Гай Орловский - Любовные чары

Впереди блеснул свет фар, вскоре на большой скорости подлетели сразу два черных джипа. Выскочили четверо дюжих мужиков и сразу метнулись в здание.

– Успели, – сказал я с облегчением. – Давай подождем чуть, пусть проверят и уедут. А то нас точно засекут.

Она прошептала:

– Может, надо было включить сигнализацию?

– А как объяснишь? – спросил я. – Сейчас они доложат руководству, те велят убрать трупы, выждут немного, а когда ничего не произойдет, начнут спешно наращивать производство, пока конкуренты, заполучившие образец, не наладили свое, более дешевое…

Она посмотрела на меня искоса.

– Значит, все-таки снова трупы?

– Такова жизнь, – вздохнул я с честностью Тартюфа. – Чем ближе к эре бессмертия, тем ожесточеннее схватки… К счастью, не при нем.

Она буркнула:

– Да, как всегда. Ничего, мы тебя прищучим. Слишком уж ты уверенный…

– Раньше ты говорила, – напомнил я, – наглый.

– И сейчас говорю, – сообщила она. – Мерзкий и наглый.

– О, раньше только наглый, а теперь еще и мерзкий…

– Я это уже говорила, – уточнила она, – просто ты, гад, не слушал. Гендерный шовинист!

Четверка копалась в здании долго, потом вынесли нечто в огромных пластиковых мешках, понятно, снова вернулись в здание. Мариэтта, перенервничав, озяб-ла и начала поскуливать, я прижал ее к себе, сразу ощутив пробуждение альфа-питекантропа, защитника таких вот попискивающих.

Наконец все четверо покинули здание, умчались, а я выждал еще несколько минут, Мариэтта начала что-то громко говорить пьяным голосом, сделала вид, что одевается, нам же проезжать ярко освещенную полосу, пусть на камерах мелькнет ее полуобнаженное тело, что сразу снимет все вопросы.

Правда, отъехать далеко не удалось, она перестала прикидываться и агрессивно потребовала, чтобы я не позорил сиденье заслуженного полицейского автомобиля гражданской жопой.

Пришлось припарковаться, поменялись местами, Мариэтта сразу отрубила автоводителя и повела машину так же агрессивно, как только что разговаривала со мной.

Я вытащил один пакетик, надорвал краешек и высыпал в рот, тут же запив водой из бутылочки.

Мариэтта ахнула:

– Свинья, ты что делаешь?

– Второй оставим на анализы, – напомнил я. – А этот контрольный. Посмотрим, есть ли какие-то… нет, не ощущения, они уже, гадость редкостная, но хоть как-то действует?

Она протянула свободную руку ладонью вверх.

– Сюда.

Голос звучал непререкаемо, я вдохнул и опустил на ладонь второй пакетик.

– Видишь, я сотрудничаю с властью! Думала, загоню за пятьдесят тысяч долларов?

– Есть такие данные, – отрезала она сурово. – Ладно, предположения. Но – веские. А что, мог загнать и за сорок?

– Но я же отдал!

– Под угрозой побоев, – напомнила она. – А это почти сопротивление, полусопротивление, можно сказать… Так что ты по-прежнему под наблюдением.

– Понятно, – сказал я с горечью. – Значит, снова будешь лягаться и стягивать одеяло?

– Точно, – подтвердила она. – А сейчас заскочим в нашу лабораторию. Отдам на анализ. А ты никуда не сбегай, это квалифицируется как сопротивление полиции!.. Иначе буду вынуждена приковать наручниками!

– Но хоть ужин ты приготовишь?

Она фыркнула.

– С какой стати? Ты должен доказать, что сотрудничаешь с полицией!

Из участка выскочила заметно повеселевшая, явно успела и в туалет забежать, сказала, открывая дверцу:

– Ввиду срочности к утру все будет готово. У нас аппаратура почти вся в автоматическом режиме, ошибки и капризы исключены.

– Главное, – сказал я с облегчением, – никто не удивился, что ты и ночью работаешь… Я ни на что не намекаю!

Мотор сразу зарычал, едва опустилась на сиденье, автомобиль круто вывернул колеса, развернулся и помчался к широкой дороге.

Мариэтта к рулю не прикоснулась, бросила взгляд на циферблат часов, где по мысленной команде высветился интерьер ее квартиры.

– Милый, – сказала она, – я сегодня ночую в другом месте. Покорми детей, проверь уроки и не давай Сереже играть до полуночи. Целую!

Связь оборвалась, я помолчал, прикидывая, хорошо это иметь такую жену или ну ее на фиг, у семьи должны быть еще какие-то узы помимо общих детей.

Мариэтта посмотрела на меня в некотором удивлении.

– Ты чего?

Я встрепенулся.

– Я? Ничего.

– Очень уж задумчивый, – уличила она. – Под интеллигента косишь? Коси-коси, но я все равно раскопаю, почему вокруг тебя одни трупы и куда ты их деваешь. И вообще… Как себя чувствуешь?

Я поколебался, говорить или не говорить, но смотрит требовательно и с тревогой, я бы даже сказал, если бы охамел еще сильнее, что тревожится за меня…

– Вштыривает, – признался я.

Она радостно напряглась.

– Наркота?

– Все на свете наркота, – сообщил я. – Есть зависимые от кофе и даже от покупки сумочек. Это ноотропил в своем классе. Точнее, рацетам.

– Что такое ноотропил, – прервала она, – знаю, еще в школе им пользовалась, еще фенотропилом, а в институте подсела на пицетарм, еле слезла, хотя вроде бы у него нет привыкания…

– У всех есть, – сообщил я, – даже у пирожных. Все мы пользуемся акселераторами когнитивности. Это тоже акселератор… нового типа. Достаточно мощный. Усиливает кровоток в мозг, но без риска инсульта, как мне кажется…

Она сказала со злостью:

– Ты дурак! Так рисковать…

– Вся жизнь – риск, – сообщил я. – Но, насколько понимаю, вообще-то фигня какая-то… Он же мощно стимулирует окислительно-восстановительные процессы в мозгу, вообще усиливает энергетический потенциал всего организма!.. Да-да, всего. За счет ускорения оборота АТФ и повышения активности аденилатциклоазы и ингибирования нуклеотитфосфатазы. Ткани мозга становятся устойчивыми к гипоксии и всяким разным токсическим, как говорят в полиции, воздействиям… Так говорят?

Она прошипела:

– Ничего не поняла!.. А по-человечески?

– Усиливает синтез ядерной РНК в мозге, – пояснил я. – Ядерной – это не совсем атомной… а как бы сказать подоступнее для полиции, раньше пушки стреляли ядрами, белка жрала ядра «чистый изумруд», а еще ядра бывают…

Она ожгла меня взглядом, словно ударила хлыстом.

– Не хами. Знаю, где еще бывают. Если вещь такая хорошая, почему не продают как стимулятор для работы мозга?

– Не знаю, – признался я. – Не полицейский, увы, а вежливый культурный эстет. Я всем верю, кроме крокодилов и женщин. Хотя насчет крокодилов, думаю, я чересчур, строит пересмотреть отношение…

Она промолчала, но не потому, что не в состоянии ответить, у женщин всегда есть что сказать, даже когда нечего, просто отстраненно смотрит вдаль бессмысленными глазами и шевелит губами, будто выбирает сумочку в супермаркете.

Я ждал, наконец сказала с досадой:

– Ничего не нашла. Ты уверен, что препарат хорош?

– Дико хорош, – признался я. – Мой мозг, не представляешь, стал как у разумного динозавра! Вспомнил даже первый год в колыбели, все задачки, что решал в школе, как на школьной перемене с подружкой курили под лестницей, там нас завуч и застал, хорошо, хоть одеться успели…

– Не продолжай, – прервала она ледяным голосом. – Бесстыдник! Значит, все-таки работает как ноотроп? А что насчет продления жизни?

– А как проверить? – спросил я. – Дрозофилы – это дрозофилы. Что смотришь?.. «Филы» здесь в другом значении.

– Каком? – спросила она. – Как зоофилы? Или некрофилы?

– Еще скажи, – сказал я оскорбленно, – геронтофилы!

– Я знаю, – отрезала она, – что такое дрозофилы! Это такие лягушки, на которых мы в школе проводили опыты по физике. Значит, они продают препарат, который клинически не проверен?

– За это вряд ли сумеешь привлечь, – напомнил я. – Все БАДы хоть и продаются как улучшающие что-то там, но это лишь наша уверенность, а не доказанность. Хотите – покупайте, не хотите – не покупайте. Никто же не заставляет лезть на Эверест, замерзать там, гибнуть под лавинами? У нас свобода!

На ночь есть вредно, но все равно поужинали, хотя время было ближе к завтраку, тут же рухнули в постель. Несмотря на угрозы, она спала крепко и счастливо, одеяло не стаскивала и не лягалась, очень уютно свернулась в комок и устроилась в моих руках, как налопавшийся щенок.

Я долго лежал в блаженном оцепенении, страшась сдвинуться, чтобы не разбудить, очень уж сладко сопит, щеки стали розовыми, губы покраснели и вздулись, словно на что-то обиделась, но мордочка очень довольная.

Заснул я не сразу, а пробудился от звяканья посуды на кухне.

– Завтрак готовишь? – спросил я изумленно.

– Это наш Яшка стучит пустой мисочкой, – крикнула она. – Чем-то недоволен.

– Может, тем, – предположил я, – что пустая?

– Скажите пожалуйста, – изумилась она, – он что, каждый день у тебя ест?