Охота на Тигра книга первая КВЖД (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Бриллиантовый сапфир при мысли о нём, о себе напомнил. Так и сжимал в руке, засунутой в карман свитера. Стал доставать, а тот чуть уколол, ну, да грани ведь неровные. Солнце в это время выбралось из-за очередного пушистого облачка и полосонуло фотонами по чёрно-фиолетовой столбчатой поверхности. А на ладони появилось синее сияние, прямо как ультрафиолетовую лампочку включили для обеззараживания. Красиво. Засмотрелся, так и пялился, пока гулящее московское солнышко не забежало за очередную тучку, наряд, наверное, сменить. И выйти снова во всё блеске.

Чего там с волшебными магическими кристаллами нужно делать дорвавшимся до них попаданцам. Установить связь!?

— Алё, Синий, слышишь меня? — сурьёзно проговорил Брехт, и закашлялся. Это у него теперь смех такой с половиной лёгких оставшихся.

Синий не слышал. Потёр пальцами. Тоже чуда не произошло. Постучал им себе по лбу, чем рассмешил собравшихся поглазеть на это любопытных воробьёв. Ржали они пару минут. Вот дал же бог голосу. Сам маленький, а меццо-сопрано большое. А если его до ста кило откормить, то эта гора воробьиная отсюда до Воробьёвых гор дочирикает.

Закашлялся снова и вспугнул зрителей.

Брехт честно попытался встать. Ещё простынет и умрёт не от ковида страшного, а от ОРВИ нестрашного. Удалось только со второго раза. Поднялся и чуть пошатываясь, как забулдыга какой доковылял до заветной двери. Там за ней — тепло. Зашёл и стал приставными шагами поднимать на второй этаж.

О, блин, блинский, он даже впопыхах не затворил за собой дверь в квартиру Бабаева. Ну, стоит надеяться, что днём у них в малонаселённом подъезде никто ни что чужое не покусился.

Иван Яковлевич прикрыл дверь до щелчка, нет, замок не сработал, это ручка защёлкнулась. Сейчас дураков с самозакрывающимися дверями уже нет, наверное. Первые обладатели железных дверей ставили, а потом всяких слесарей и пожарных вызывали, за газетками вышел в подъезд в трусах и тапочках, и вуаля. Так и будешь в трусах, пока помогальщика из соседей кого не найдёшь.

Вспомнилась одна знакомая, попавшая так в подъезд, который решила подмести в одной ночнушке и тапочках пёсиках плюшевых. Засмеялся-закашлялся.

Брехт прикинул, где комната, в которой могут пробить проход к нему в квартиру. Получалось, вот эта, левая. Закрыта на прессованную бумажную дверь, но не заперта, нажал на ручку и зашёл. Ага. Детская. Ну, понятно, почему отсюда музыкой его выживали. А вообще, получается, что впятером даже в такой не самой маленькой квартире жить так себе удовольствие. Три кровати и стол с компьютером. Почти и нет больше ничего. Потому как некуда шкафы ставить. Вот разве антресоль есть. Огляделся, ни явных, ни скрытых дверей нет. Значит, зря думал на азербайджанца. Выходит квартиру прихватизировал охотник снизу. Двухуровневую себе сделал.

Решил всё же для очистки совести Иван Яковлевич проверить и последнюю комнату. Спальня Азиза и его арвады (жены). О! кинжал какой классный на стене висел, большой, меч почти позолоченный или золотой, ну, в смысле, рукоятка и ножны такие же. Потрогал, блин, тяжесть.

А рядом тоже на гвоздике висела уменьшенная в несколько раз копия. Или это комплект? Вытащил кинжальчик из ножен. Красивый. Лезвие сантиметров десять всего и не муляж китайский — заострено так, что прикасаться страшно.

Тут на кухне взревел, включаясь, холодильник. Громко, старенький, поди. Напомнил Брехту перешедший в еле слышное урчание рёв, что он не ел с самого утра и самое главное — не пил. Хоть чаем угоститься. Не посадят же за эту мелкую кражу в тюрьму. Уже дойдя до кухни, Иван Яковлевич обнаружил, что кинжальчик на место не воткнул. Нет, возвращаться не стал. Сунул машинально в карман к сине-чёрному кристаллу и взялся за чайник.

Событие десятое

Звонок директору цирка:

- Вам нужны говорящие лошади?

— Не хулиганьте, пожалуйста!

Вновь звонит телефон:

- Не кладите трубку, пожалуйста, наверное, вы не знаете, как сложно набирать номер копытом?

Кобыла Гертруда прожевала последнюю жменю овса, попила из ведра воды свежей, оглядела молча смотрящих на неё секретаря Сельсовета и писаря, то ли колхоза, то ли Сельсовета и сказала: «Ладно, упыри, хрен с вами, поехали в ваш Омск».

— И-ии-го-иго-го.

— Спасибо тебе, — похлопал Штанмайер по шее Гертруду и добавил, скорее для Штелле, — Всё время мне кажется, что эта кобыла гнедая понимает по-немецки. Говоришь с ней, она головой машет, соглашаясь, или мотает, не соглашаясь, а пробовал по-русски с ней в качестве спиримента говорить, так стоит и ноль вниманию.

— Гертруда, да, Гертруда — вещь, — сказал бы какой попаданец, Рейнгольд же снял фуражку и потёрся головой о чуб лошади, — Дядя, Август не замори животинку, председателя и нового пришлют, а второй Гертруды не дадут.

— Ну, ты это, Донер Ветер, сам не дурак. Гнилой и пустой человек, и хозяин из него, как из говна лепёшка. Мц, милая, пошла! — голова Крохина мотнулась при рывке, и лошадка мирно затрусила на север по хреновой донельзя дороге, ещё не так давно сошёл снег и даже одна проехавшая телега оставляла приличную колею, а проехала-то не одна. Ох-хо-хо. Намается животинка.

В мареве степи растаяла уже Гертруда с телегой, а Штелле стоял и всё не мог решиться на прямо напрашивающийся ход. Никто не должен появиться в Сельсовете до самого вечера, когда придут бригадиры колхоза с отчётом за день. Много времени. А нужно-то всего зайти в комнатку милиционера, открыть сейф и заполнить Удостоверения личности на восемь человек.

Рейнгольд Штелле вытащил из щели за облицовкой двери ключи от кабинета участкового. Отчего-то вспотели руки. Жарко, наверное, в Сельсовете, хотя с утра так никто голландку и не запалил.

В маленьком кабинетике Кравца стоял полумрак, окна были заклеены газетами. Давно, может ещё сам хозяин до раскулачивания. Летом в Омске жарко и если не сделать этого, то это не комната будет, а крематорий, так как окно на юг выходит. Рейнгольд плотно прикрыл за собой дверь и первым делом посмотрел, нет ли чего интересного на столе милиционера и в самом столе. В правом ящике нашлись два старых доноса от жителей Чунаевки на мироеда Маттиса Герхарда Ивановича. Не понадобились видно. Хватило и так бумаг всяких, чтобы раскулачить семью. Если честно, то Рейнгольд особой любви к основателю их деревни не испытывал. Все его родственники померли от голода в 1922 году и он помнил, что отец ходил просить зерна к Герхарду Маттису, а тот не дал. И в результате Рейнгольд стал сиротой.

Ну, сколько не откладывай главное дело всё равно делать, Штелле вставил ключ и провернул его в замочной скважине два раза. Видел, как это делает милиционер. Сейф открылся со скрипом, лень Кравцу смазать петли. Точно, как он и запомнил, на нижней полке в правом углу были Удостоверения личности.

Рейнгольд достал их и пересчитал. Получилось двадцать восемь. Он отделил восемь, но тут ему в голову залезла элементарная и пугающая мысль. Их хватятся и фамилии известны, на все железнодорожные станции разошлют ориентировки, пройдутся милиционеры по вагонам и пожалуйте на Сахалин, там тоже дорогу нужно строить. Степан Иваныч Кравец и приметы опишет. И что же делать. А сделать надо так. Нужно выписать два комплекта удостоверений на каждого. В одном написать все настоящие данные, а во втором понапридумать имён всяких и фамилий. Зайдут они утром в Омске на железнодорожный вокзал и купят билеты до ближайшей большой станции. Новосибирск, например, а в Новосибирске выйти и купить билеты уже на вымышленные фамилии. Ну, и жить дальше, скорее всего, придётся по этим выдуманным документам.

Сидел, думал, какие взять, и тут кто-то зашёл в сельсовет. Потоптался там и выматеревшись вышел, Рейнгольд узнал голос бригадира первой овощеводческой бригады Литтке.

— Быстрее нужно, — сам себе сказал Штелле и быстренько заполнил настоящими данными первые восемь удостоверений. А потом решил взять фамилии и имена умерших чунаевцев, а местом жительства назвать большую немецкую деревню Алексеевка.