Вера Чиркова - Свет надежды

Никогда ещё до этого храм не получал столько юных красавиц, имеющих не только драгоценную кровь, но и особые способности. А вслед за ними в сокровищницы храма и в личные сундуки старших жрецов щедрым потоком хлынули полновесные золотые империалы. Знатные люди и богачи не жалели золота за мощные амулеты и заговорённое на крови оружие, а те, кто ценил женскую красоту и юность, платили за свои прихоти ещё больше.

Круг жрецов, посвящённых в тайны быстрого обогащения приютивших их стен и желавших примкнуть к числу имевших доступ к этому золотому дождю, рос с неимоверной скоростью, и вскоре в храме осталось очень мало тех, кто мог бы бесстрашно примерить белоснежную рубаху Астандиса. И поэтому она перекочевала в дальний сундук, а на её место легла точная копия. Между ними было лишь невидимое глазом и неосязаемое различие, новой вещицы никогда не касалась рука Астандиса и не оставила на ней своего благословенного следа.

И теперь, доказывая собратьям чистоту своих помыслов, старшие жрецы бестрепетно надевали немудрёную одежду и лицемерно радовались, когда удавалось безнаказанно её снять.

Но в последнее время всё чаще срывались, казалось бы, надёжные сделки и рушились тщательно просчитанные крупные и мелкие планы. Неожиданно сорвался с хитроумно подготовленного Камаргисом крючка наследник Сузерда, и распутные моряны, бывшие главными соперницами тайным домам свиданий, организованным тем же Тьершигом, вдруг оказались владелицами большей части островов архипелага, а одна из них даже стала соправительницей ле Бенедли, в одночасье сместив и королеву, и её всемогущего советника.

Затем шторм унёс защищённый редким артефактом корабль, вёзший ценный груз девственниц-квартеронок, наместник Бангдираха разгромил тайное логово пиратов и освободил всех мангуров, на которых жрецы возлагали большие надежды как на ещё один способ устрашения непокорных.

Вспомнив про мангура, Лостигос помрачнел ещё сильнее: бегство полудохлого пленника, обессиленного заговорённым серебром, принесло храму большой ущерб, и с большим трудом удалось скрыть от прибывших с паломничеством зажиточных соотечественников истинную причину летавших над храмом боевых молний и огненных шаров.

– Ваше святейшество… – Итхам, преданный служитель, бывший одновременно доверенным лицом, телохранителем и доносчиком, встревоженно смотрел в крохотное оконце, прорезанное в двери, – плохие новости.

– Говори.

– Из дворца сообщили, что пропал Маргелиус.

– Не может быть…

– Он не отзывается ни на один тайный сигнал, императрица в панике, ей нужен срочный совет. И ещё…

– Не тяни.

– Пропал отряд старших магов стражи, ушедший проверять одно из поместий, на которое донесли соседи. И ещё… что-то странное творится в ритуальном зале с центральной священной картиной. Я сам не видел… но уборщики разбежались в ужасе, и ни из кого нельзя выдавить хоть сколько-нибудь разумного объяснения.

– Пошли кого-нибудь из жрецов, пусть посмотрят и доложат.

– Посылал. Ни один не вернулся. Я могу пойти сам… но вдруг и я не вернусь?

– Иди, – подумав, приказал Лостигос, – ты осторожнее и хитрее их всех. И постарайся вернуться.

Служка покорно кивнул и захлопнул окошко, а верховный жрец мрачно усмехнулся и направился к шкафу. Нужно переодеться в заранее приготовленные вещи и захватить давно собранный узелок, легко превращающийся в таджерский поясной платок. А потом открыть через зеркало путь в затерянное среди Таджерской пустыни селение, где давно живёт его самый надёжный друг, занимающийся разведением быстроходных пангов. И после этого с лица мира исчезнет всем известный верховный жрец Лостигос и появится совершенно другой человек, имени которого пока не знает даже он сам. Нужно только сначала убедиться… что он не паникует и не принимает глупое недоразумение за истинную опасность.

Через десяток отпущенных ему сороковин Итхам так и не вернулся, и Лостигос отбросил все сомнения. Судьба не благоволит к нерешительным, зато хранит осторожных. Сбросил ненавистную длинную рубаху, потуже затянул узел платка, в котором не было денег, зато имелись подписанные очень известными людьми обязательства, надвинул на лоб белый платок кочевника и торопливо шагнул к зеркалу.

Напоённый силой проводник лёг точно в гнездо, плавно полились с губ наизусть заученные древние слова, привычно сгустился вместо стекла тёмный туман перехода. И рванул Лостигаса к себе, чтобы выкинуть за тысячи миль отсюда.

Однако на этот раз путь длился подозрительно мало, и когда вокруг забрезжил свет, жрец сразу почуял неладное всей своей трусливой сущностью. И едва оказался в знакомом до мельчайших подробностей зале, мгновенно схватился за висевший на шее амулет повиновения, самый сильный и безотказный из оставшихся от Астандиса артефактов. Он торжественно передавался от одного верховного жреца другому и был предметом вожделения всех остальных старших жрецов. Им можно было успокоить любую толпу и вдохновить на марш любую армию… и с ним не страшны были никакие враги.

– Приказываю! – хорошо поставленным зычным голосом начал Лостигос, подняв артефакт над головой, и вдруг по-бабьи взвизгнул и замотал рукой, пытаясь сбросить намотанную на запястье цепь, внезапно ставшую раскалённой, словно её достали из горна.

– Никто не имеет права мне приказывать, – с кроткой укоризной произнёс звонкий голос, – да ещё и размахивая моим собственным амулетом! Ну-ка иди сюда, Толенель.

Артефакт рванулся, сдирая кожу с руки бывшего временного хозяина, и, сопровождаемый его пронзительным воем, птичкой упорхнул в сторону центральной картины, о которой недавно докладывал Итхам.

Лостигос вмиг смолк и вгляделся в неё пристальнее, чувствуя, как сами собой начинают шевелиться на голове волосы.

Огромной, во всю стену, картины, изображающей святого Астандиса в саду, в окружении учеников и непорочных дев, больше не было.

Вместо неё за массивной золочёной рамой раскинулся настоящий сад. Его заливало нежаркое предзакатное солнце, по небу плыли лёгкие, розоватые облака, а листья усыпанных спелыми плодами деревьев шевелил игривый ветерок.

И под этими деревьями точно так же, как раньше на картине, на старом широком пеньке сидел облачённый в простую белую рубаху Астандис.

Рассудок жреца протестующе вопил, что это обман, такого просто не может быть, но какая-то его часть уже испуганно приводила примеры различных чудес, а изучившие до тонкостей эту картину глаза подтверждали, это воистину он, великий святой, покровитель этого мира.

Это его мудрые, вечно молодые зелёные глаза строго смотрят в зал из-под белых бровей с изящно очерченного, божественно красивого лица, обрамлённого спадающими на плечи белоснежными волосами. И ученики в светлых простых одеждах, сидящие и полулежавшие на траве вокруг него, тоже легко узнаваемы. Как и принятые Астандисом в обитель девы, плетущие чуть поодаль пышные венки из васильков и ромашек. Все они были так же живы, как в момент, когда художник торопливо чертил на холстах эскизы предстоящей картины, и занимались своими немудрёными делами, тихо переговаривались, передавали друг другу свитки и книги, с хрустом грызли яблоки.

А на полу зала совершенно беспорядочно, порознь и группами сидели зачарованно следившие за происходящим по ту сторону рамы жрецы, и, судя по их количеству, Итхам был далеко не первым, узнавшим невероятную новость.

– Как долго они собираются, – вздохнул Астандис, – у меня не так много времени. Поторопи их, Станард.

Один из сидевших поодаль учеников отложил свиток, встал, подошёл к краю картины и спокойно шагнул в зал. Взялся за цепочку священного серебряного колокола, сзывающего обитателей храма в ритуальный зал, и трижды прозвонил. А потом подошёл к сидящим на полу жрецам и, безошибочно выбрав самых младших служителей, указал им пальцем на дверь.

– Идите и быстро приведите сюда остальных. Всех, до единого.

И ещё не замер под высокими сводами отзвук его уверенного голоса, а служки уже дружной толпой торопливо ринулись за дверь, спеша исполнить поручение.

– Пока они собираются, я хочу пояснить, зачем вызвал вас в этот зал, – благодушно сообщил Астандис, но у многих начали дрожать колени.

Знать бы загодя… что однажды он действительно может вернуться, как обещал, уходя, разве осмелились бы они хоть в мыслях преступить его заветы?!

– Я хочу проверить… – оглядев служителей, неторопливо продолжил святой, – верно ли вы понимаете мои слова, точно ли исполняете наказ защищать и лечить страждущих, кормить голодных и привечать обездоленных? Но я не стану оскорблять проверкой тех, кто сам знает за собой вину и не считает себя достойным службы в этом храме. Я просто поставлю в этом зале две двери. В одну могут выйти все, кто не готов к испытанию и хочет заняться другим делом. А в другую я сам отправлю тех, кто не сможет примерить мою рубаху. Настоящую… а не ту, которая лежит в том сундуке последние пятьдесят зим.