Виктория Угрюмова - Огненная река

Каэтана тепло посмотрела на своего неугомонного родича. Она была ему бесконечно признательна и за заботу, и за ту радость, которую он в последнее время распространял вокруг себя.

– А мне что делать прикажешь? – шутливо осведомился Тиермес.

– Не представляю того безумца, который возьмется приказывать самому Тиермесу! – сказала Каэ торжественным шепотом. Потом продолжила уже серьезно:

– На Джемаре новая «радость», ты уже знаешь?

– Краем уха. Что-то о хорхутах.

– Вот именно. Их скрестили с людьми. А Веретрагна и Вахаган поехали на охоту и не вернулись. Не ждите очень долго, пока Джоу попросит вас о помощи. Вы же знаете, когда это произойдет.

– Когда реки потекут вспять, – моментально отреагировал га-Мавет. – Не волнуйся.

– И еще не забывайте поглядывать на урмай-гохона Самаэля...

– Хорошо.

– Ну что, – она улыбнулась во весь рот, – кому еще голову не заморочила на прощание? Знаете, я себя чувствую старой, склеротичной тетушкой, которая, покидая большое семейство своих родственников, никак не может вспомнить, упаковала ли она зонтик и калоши и передала ли привет троюродной сестре племянника, будто та без этого привета тут же скончается...

– Приятные ощущения, – рассмеялся Арескои. – Говорю вполне серьезно. Я и сам почти то же самое чувствую, хоть и не смог бы так образно выразиться.

– И это самое прекрасное! – торжественно отметил Траэтаона. – Когда вы выступаете?

– Завтра на рассвете, – ответила Каэ, нервно пожимая плечами. – Кто мне объяснит, почему необходимо обязательно не выспаться перед дальней дорогой? Почему на рассвете? Чем девять часов утра не устраивают странников?

– Ты все равно этого не поймешь, – отечески улыбнулся Тиермес, – лучше следуй традиции, не рассуждая.

– Тогда завтра на рассвете выходим к Охе, затем садимся на корабль и спускаемся вниз по течению. Потом нам предстоит сомнительная радость плавания через море Надор до самого Хадрамаута. Там по суше до Эш-Шелифа, и уже оттуда через Коралловое море выйдем в океан.

– Географию ты выучила, – похвалил га-Мавет. – Я тобой просто горжусь.

– Не смейся, мне ведь не до смеха, – пожаловалась Каэтана. – Я плохо представляю себе, как мы увезем всю ту кучу вещей, которую сейчас пакует наш верховный жрец.

– Самое идеальное решение, – откликнулся Арескои, – это аккуратно упаковать их и оставить на месте.

Каэтана пристально посмотрела на рыжего бога. Что это? Неужели у грозного и величественного воина вдруг прорезалось чувство юмора? Или он скрывал его до недавнего времени? Пока она размышляла над этим немаловажным вопросом, к компании бессмертных ковыляющей, утиной походкой приблизился Барнаба. Толстяк был наряжен в еще более неописумые одежды, такие яркие, что в глазах рябило, и казался страшно довольным. Это довольство собой физически ощущалось уже на расстоянии нескольких десятков метров. Когда же он подошел поближе, всем стало трудно дышать.

– Я умен! – грозно возвестил Барнаба некую аксиому, неопровержимость которой пока что была видна только ему одному. – Я настолько умен, что иногда ужасаюсь этому. Я где-то гениален... мне кажется.

– Ничего, ничего, – успокоил его невозмутимый Тиермес, – это распространенное заболевание. То и дело кому-то кажется, что он гениален, но от этого быстро излечиваются, не бойся.

– Издеваешься, – скорбно констатировал Барнаба, изобразив на своем лице благородное негодование. Эффект был еще тот: на его физиономии, с которой нос, словно оползень, намеревался скатиться куда-то в область рта, благородное негодование выглядело всего лишь комично. – А я, между прочим, кое-что придумал. И это кое-что стоило мне бессонной ночи. Скажу больше – бессонных ночей и смятенных дней, мятых простынь и отсутствия аппетита...

– Если так, – сказал га-Мавет, – тогда дело действительно серьезное.

– Более чем! – Толстяк назидательно поднял кверху сразу два указательных пальчика на правой руке: любимый жест. – Я знаю, как сделать, чтобы наша дорогая Каэ все же потратила на странствие меньше времени.

– Как? – рявкнули все дружным хором. Проблема времени была самой серьезной. Его катастрофически не хватало с тех самых пор, когда стало ясно, что на Каэ абсолютно не действуют никакие заклинания или попытки Барнабы вернуть ее в ту же самую секунду, в которую она начинала свое странствие. Истина абсолютно не желала проживать куски своей жизни с огромной скоростью.

– Это оказалось очень просто и, с другой стороны, очень сложно. Но чего не сделаешь ради общего дела?

– Конкретно, Барнаба, конкретно, – попросил га-Мавет таким голосом, что разноцветное чудо тут же сдалось.

– До сих пор я пытался воздействовать только на Каэтану, и ничего не выходило. Но я пытался, снова и снова. А вчера меня осенило: пусть не поддается она, но весь мир-то остался прежним! Я замедлю течение времени во всем мире – он даже этого не заметит. И мы успеем очень быстро обернуться, не знаю точно за сколько, но уж не за полгода.

– Неплохо, неплохо, – улыбнулся Тиермес. – Я рад, что найдено хоть какое-то решение. – Потом он обернулся к Каэ:

– Но ты-то, голубушка, какова? Можешь гордиться, что на одной чаше весов ты, а на другой весь Арнемвенд и ты перевесила.

– Какой Арнемвенд? – возмутился Барнаба. – Если бы речь шла об Арнемвенде, я бы так и сказал, но это практически очень сложно и чревато катаклизмами, которые я сейчас и предвидеть не могу. Нет, мне гораздо проще затормозить во времени большой кусок Вселенной, так сказать наше измерение.

Каэ подняла на смеющихся друзей печальные глаза:

– Честное слово, я не виновата.

Тод проснулся раньше всех и отправился будить Каэтану. Каким-то образом этот пес сам записал себя в ее собаки, не спросясь ни Рогмо, ни свою новую хозяйку. Этот факт был обнаружен еще за ужином, в день приезда троих путников в Салмакиду, и опротестованию не подлежал. Тод исправно и четко выполнял все просьбы богини, причем проявил такие чудеса сообразительности и ловкости, что у полуэльфа только рот безмолвно открывался и закрывался. Когда пес решил, что убедил Каэ в том, что он ей жизненно необходим, он спокойно улегся рядом с ней, вывалив длиннющий розовый язык и преданно заглядывая ей в глаза время от времени.

Теперь же, уразумев своим собачьим умом, что именно сегодня вся компания двигается в путь, он не позволил никому проспать это событие.

Каэ проснулась оттого, что жесткий, похожий на терку язык принялся ожесточенно вылизывать ее руку, свесившуюся с края постели. Она моментально подскочила, потрепала пса и крохотным смерчиком, вполне даже симпатичным и не слишком разрушительным, помчалась к своему любимому бассейну с морской водой. Она обрушилась в свежую, крепко пахнущую солью и йодом зеленую воду и поплыла среди водорослей и мечущихся рыбок. Потом вынырнула где-то на середине и несколько минут блаженно лежала на спине, расставив руки и уткнувшись лицом в теплое и доброе небо. Однако она хорошо помнила, что сегодня эта прекрасная процедура должна быть сокращена до минимума, и поплыла к краю бассейна. Тод стоял на сухом и безопасном месте и отчаянно лаял, призывая хозяйку поскорее вылезать из мокрой неуютной воды. Пес был лохматый, ему было жарко на солнце, но купаться он не любил и делал это крайне неохотно, когда нужда заставляла.

Нингишзида уже торопился навстречу своей богине по зеленой траве, расцвеченной яркими пятнами цветов. Он был грустен и взволнован: через час с небольшим его повелительница должна была снова покинуть свою страну, и он плохо представлял себе, как будет жить без нее. Единственное, что немного утешало его, – это обещание Барнабы на сей раз расстараться для общего дела.

– Доброе утро, Каэ, дорогая.

– Доброе, мой добрый гений. Как у нас дела?

– Все в сборе. Отряд сангасоев стоит у храма, Жнец и Воин уже там и вовсю командуют, так что наш могущественный правитель не может найти себе достойного применения. Князь Энгурры, маг и Хозяин Огня тоже собрались. Только вот достойного Барнабу все еще будят. Но впереди час, – не без сомнения протянул Нингишзида, – может, успеют.

– Если не успеют за полчаса, я сама им помогу.

– Это было бы прекрасно, – расцвел моментально жрец.

– Тогда подожди пару минут, я мигом. – И Каэ помчалась в свои покои, чтобы переодеться в сухое и собраться в путь. К тому же ей предстояло еще одно, крайне важное дело: проститься с собственным храмом и любимыми друзьями.

Нечестно было бы дознаваться, о чем она говорила с ними в священной роще Салмакиды, что обещала, о чем просила. Известно только, что минут через двадцать она покинула рощу и отправилась в храм Ингатейя Сангасойи – сердце Запретных Земель.

Ей нужно было убедить это странное существо, жившее собственной жизнью, чтобы он подождал ее, заменил ее; чтобы люди, толпой идущие в Сонандан за утешением и надеждой, не остались без них именно тогда, когда это более всего им необходимо. Со стороны это выглядело довольно странно: юная женщина, наряженная в мужской костюм, с двумя великолепными мечами, висевшими за спиной, в шипастых наручах и высоких сапогах на шнуровке, энергично жестикулировала, обращаясь прямо к дверям изумительного строения под зеленой чешуйчатой крышей, сложенной из нефритовых пластин. Двери задумчиво скрипели и болтались взад и вперед, словно отвечая. Кстати, не одно поколение послушников усердно смазывало петли этих странных дверей маслами самых лучших сортов, и все равно они продолжали издавать звуки, более всего похожие на человеческие голоса. К этому давно привыкли, и ко мнению дверей некоторые жрецы прислушивались весьма и весьма серьезно. А маслом их смазывали только для того, чтобы сделать приятное.