Возмутитель спокойствия (СИ) - Владимиров Денис

Харм, вполне возможно, продал бы сразу мальчишку контрабандистам, учитывая «законопослушность» в прошлом, знай он изначально итог поисков родственников. Именно тогда, минуя государственные органы, скрыв факт находки ребенка, сплавить его знакомцам по старым и веселым временам, какие любил вспоминать после обильных возлияний. А там Глэрд оказался бы в девяноста случаев из ста на Кровавых островах, где очень ценились подобные экземпляры.

Но возможность была упущена, теперь у представителей власти аристо находился на заметке, органы дознания обладали амулетами Истины, позволявшие выявлять правду и ложь. Калека, при всем своем авантюризме, не стремился в объятия Богини Смерти через пыточные герцогства, наоборот, ему нравилось жить, пить, а иногда и петь.

Если бы еще не постоянный имперско-герцогский налог, взымаемый только «дарами» Земель Хаоса за право владения участком на чистой территории за стеной, прикрываемой стражей, то Харм вообще бы ни о чем не задумывался.

Хоть и ворчал порой одноногий про собственную доброту и бескорыстность: «моей милостью живешь», «почему я такой добрый?», «другие бы на улицу выкинули», но Глэрд пришелся ко двору.

Мальчишка развивался в несколько раз быстрее сверстников, клятая древняя кровь тому виной или нечто другое, но игрища одногодок его абсолютно не интересовали. Отчуждение, которое пролегло между ним и остальными детьми даже возрастом старше, год от года только нарастало. Чему способствовало множество факторов.

Это и непонятный статус, когда он не принадлежал по крови к коренным семействам. И насмешки насмешками над нелюдимым пацаном, но любой носитель древней крови мог убить простого человека невозбранно. Точнее, его должен был судить специальный суд, состоящий из представителей местной знати. Другие органы юридической силы не имели. Более того, возьми на себя мирской суд подобные функции, то всех участников развесили бы на эшафотах. Другой вопрос, что отправь к Маре кого-нибудь Глэрд, он тотчас бы исчез по-тихому — утонул, задрали мертвецы или другая нежить, да и простое зверье не дремало.

Но драться приходилось много и часто. А после того, как его решили избить сразу четверо мальчишек постарше, и он чуть не зарезал одного из них, детишки получили выволочку от родителей, понявших, что их шалости могут привести к трауру в семье. Если Графу терять было нечего, то любимых кровиночек никто не желал видеть на погребальном костре, ибо чаще всего сибаритству и немотивированной агрессии были подвержены дети из состоятельных семей. У них имелось огромное количество свободного времени, которое заполнялось различными забавами.

Многих еще накрывало понимание, несмотря на юный возраст, но скорее накачка старшими во время бесед между собой, что как бы их папеньки и маменьки не были богаты, сколько бы по сундукам не заныкали средств, по социальному статусу они всегда будут ниже, чем этот полуголодный нищий ронец. Именно так называли всех, не принадлежащих к родам Черноягодья. Детям же из бедных семей было не до подобных разборок — ни сил, ни энергии после трудового дня на шалости и мордобой практически не оставалось.

К концу третьего года мальчишку калека стал привлекать к «службе». Она сводилась к стоянию вместе с ним на Стене, которую порой решалась пробовать на зуб разная нечисть во время Сумеречных дней, Зимней ночи и в другое неспокойное время. Глэрд подносил стрелы и дротики стражникам, всматривался и вслушивался в темноту вместо опекуна, и в случае тревоги будил мирно посапывающего пьяного Харма.

Часто после атаки нежити собирал стрелы, снимал доспехи, забирал оружие и другие трофеи с нападавших мертвецов непосредственно за стеной при свете факела. Для остальных это был однозначный конец, кроме мага — мэтра де Лонгвиля и сотника лэрга Турина. Но те подобной ерундой заниматься не собирались. Порой стража расщедривалась и выдавала магический фонарь. Дополнительной работы тоже хватало, приходилось оттаскивать тела подальше от укрепления, дабы они не смердели в погожие деньки. Перемещать многих удавалось только по частям — покойники были тяжелой ношей. Кроме этого, он точил и чистил добытое оружие и доспехи, как и гарнизонное — защитники покоя Черноягодья любили сачкануть. За все Харм получал дополнительную плату, спокойно выпивал, когда другим запрещалось, и, конечно, спал.

Да, после безуспешных поисков родных приемыша одноногий мог с чистым сердцем отправить подопечного в приютский дом. Но… Крючкотворы требовали взятку, чтобы исправить факт «опекунства» на законных основаниях, в противном случае все продай, но мальца до семнадцати выкорми. И не исчезла окончательно, становившаяся призрачной, мечта о тысяче золотых. Хотя, по мнению Глэрда, они совершенно не были тому нужны. Восстановление конечности стоило дороже, гораздо дороже. Что меня сразу навело на мысль, имелись у покойника накопления.

Дополнительно пацан приносил все больше и больше прибыли. А сам калека все чаще прикладывался к бутылке. При этом норовил выпить нечто позабористее, хотя денег хватало и на обычный хмельной эль, вино, настойки и другой крепкий алкоголь всех видов, имеющийся в таверне или по погребам и ледникам селян.

По мнению завидовавших одноногому, у мальчишки был «нюх» на солнечный или золотой камень, как чаще всего в этих местах называли янтарь. На деле банальная внимательность, острый взгляд, любопытство и страсть к поиску всего и вся. Так засопожный нож он сделал самостоятельно из обломка неизвестного клинка, который нашел после очередного шторма. Подсмотрев, как работали кожевник и кузнец, при помощи камней и песка, отполировал лезвие, плотно обмотал полосками сырой кожи, предварительно затупив часть клинка, превращая ее во вполне удобную рукоять. Пусть и без гарды.

Год назад он стал готовиться к побегу после того, как нашел шкатулку с двадцатью золотыми монетами, каждая из которых равнялась двадцати пяти серебряным. И за такие деньги можно было спокойно добраться до столицы Империи — Великого Арста. Тут Глэрд в мечтах сразу впадал в ересь, ибо хотел лично заняться поисками родителей, которых так и не вспомнил. На месте лиц отца и матери лишь смутные расплывчатые пятна. Как он решил осуществить задуманное при таких условиях? Черт его знает!

Из всех картин и образов прошлого, в его мозг лишь отчетливо врезался монотонный безликий голос, который твердил и твердил, что если паренька захватят недруги, нужно обязательно активировать вложенное в кольцо заклинание «замещение души». В противном случае имелся почти стопроцентный риск потерять ее, не отправившись в Королевство Мары, где мальчугана с нетерпением ждали близкие и многочисленные родственники, а также новый чудный добрый мир.

Останавливал пуститься в бега на данном этапе здравый смысл, юнец понимал, как он мал и слаб, а любой торговец, покинув воды Империи мог легко и просто нацепить рабский ошейник, ведь предстояло совершить путешествие по морю на другой континент, разделенный с Землями Хаоса и герцогством, проливом в сто двадцать лиг.

В трудах и заботах то медленно, то незаметно пролетало время. И вот не далее, как сегодня с утра в обычный ясный день ранней весны явился Аскольд частый собутыльник Харма.

Невысокий довольно крепкий мужчина около сорока лет от роду, с длинными руками, а также шрамом на щеке, который не могла скрыть даже густая борода. Несмотря на кажущийся степенный вид, тот был суетливым, крикливым, склочным и зловредным, так и норовил выписать леща Глэрду, наградить пинком ниже спины или просто неожиданно швырнуть в мальчишку какой-нибудь дрянью. Например, объеденной костью или деревянной кружкой. Не скупился и на брань: «мерзкое отродье мрока», — самое мягкое выражение. Были и позабористее. Понятно, что такими действиями селянин любви пацана не добился. А мечты прикончить перед побегом урода, перерезав ему глотку, становились все навязчивей.

Как-то мальчишка пробовал ответить, и подкравшись, отоварил куском доски злодея по хребту, но в результате его едва не забил плетью до смерти Харм. Спина заживала очень долго, а калека не спешил к Амелии за лечебной мазью. Ее тайком купил сам аристо, затем немалых мучений стоило нанести лично на глубокие раны.