вернулся к пиву, а Медвежонок отвел меня в сторонку и потребовал немедленного ответа: когда я наконец сделаю предложение его сестре?

— Давай не откладывай! Надо сыграть свадьбу до вика. А то убьют тебя — и даже сына не останется!

Подбодрил, ничего не скажешь.

— Да я не против… — промямлил я без особого энтузиазма.

Свартхёвди удивленно воззрился на меня. Он полагал, что я «чисто конкретно» влюблен в его сестричку.

— Эй! Побратим! Есть кто-то, о ком я не знаю? Ну-ка выкладывай!

И что мне сказать? Что его сестричка слишком меркантильна? Ну так это по его понятиям — достоинство, и немалое.

Или рассказать о моем романе с его матушкой? Держи карман шире!

— Так это… — проблеял я. — Свадебный дар…

Медвежонок решительно махнул рукой, отметая финансовые проблемы.

— Пусть будет так. Когда отец Эйвинда потребует обратно свадебный дар, ты его вернешь из собственных средств. А пока будем считать, что это и есть твой дар! — решительно заявил он.

— Не уверен, что твоя сестричка согласилась бы с таким раскладом, — заметил я, решив до времени помалкивать о том, что дар этот, собственно, уже вручен.

— Кого волнует ее согласие! — проворчал Свартхёвди. — Я — старший в семье!

С этим тезисом можно было бы поспорить, но я не стал.

— Ее согласие волнует меня!

— Братец! — Медвежонок облапил меня и обдал мощным пивным выхлопом. — Моя сестренка только о тебе и мечтает, с тех пор как тебя увидела!

— А как же Эйвинд?

Свартхёвди смутился, но — ненадолго.

— Ей лестно было бы выйти замуж за ярла и сына конунга! Вдобавок он был таким красавчиком, а ты — сущий урод. Но… — Медвежонок ухмыльнулся во всю пасть. — Любовь зла. И козлы этим пользуются.

Это была моя поговорка. Вернее, базовый вариант насчет «полюбишь и козла» принадлежал варягам. Причем в позитивном смысле: козел здесь — символ сексуальной мощи. Третий после жеребца и быка. Но мой вариант норманам тоже понравился.

— Хватит! — буркнул я. — Гудрун мне по нраву, но кто знает: буду ли я жив послезавтра.

— Это еще почему?

Я не стал скрывать: поведал про тролля. Или, как вариант, троллиху.

Честно говоря, я ожидал, что Медвежонок воспрянет и пожелает присоединиться к нам.

Не-а. Не воспрял. Отпустил пару грязных шуток насчет межвидового совокупления, а потом, уже серьезно, сообщил мне, что я — дурень.

— Ну зачем ты влез? Тебе что, великанша милей моей сестрички? Пусть бы Полбочки ее ублажал…

— С нами ведь твоя матушка идет, — напомнил я. — За нее ты не беспокоишься?

— С чего бы? Ей йотунша точно ничего не сделает. Она ж женщина, тем более — вёльва. Послушай, брат, мой совет: увидишь великаншу — беги со всех ног. От йотунши тебе не удрать, потому что бегаешь ты скверно. Однако Хегин бегает еще хуже. Глядишь, она его сцапает и за тобой гнаться не станет.

— Не пойдешь, значит? Боишься, что не справишься?

— Я — берсерк! — гордо заявил Медвежонок. — Но не дурак. Если увижу великана или, хуже того, великаншу, в драку без нужды не полезу. Убить йотуна можно. Ты да я да Стюрмир, пожалуй, сумели бы. Но за убитого великана придет мстить вся его родня. И наступит день, когда ты уснешь на скамье в своем доме, а проснешься в йотуновом желудке. Слыхал историю про Гренделя, Пчелиного Волка[50] и конунга Хродгара?

Я кивнул. Смотрел в свое время и кино, и анимашку.

— Так вот, Пчелиный Волк, он тоже был берсерком. И с йотуном Гренделем он справился. Но от мести Гренделевой родни это его не спасло. Так-то, старший братец! Расскажешь потом, хорошее ли пиво варит йотунша. А я пока попью твоего! — Хлопнул меня по спине и отправился уничтожать мой, вернее Хавчика, стратегический резерв спиртного.

А я сел на бревнышко и задумался. Но ни одна путная мысль ко мне так и не пришла.

Тогда я выкинул проблему из головы, встал и пошел пить пиво и петь песни. То есть наслаждаться тем, что каждый настоящий норман почитает истинным счастьем.

— Она придет, можешь не сомневаться! — Полбочки жарко дохнул мне в ухо ядовитой смесью чеснока и перегара. Я отстранился. Положил руку в перчатке из мягкой кожи на оголовье Вдоводела. Прикосновение меня успокоило… Но тут я вспомнил о том, что сказал Свартхёвди о мести йотунов, и поспешно убрал руку. Будем договариваться… Хотя… Интересно знать, как! И — о чем? Что я могу предложить волосатому йети? Пожрать? Этого добра у него и так навалом. Приходи и бери любую овцу Хегина на выбор. Самого Хегина — в качестве сексуального развлечения? Идея интересная. Но, боюсь, Полбочки станет возражать. Напугать лихим посвистом? Так это явление временное. Я обернулся и поглядел в открытые двери корабельного сарая на Рунгерд.

Скандинавская вёльва и землевладелица была невозмутима.

Увешалась оберегами, умастилась какой-то травяной мазью (мне, кстати, тоже предлагала, но я отказался — запашок какой-то… бабий) и сидит, напевает свои ведьминские песенки-заговоры. Страха — ни на мизинчик.

Меня это подбадривало. Если Рунгерд не особо беспокоится, то, надо полагать, и мне ничего смертоубийственного не угрожает.

Я прокрутил в уме полученные инструкции: на рожон не лезть, резких движений не делать. Вести себя гордо и уверенно.

«Ты — на своей земле, — сказала Рунгерд. — И йотун тоже знает, что здесь не Нифльхейм. Ты — человек, а Митгард — земля людей».

Ну да, в своем дворе любая собака лает громче. Будем надеяться, что йети действительно знает, что этот двор — мой.

В любом случае, если йотун (или йотунша) вознамерится добраться до Рунгерд, сначала волосатой твари придется пройти мимо нас с Хегином.

Впрочем, это не такая уж сложная задача, если вспомнить тактико-технические характеристики йети. Я вспомнил, как оно меня швыряло, — и снова ухватился за Вдоводел. С местью потом разберемся. Было бы кому мстить.

А Полбочки всё бубнил:

— …Ульф, это, слышь, Ульф… Люди говорят: если йотунше отрубить хвост, то она превратится в обыкновенную женщину. Ты отруби ей хвост, Черноголовый!

Сероватая тень мелькнула меж скал. Ага, вот и наш гигантопитек!

— Если ты не заткнешься, я отрублю тебе язык, — пообещал я соседу. — И хвост заодно.

Внял ли Хегин угрозе или заткнулся потому, что увидел зверюгу, но болтать он перестал. И сопеть — тоже. В зобу дыханье сперло, как говорится. И было от чего. Черт! Огромная волосатая туша перемещалась с камня на камень с поразительной легкостью.

Как макака с ветки на ветку. Только в этой «макаке» минимум полтора центнера!

Реликт первобытной эпохи (или выходец из северной страны Нифльхейм, если исходить из местной истории с географией) спустился на лед и уверенно припустил к нам. Учуял, проглот, кровушку невинно убиенной овечки. По ровному йети передвигался еще более проворно. Чем-то его шаг напоминал размашистую верблюжью рысь. Надо полагать, при необходимости йети мог двигаться и побыстрее. Прав был Медвежонок: человеку от него не удрать.

Примерно за минуту волосатый гуманоид преодолел добрых триста метров (это по заснеженной пересеченной местности) и оказался у овечьей тушки. То есть рядом с нами. Бросил на нас с Хегином подозрительный взгляд (звериные глазки полыхнули красным), цапнул овцу, чисто человеческим движением перекинул через плечо — и нацелился восвояси. Чихал он на каких-то людишек!

Вот наглая скотина! Кровь хускарла и мастера спорта России по фехтованию взыграла во мне. Я позабыл о мудрых советах специалистов насчет резких движений и выскочил из нашего сомнительного укрытия.

— Эй, ты, зверюга шерстяная! — гаркнул я, глубоко оскорбленный йетиным пренебрежением.

Волосатый гуманоид обернулся. Луна светила прямо на него, и достаточно ярко, чтобы я мог прочитать на мохнатой морде вопрос: «Это что там за козявка пискнула?»

— Куда это ты нацелился с чужой овцой, мохнорылый? — еще более дерзко выкрикнул я. — Дубиной по хребту захотелось?

Йети повернулся ко мне целиком. Солидно, неторопливо. Аккуратно положил овцу на снег. Выпрямился. Внушительное зрелище. Вставший на задние лапы белый медведь мог бы еще потягаться с ним габаритами. Я — точно нет.

— Это моя овца! — пророкотал он вполне членораздельно.

Ни хрена себе! Да, я обращался к этой зверюге… Примерно так я говорил бы с медведем или псом. Человеческая речь, бывает, влияет на животных очень позитивно. Но я никак не ожидал, что это волосатое чудовище тоже разговаривает.