Александр Плетнёв - Одинокий рейд

Шли в режиме молчания. Сигнальщиков из-за тумана опять усилили, поэтому, чтобы не путаться под ногами, Терентьев вернулся в рубку, усевшись размышлять в своё законное кресло.

«Интересно! Это такое диалектическое свойство психики — находить объяснения своим поступкам, ошибкам и…, и оправдывать?

Лишь потом, понимая, что всё держалось на каком-то волосочке…, по самому краю неосознанного наития и рассчитанной «чем чёрт не шутит» надежды…, аргументами неверия «выгорит-не выгорит», и уж совсем скептическим «нет, ну и ладно»!

Получается, что всё де…, действо, а не дерьмо! В общем, вся катавасия, раскручивающаяся вокруг нашего, скажем так, коллективного разума (походного штаба корабля), выстраивается во вполне связанную цепочку. События нанизываются друг на друга, последовательно укладываясь, притираясь боками, словно сегменты пазлов. Когда необдуманные и спонтанные действия (и следующие за ними вполне логичные, в связи со сложившимся положением), оказываются верными и даже выверенными. И более того, спонтанность выявляет эдакую изворотливость ума, подтверждая справедливость латинской психоформулы: «необходимость обостряет разум», выбирая совершенно неожиданные решения.

И это не только по задумке эртээсников (в том, что сработает почему-то совершенно не сомневался), а если обозревать все события, главным из которых естественно являлся сам перенос в прошлое.

И хочется очередной раз задать вечно ускользающий за авралами вопрос «почему». Почему они здесь? Или зачем»?

Склянки отбили очередные четыре часа. Уже вернулся «камов» майора Харебова, а так желаемой штурманом паники в американском эфире не произошло.

Терентьев проснулся во время очередной смены вахт, сползая с кресла, разминая занывшую поясницу.

Спокойный тон вахтенного говорил о том, что ничего важного не произошло. Поэтому улучив ещё время для отдыха, отправился к себе в каюту, даже не удосужившись отдать распоряжения, зная, что если что-то случится, один чёрт с койки его выдернут в миг.

Оставленные…, побитые и несчастные.

Я пропа́щая, как блу́дница

И на улице — дождь сутулится.

«Инвинзибл» стоял на якорной стоянке в одной из белее менее защищённых от ветра бухт Южной Георгии, скособочено застыв среди кашицы мелких льдин, осыпаемый то дождём, то мокрым снегом.

Корабль имел ужасный вид: опалённый корпус накренился пятиградусным креном на левый борт. В корме, куда пришёлся удар ракет, зияла отвратительная дыра. В районе миделя, где рванул «Гранит», борт получил неестественную выпуклость с местами изорванных отверстий и рваных трещин в металле, а палуба горбатилась изорванной розочкой, топорщась исковерканными палубными листами.

Длинная островная надстройка почти вся выгорела (уцелел лишь мостик), при этом в жёсткости конструкции грот-мачты что-то надломилось, и она загнулась к правому борту. Поскольку корабль имел крен в обратную сторону, то казалось, что мачта упрямо желает торчать строго вертикально.

Внутренние детонации привели к тому, что на участке разошлись швы корпуса, и ещё во время буксировки происходила медленная фильтрация забортной воды. Уже в бухте Южной Георгии более благоприятные погодные условия позволили устранить течи.

При́сланная из метрополии специальная комиссия, в которую входили, в том числе и специалисты в области живучести корабля, пришли к выводу, что восстанавливать изуродованное судно не имеет смысла.

Тем не менее, материал для исследований (в плане живучести и противостоянию корабля подобным ударам) был очевиден, поэтому в утробе авианосца продолжали копошиться специалисты. А так же технические бригады, целью которых было снять всё уцелевшее и имеющее хоть какую-то ценность.

В районе 121 шпангоута рабочие ремонтной бригады нашли железяку, вызвавшую интерес и послали за более соображающими специалистами.

— Здесь пожар был оперативно потушен, поэтому всё относительно уцелело, — глубоко дыша, показывал монтажник, подсвечивая фонарём, — а я почему-то сразу понял, что это движок, но не «харриеровский». Тут на боку даже маркировка осталась….

Инженер-офицер заинтересованно склонился над запёкшимся агрегатом,

соскребая начинающую присыхать пожарную пену.

— А ну-ка, фонарь поближе….

— Во-во, — продолжал тараторить монтажник, — там точно не наши закорючки….

Но офицер его уже не слушал, привстав, осматривал отсек и пролом в переборке, прикидывая, как половчее вытащить изжёванный реактивный двигатель от русской ракеты до кормового подъёмника.

Вскоре находку подцепили кран-балкой пришвартованного к боту судна-обеспечителя.

— Боеголовка была бронированной — смогла проломиться почти до миделя, а двигатель и прочие стабилизаторы оторвало ещё в районе полуюта. Следует облазить весть пролом и место взрыва. Может что-нибудь ещё разыщете, — объяснил офицер старшему демонтажной группы и отправился составлять срочный рапорт начальству — маркировка на русской ракете вызвала у него определённое недоумение.

Крейсер.

В штиль сталюка форштевня гладко и смачно резала волну́. Даже не волну — гладь, податливую, ласковую на взгляд, как нежная притягательная баба. И почему такой приятный цвет, как голубой, отдали срани человеческой — педикам?

Причём, океан играл разными цветами: притягательно нежными — голубыми, салатными, утопая в иссиня-зеленой глубине переливов.

И небо! Всё того же цвета — окрыляющего, звенящего и пронзительного ясного. Солнце уже отлипло от горизонта, пальца эдак на два. Океанская идиллия.

На мостике вахтенные, дежурный по кораблю, на руле главный старшина.

Штурман с секстантом в руке вышел на крыло погонять молодого мичмана в арстронаблюдениях, заодно и координаты подкорректировать. Тут же командир, небрежно облокотившийся на планширь.

Мичман примерялся секстантом к солнцу и горизонту, диктуя отсчёт. Каптри поглядывал на наручные часы-хронометр, фиксировал моменты измерения, занося в блокнот.

— Подождём, пусть подымется выше, — сказал штурман, имея в виду солнце, — повторим.

— Что Виктор Алексеевич, не ловится широта? — Глядя на эти манипуляции, спросил командир, — погодка-то….

— Затишье, как перед бурей….

— Бури не хочется, но и такое ясное небо нам нафига? Нам бы тучки поплотнее, но…, природа такие капризы не предусмотрела.

— Ну почему же? Может поискать какой-нибудь завалящий циклончик или тучки-дождечки?

— А ведь верно! — Обнадёжился Терентьев, — но, как засветимся?

— С утра на востоке красно́ дюже было — наверняка изобилие влаги. Но там острова эти клятые английские…. Озадачим наших трудяг-вертолётчиков?

— Загоняли мы летунов, но придётся, — принял предложение штурмана Терентьев.

Увидев любопытство и недоумение в лице мичмана, кивнул тому, давая добро, — что хотел спросить?

— Так как же это, товарищ командир, дождь поискать? Горизонт чист….

Перекинувшись улыбками с штурманом, Терентьев пояснил:

— Да тут наука нехитрая. Дать команду эртэсникам на поиск загоризонтной РЛС чего-нибудь типа гор-холмов. А так как вокруг нас сплошной океан и даже до английских островов миль 250, то если чего и обнаружится весомое, то это наверняка будет скопление тяжёлых дождевых облаков над поверхностью океана. И поскольку мы уже в тропических широтах, то образование оных весьма вероятно.

— Только вот засвечивать себя работой мощной РЛС не желательно, — подключился к разъяснениям штурман, — поэтому попробуем использовать вертолётную разведку. У них локаторы имеют другой «почерк» и высота обзорная позволит «разглядеть» желаемое.

Не прошло и получаса, как по УКВ пришёл сигнал от «камова» на левом секторе поиска, что искомые образования наблюдаются в юго-западном направлении на расстоянии 50 миль.

Несомненно — уход от генерального курса, но, пройдя эти нужные мили, уже через 40 минут крейсер поднырнул под первые клочки хмари и порывистого ветра, укрываясь на всякий случай от ползущего по орбите ока.

А потом ливанула стена самого настоящего тёплого тропического душа, которая словно вылизала и согрела все «косточки» корабля после стылых антарктических широт.

Но увлекаться не стали. Поскольку высокие ветра продолжали держаться северо-восточного направления, чтобы не сходить с главного направления, держались по самой кромке дождевого фронта, благо тот был основательно растянут по широте.

Время и расстояние сжиралось, наматываясь оборотам турбин и шестерёнкам хронометров.

Понималось, что опять забрели в такую глухомань, что командир снял боевую готовность. Частично. До уровня № 2. Ко всему надо было дать передых БЧ-5, в том числе и механизмам, гнавшим крейсер в течении шести суток при максимальных нагрузках.