Я умер и переродился шаманом-травокуром - Павел Журба

— Это ты, Дженин? — дрожащая голова миллионера медленно потянулась наверх, к милосердному свету венка из виноградных листьев.

— Зачем ты это сделал?

Вопрос, никому в этой комнате не ясный, нашёл неожиданный отклик в душе Разумовского, и он безысходно зарыдал, перед этим издав резкий, как удар бича, душераздирающий вопль, из которого исходило столько тревоги, страха и сожаления, что у меня свело сердце... Только вот, моё ли оно было?

— Думаешь, я знаю ответ? — спросил Разумовский, казалось, у самого бога, если он вообще существовал в мире, где люди так кричат, и жалостливо, почти неслышно забормотал, с характерным для плакс писком: — Ты была так прекрасна. Так восхитительна.... И так меня любила...

Время встречи подходило к концу. Некромантка и так сделала больше положенного — призыв мёртвого человека на более чем десять секунд характерен сильными побочными эффектами как для мастера призыва, так и для того, кто находится в пентаграмме...

Огонь поднялся до потолка и выжег на нём непонятные символы. Сквозь рёв пламени затравленно почернела фигура миллионера, схватившегося за сердце. Дух не исчез из пентаграммы, хотя должен был, и, плавно стекая на пол, начал обволакивать Разумовского.

Авдеева потеряла сознание и бессильно рухнула на половицы. Джулия дико вскрикнула, кинулась к охватившему пентаграмму огню и направила туда свои нежные руки. Сначала у неё из носа пошла кровь. Затем — опалились брови. Спустя пару секунд из неё вырвалось противное бульканье, и она мёртвым грузом упала на тарелку с подношением духам. Тарелку, восстановленную из осколков.

«Любой призыв обязан закончиться. Так почему же огонь не стихает, когда сам мастер призыва потерял связь с духами?»

Переборов звериный страх, я сделал шаг в сторону пентаграммы. Больше я не смог продвинуться ни на йоту — путь мне преградил...

— Фикус, что ты тут делаешь?

У маленького блондина неожиданно выросли чёрные, кое-где пожелтевшие зубы.

Моему недовольству не было предела. Я настолько разозлился, что забыл о правиле не применять магию, и духи постепенно начали обходить меня по периметру.

— Путь закрыт.

— Так открой, скотина, не то я тебе голову отрежу...

Безумный огонь подпалил башню. За дверью начали раздаваться беспокойные крики Магды. Её хозяйка... Чёрт, почему она так привлекает духов?

Я попятился и начал отмахивать от девушки надоедливых мёртвых. Их было много — маленькие остроухие дети, высокие мужчины в белых одеяниях, сама Маргарита... Нет-нет, лишь женщина, очень на неё похожая.

Кто-то схватил меня за плечо. Я обернулся.

— Неужели ты забыл обучение, сын? Как в тот раз, когда мне пришлось умертвить то злосчастное семейство... Разве ты не запомнил, что нарушение кодекса наказуемо?

Я попытался схватить подлеца за горло.

— Забыл демонологию? И как такому глупцу удалось убить самого сильного мага в империи?

Из шеи мужчины потекла эфемерная кровь. Она заляпала некоторых из духов, окруживших графиню, и они в ужасе отпрянули от неё.

— Император обязан править страной, но где же ты сейчас?

Я направил усилия разума против таинственной фигуры... Против моего единственного ночного кошмара.

— Да, ты ещё помнишь. На духов можно воздействовать усилием воли. У тебя всегда была воля... Только сейчас она куда-то делась.

Дух направил на меня свою длань, и я вжался в стену. Моя воля и вправду куда-то исчезла.

Из пентаграммы послышался чудовищный, разрывающий сердце вопль: венок Дженин сгорел, как Икар так и не долетевшйи к солнцу. Я не знал, откуда мне известны эти мифы, но ясно понял, что этот символ подходил как нельзя лучше. Дух оплыл, покрылся прорехами и начал медленно сгорать в синем огне. За этим бесчувственно наблюдал мой товарищ, а так же его новые друзья — десяток оскалившихся демонических ртов.

«Что они хотят сделать...» — из пальцев Фикуса выросли траурные кинжалы. За его примером последовали и остальные твари.

Мне никогда не нравился Разумовский. Не нравилась его способность вызывать скуку и одновременно с этим — неприличный холод. Но в этот раз я твёрдо решил, что не позволю распавшемуся ритуалу умертвить невиновного.

Я попытался встать. Давно мёртвый, дух принялся проникать в мою голову своими многочисленными щупальцами вместо пальцев.

***

— А почему кодекс священен?

— Не знаю, Герган. Должно быть, это сделано, чтобы помогать людям? Они ведь должны видеть непобедимую фигуру. Они ведь должно в кого-то верить.

— А кто будет моей непобедимой фигурой?

Маль улыбнулась.

— Может, я?

***

Нельзя моргать. Нельзя шелохнуться. Императоры никогда не распускают нюни.

— Так и знал. Это она разбаловала тебя... — щупальцы проникли ещё дальше. — И правильно, что мой слуга её убил. Этой слабой душонке не было места в моём гареме...

Я неистово заревел и следом ударил плотным потоком огня в потолок. Проломило крышу, ночной свет окатил духа с ног до головы и заставил его спрятаться в тени.

— Трус.

Я ничего не ответил. Дух был прав.

Маргариту обволокли десятки маленьких теней. От них исходил противный запах гари и человеческого мяса. Я знаю этот запах как никто другой — я с детства наблюдал, как мой отец казнит виновных. Казнь... Казнь...

Я посмотрел на Разумовского. Его спасительница превратилась в тонкую версию себя прежней и больше не могла сдерживать рой демонических созданий: они начали проходить сквозь огонь и с упоением ждать, когда же силы женщины окончательно иссякнут.

— Не спасёшь его? Ты же так силён, мой сын. Говорят, с помощью твоей накопительной энергии можно было бы разорвать планету... Ах, точно, ты же в теле какого-то неудачника. Наверное, больно осознавать, что отец был прав и надо всё время носить императорское защитное ожерелье на шее...

Меня шатало. Я встал на четвереньки и пополз к Разумовскому, ведь я не должен... проиграть. Так велит кодекс?

Я подполз к синему огню, и смеющийся демон неизвестной мне породы с уничижительным смешком пнул меня по хребту. Я развалился на досках, и краем глаза уловил спрятавшегося в углу Гелена. Он не боялся. Не дрожал, не молил о пощаде, даже не прикрывался каким-нибудь семенных оберегом. Просто стоял и наблюдал.

— Помоги...

Я повернул голову. Сквозь огонь на меня пристально смотрел Разумовский. В отсветах синего пламени его глаза казались мне уже давно мёртвыми.

Тень повисла на мужчине, как поверженный силами зла герой. На секунду мне показалось, что она тоже на меня взглянула, только в её взгляде