Иван Московский. Том 5. Злой лев (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Тишина.

Иннокентий VIII с минуту или даже чуть больше молчал, смотря в глаза королю Руси. Потом вздрогнул и начал озираться. Сочувствия у окружающих не наблюдалось. Ни капли. Поэтому еще чуть поколебавшись, он очень тихо произнес:

— Нет.

— То есть, ты признаешь их подложность?

— Да. — еще тише произнес Папа.

Иоанн встал. И обратился уже к присутствующим.

— Как вы видите — преступления, совершенные Святым престолом перед людьми и Богом чудовищны. И по-хорошему всю верхушку церкви нужно выжечь каленым железом. Как людей, впавших в фарисейство и сатанизм. Но я христианин. И вы, я надеюсь, тоже. А потому для нас раскаявшийся грешник много ценней того, кто не познал греха и искреннего раскаяния. Посему я предлагаю кровопролитие более мягким наказанием.

— И каким же? — усмехнулся Фридрих.

Его эта вся ситуация начинала веселить. Впервые, пожалуй, со смерти сына. В том числе и потому, что он начал понимать, к чему клонит Иоанн и чем все это закончится.

— Первое. Патриархи Константинополя и Рима заявят о снятие взаимных анафем, о признании прекращения схизмы и восстановления евхаристического общения. С признанием законным заключения брака между католиками и православным, а также принятием таинств католиков в православных церквях и наоборот. Ибо разделение сие административное, а не вероучительное. Как следствие всякое униатство распускается и признается еретическим. Второе. Отказ церкви от светской власти и лишних владений, в том числе земельных, с передачей их светским властям. У церкви остаются только церкви, монастыри и прочие культовые сооружения, а также минимальные прилегающие владения. Например, монастыри вправе оставить за собой только те земли, которые в силах обрабатывать сами монахи. Третье. Признание продажи индульгенций ересью и прекращение подобных практик в любой форме. Четвертое. Признание целибата ересью и установление правила обязательной семейности для священника. Дабы пресечь корень содомского зла. Пятое. Введение строгого запрета на содомию среди духовенства под страхом автоматического лишения сана и публичной смертной казни через посадку на кол. Ибо чем грешил, через то и ответит. Шестое. Признание подложности Лжеисидоровых декреталий и отмена всех следствий, проистекающих из них. Седьмое. Разделение всего католического мира на округа. Во главе которых будут стоять кардиналы, поставляемые с представления местных властей. Как и всякое иное духовенство выше дьякона. С отказом от иных рукоположений. Восьмое. Введение правила, согласно которому патриарх Рима может избираться из кардиналов в рамках единого цикла. То есть, если кандидат от округа был избран Патриархом Рима, то он не вправе выставлять своего кандидата повторно до тех пор, пока подобной чести не будут удостоены все остальные округа. Дабы сохранять единство христианского мира и равные права. Девятое. Все нынешние высшие иерархи церкви по истечении трех месяцев автоматически лишаются сана без права восстановления. То есть, становятся лицами светскими, оставляя все свои церковные посты. Ибо допустили эту катастрофу. За это время они должны претворить в жизнь все решения данного суда. В противном случае их следует предать сожжению заживо, как нераскаявшихся фарисеев и сатанистов. Десятое. Святой престол обязан выплатить виру, в качестве компенсации за совершенные преступления. Мне, наследникам Казимира и Фердинанда, Фридриху и иным присутствующим, если против них эти преступления совершались и о том будет здесь заявлено. При единственном ограничении, друзья, забирать в качестве виры тиару и нижнее белье нельзя…

Иоанн обвел взглядом всех присутствующих. Ни у кого отторжения его предложений не наблюдалось. Скорее наоборот — вон как глазки вспыхнули. У всех. Еще бы. Ведь получалось, что каждое крупное государство теперь может время от времени ставить своего Папу. Да и земельные приобретения выглядели очень впечатляющими. Чего им возражать? А уж вира…

Каждый из присутствующих поспешил рассказать о преступлениях Святого престола против него или его стороны, дабы вира, выплачиваемая его стороне, оказалась как можно больше. Может и врали. Но какая разница?

Папа сидел опустошенный, слушая все это.

А, наверное, уже и не слушая. Зачем? Все равно Святой престол обдерут до исподнего. О чем прям Иоанн сказал, установив ограничение виры. Хотя какой виры? Под этим благовидным предлогом король Руси санкционировал полное разграбление имущества центрального аппарата церкви. Не трогая Рим и его горожан. Что тут же нашло свое отражение. И римские аристократы — самые влиятельные — тоже включились в эту игру, дабы и себе кусок малый урвать.

Иоанн же сел и смотрел на Папу. В его взгляде не было ни злобы, ни торжества. Ничего. Просто жалость. Он ведь забирал у них землю, с которой они кормились, и накопления. Все. Вообще все. И низводил их церковную организацию до уровня, в котором они прозябали при старой Империи и, пожалуй, века до восьмого-десятого… Когда они были вынуждены заниматься тем, для чего и создавались, не вкусив еще светской власти… и светского могущества…

Присутствующие на этом судилище кардиналы были также раздавлены и бледны. Их самих и их семьи ждало ничтожно малое наказание по сравнению с тем, что могло бы быть, если бы Иоанн решился бы «выжигать каленым железом» руководство церковной организации. Тут ведь не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы понять — если бы начали резать, то не только бы убили, но и забрали бы много больше.

Впрочем, кардиналов такое милосердие не вгоняло в иллюзии. Они понимали, что люди, вложившиеся в них и в церковь, с них спросят за столь катастрофический провал. И строго спросят. И что им бы было неплохо вообще куда-то из Италии… хм… отчалить. И побыстрее. С семьями. И тем имуществом, которое получится прихватить...

Наконец гвалт затих.

Секретари, что стенографировали этот суд, выдохнули.

Наступила непривычная тишина. Давящая такая. Неприятная. Явно что-то намечалось, и Иоанн это почувствовал. Припомнив сразу Цезаря. Он, правда, благоразумно прибыл сюда в латах. Разве что шлем снял. А то еще начнут ножиками пырять. Но все равно… все равно… Поэтому невольно он положил руку на эфес тяжелой боевой рапиры, чем вызвал едва заметную улыбку Антуана.

— Я голосую за признание Иоанна наследником Фридриха, — вдруг излишне громко в этой тишине произнес глава швейцарцев. Общий, а не только швейцарцев Папы, контракт которых уже закрыли. Принудительно. Это было условием начала переговоров. общий.

— Я тоже…

— Я тоже…

Начало раздаваться со всех сторон.

Пока все присутствующие высшие аристократы Священной Римской Империи не высказались.

Небольшая пауза. И подал голос король Польши.

— Я тоже, если моя держава будет включена в Империю.

— И я, — поддакнул ему Александр Литовский.

Оставаться между Русью и Империей в которых правит один человек им хотелось меньше всего. Ибо это означало конец их держав. Причем быстрый.

— Святой престол тоже поддерживает Иоанна как наследника Фридриха Габсбурга. — произнес Папа, вставая из-за стола с едкой улыбочкой, которую не смог сдержать. Он был прекрасно осведомлен о разговорах в стане союзников короля Руси отчетливо понимал, что те задумали.

— Вы уверены? — сохраняя полное самообладание спросил Иоанн. — Вам сообщили условия, которые я выдвинул?

— Да.

— Да… — стало доносится со всех сторон.

— А остальные сословия?

— Они согласились уже в Вене. — произнес Фридрих.

— И вас не смущает, что я не Габсбург? И моя наследник не Габсбург?

— Твой старший сын мертв, — произнес Иннокентий.

— Что?! — выкрикнул король Руси внезапно собравшись, словно хищник готовый броситься на Папу.

— Разбился, перепрыгивая дерево на коне. Случайность. — отшатнувшись на несколько шагов ответил Иннокентий. — Так что твой наследник рожден Евой, а она по маме Габсбург.

— Крепись, — тихим и участливым тоном сказал Фридрих, положив руку на плечо Иоанна. Тот сначала хотел ее скинуть, но сдержался. Сделал несколько вдохов, приводя в порядок свои эмоций и угрюмо спросил Папу: