Южный поход (СИ) - Тыналин Алим

— Гляды, мы шпыона поймалы! — похвастался Багратион. — Ты с ним поговори, можэт, он твоэго англычана знаэт?

Ах, вот оно что! И когда только они успели заметить в горячке боя и схватить переодетого европейца? Ну что же, может статься, что я и вправду не зря тащился сюда, авось теперь отыщется ниточка к неуловимому Иванычу. Я кивнул и сказал:

— Отлично, я с ним пообщаюсь.

Чернышов, ехавший рядом с генералом, обернулся и белозубо оскалился:

— Э нет, шалишь, лекарь. Это наше дело — опрашивать пленных. Ты можешь только присутствовать. Ишь, чего захотел, а вдруг он что-то ценное или секретное сболтнет?

Последние слова он сказал, уже обращаясь к Багратиону.

Я пожал плечами.

— Как угодно, сударь. Только прошу учесть, что князь Суворов отправил меня сюда именно с поручением вычислить другого английского шпиона, поскольку я с ним уже сталкивался несколько раз. Поэтому я тоже должен присутствовать при допросе.

Чернышов снова глянул на командующего авангардом, но тот лишь усмехнулся. Тогда полковник сухо кивнул.

— Хорошо, вы можете присутствовать при опросе, — затем отвернулся и поскакал вперед.

Двое казаков, надзирающих за пленником, последовали за ним, объезжая медленно идущие войска. Волей-неволей мне тоже пришлось прибавить ходу.

Поскольку лагеря у нас еще не было, пришлось ждать, пока войска обустроят стоянку. Багратион сразу приказал оборудовать для пушек батарею, поскольку вскоре планировал начать обстрел крепости.

Я наблюдал, как солдаты быстро и споро разбивают походные шатры и палатки, таскают воду из речки и рубят дрова. Вскоре по лагерю заманчиво потянуло ароматами мясного бульона и каши.

Пленник вроде бы безучастно сидел на земле, по-прежнему со скрученными руками, но я заметил, что он потихоньку оглядывается по сторонам. Совсем не поворачивая головы, только проворно шныряя глазами. Продувная бестия, сразу видно.

Казаки стояли рядом и безмятежно болтали между собой. А ну, как бы он не перерезал им горло ловко извлеченным из потайного кармана лезвием?

Я подошел ближе и встал перед арестантом.

— Ты чего задумал такое? Бежать хочешь?

Пленник молча поднял на меня глаза и я поглядел на его грязное, в окровавленных царапинах лицо. Серые глаза, длинный тонкий нос, изящно очерченные губы, да он явно не простолюдин, а из аристократов.

— Как к вам обращаться, сэр? Ваша светлость или милорд?

Он продолжал молчать, зато сзади раздался голос Чернышова:

— Лекарь, вы что же, сами начали допрос? Вы забыли, что задавать вопросы могут только мои люди, а не вы? Или вы хотели поставить ему клистирную трубку?

Вот незадача, когда только успел появиться этот чертов полковник? Прилип ко мне, как банный лист.

— Мне показалось, что он собирается улизнуть, — ответил я. — Вот я и подошел, чтобы предотвратить это.

Чернышов встал рядом и усмехнулся.

— Убежать из лагеря, заполненного нашими людьми? Через заслоны и патрули? Да в своем ли вы уме, доктор? Лучше займитесь банками и склянками и предоставьте военное дело знающим людям.

Я промолчал, чтобы избежать дальнейшей конфронтации, поскольку не видел в ней смысла, а он приказал казакам:

— Ведите его в мою палатку.

Конвоиры подняли пленника с земли и потащили за локотки куда-то в сторону. Чернышов пошел следом, ничего мне не сказав. Чуть помедлив, я пошел за ними.

В лагере царила суматоха, люди ужинали торопливо, потому что прошел слух, будто Багратион вскоре проведет штурм города. Мы подошли к палатке полковника и нырнули внутрь.

По большому счету, это была не палатка, а кусок светлой ткани, натянутой на колышки. Вместо пола здесь так и осталась земля, на которой стояла походная кровать из кустов и мехового покрывала. Рядом лежал вещевой мешок. В ткани не было отверстий, снаружи на нее ложились красные лучи вечернего солнца, а внутри было душно и воняло застарелым потом.

Пленника усадили на землю посреди палатки. В лагере стоял гомон многотысячной толпы, где-то кричали и ругались офицеры, вдалеке рокотал барабан.

— Ну, говори, кто таков и чего делал во вражеском стане? — спросил Чернышов. — Да имей в виду, что времени на тебя в обрез, будешь упрямиться, выведем и застрелим, всего делов-то.

Пленник опустил голову и всхлипнул совершенно по детски. Я заметил, как на землю капнули слезы. Надеюсь, не крокодильи.

Затем он поднял голову и посмотрел на полковника.

— Ваше благородие, бес меня попутал, коварный да сильный. Голову заморочил, сладко нашептывал про награду неземную да про златые горы! Вот я и поддался искушению, дурак окаянный!

Чернышов нахмурил тонкие брови.

— Ты о чем это? Что за бес? Мученика из себя корчить вздумал?

— Никоим образом, ваше благородие, — заверила жертва нечистой силы. — Я иносказательно сказал, вы уж простите меня великодушно. Был там бес, да еще какой. Имя ему Никодим, а фамилии не ведаю. Вот уж небывалой силы человек. Я слаб перед ним оказался.

— Иваныч, что ли? — не утерпел я и тут же уловил в ответ гневный взгляд Чернышова.

— Да-да, верно! — пленник обрадовано повернулся ко мне. — Все его так называли, даже иноземные люди.

— А что же ты говоришь, что фамилии не ведаешь? — спросил Чернышов. — И про себя еще ничего не сказал, хитрая ты лисица. Как тебя кличут, ну, говори?

Он подошел вплотную к арестанту и я думал, что сейчас пленник отхватит пару отрезвляющих затрещин, но, к моему удивлению, полковник просто наклонился и впился в допрашиваемого взглядом. Ну прямо картинка из пособия для следователей и дознавателей, честное слово.

Пленник сжался, опустил взгляд к земле и пробормотал:

— Зовут меня Егор по прозвищу Рябой Кролик, родом из Твери. Я же к Никодиму прислугой пошел, он мне ни словом не обмолвился, что в южные края подастся. Разве ж я тогда к нему устроился бы?

Чернышов с минуту внимательно осматривал Егора. Я не мог понять, почему именно Рябой Кролик, а не Длинноухий или Пушистый? Затем пленник повернул голову и в свете заходящего солнца, пробивающегося сквозь тент палатки, я увидел многочисленные веснушки на его грязном и поцарапанном лице. Ага, теперь понятно.

— Какие такие иноземцы приезжали к Никодиму? — Чернышов выпрямился, отвернулся от пленника и отошел к кровати, наверное, за водой.

Это его и спасло. Егорушка вдруг вскочил с земли, причем руки его оказались совершенно свободны, да еще, вдобавок, в одной мелькнуло лезвие узкого ножа.

Крякнув от неожиданности, казаки бросились к шустрому пленнику, за что и поплатились. Он взмахнул ножом раз в одну сторону, тут же в другую и казаки отшатнулись, причем один заклекотал и схватился за брызжущее кровью горло. Второй застонал и согнулся, поскольку Егор ткнул его ножом в бок.

Чернышов обернулся и застыл на месте от изумления. Я потащил из ножен застрявшую саблю, а Егор забрал шашку у склонившегося казака и метнул ее в Чернышова.

Пролетев через всю палатку, сабля перевернулась в воздухе и ударила полковника рукояткой по лбу. Раздался стук и Чернышов повалился наземь и так больше и не вставал, оставшись без движения.

Я остался один на один с ловким убийцей.

— Ох, пресвятая Богородица, спаси и сохрани, — тихо бормотал раненый казак, лежа на боку. Из-под него вытекла уже целая лужа крови.

Второй, которому Рябой Кролик перерезал горло, уже давно успокоился и так и лежал на спине, глядя в потолок палатки неподвижным взглядом.

Я достал наконец саблю и выставил ее перед собой. В нашем лагере снаружи палатки продолжала кипеть жизнь, но я в тот миг даже не подумал звать на помощь, настолько был ошеломлен зрелищем освобождения ловкого пленника.

К тому же в это время я мог думать только о том, как бы спастись, поскольку справедливо полагал, что вряд ли смогу превзойти в сабельном поединке такого искусного мастера. Егор же тем временем подобрал шашку второго казака, того, что лежал с перерезанным горлом, как скот на убой, затем повернулся ко мне и сказал: