Глен Кук - Без пощады

– На моей родине происходит то же самое. Насколько я понимаю, его собственная глупость и время сами обо всем позаботятся.

– У меня не хватает терпения ждать.

– Что ж. Каждый волен распоряжаться своей жизнью, – пожал плечами Рагнарсон. – А что случилось с толстяком? Хотя он производит жутковатое впечатление, но все же мне нравится.

– Насмешник? А я думал, что он у тебя.

– Я не видел его с тех пор, как мы расстались. Решил, что он отправился с тобой.

– Любопытно.

– Может быть, парень двинулся на восток? Он много толковал об этом.

– Он без умолку болтал обо всем на свете. Вполне вероятно, что кто-то в конце концов пырнул его ножом.

Рагнарсон снова пожал плечами.

Стоны и крики внизу усилилось. Все больше и больше их людей находили в себе силы обшаривать мертвецов.

Эль Мюрид воздел обе руки, умоляя небесную твердь разразиться очередной молнией. От отчаяния он уже пребывал на грани безумия. Эти бандиты-роялисты не убоялись его могущества.

Вначале Эль Мюриду показалось, что на ребра его обрушился тяжелый молот, и он почувствовал, как хрустнула кость. С губ его сорвался стон. Земля ушла из-под ног. Он хотел упасть на руки, чтобы смягчить падение, но одна рука отказалась служить. Ученик всем телом рухнул на землю. Телохранители издали вопль отчаяния.

Сквозь окутывающий сознание туман до него долетел удаляющийся стук копыт. Эль Мюрид с трудом приоткрыл один глаз и увидел, как бегут его Непобедимые.

После этого на него опустилась тьма.

Затем тьма отступила.

В ребра пророка уперлась нога и перевернула его на спину. Эль Мюрид едва успел проглотить готовый вырваться из горла крик. Он не дышал все то время, пока воин обыскивал его одежду. Солдат грязно выругался. На теле он не нашел ничего ценного.

Однако взгляд мародера посветлел, едва он увидел амулет. Он снял его быстро и ловко, мгновенно спрятав под одеждой.

Драгоценный камень слегка светился, однако грабитель это слабое свечение не заметил.

Эль Мюрид подавил готовые вырваться проклятия. Перед ним стояла очень простая альтернатива – амулет или жизнь. Одним словом, выбора не было.

– Нашел чего-нибудь? – спросил другой воин.

– Две вшивых серебряных монеты и горсть медяков. Эти ребята ещё более нищие, чем мы. Однако на этом жмурике вполне приличные сапоги. Давай взглянем, может быть, они нам подойдут.

Мародер принялся снимать с него сапог, и Ученику ничего не оставалось делать, кроме как терпеть, стиснув зубы.

Второй грабитель пришел на помощь первому.

– А я нашел серебряный кинжал, которым пользуются убийцы, – похвастал он, сдергивая с ноги пророка сапог. – За него, наверное, дадут хорошие бабки.

– Думаешь? Покажи.

– Как бы не так. Держи карман шире.

– Ладно, ладно. Глянь-ка, похоже, здесь ещё и меч что надо!

– Да уж конечно, получше той итаскийской жестянки, которую ты на себе таскаешь.

Эль Мюрид был готов расхохотаться. Меч ему дали всего несколько дней тому назад в Дунно-Скуттари, и он ещё ни разу не извлекал клинок из ножен. В этом он видел какую-то злую иронию.

Еще больше иронии в том, решил он, после того как мародеры двинулись дальше, что враги не пытаются искать его среди мертвых. Он не мог понять их апатии. Ведь он сейчас был полностью в их руках.

Но и это ещё не все. Если бы один из мародеров его добил, не догадываясь о значении смертельного удара, который наносит, то это могло бы стать поистине финальной насмешкой судьбы.

На поле опустилась вечерняя темнота. Некоторые наиболее упорные роялисты продолжали грабить мертвецов при свете факелов, но вскоре даже самые алчные из них отправились спать.

На поле битвы установились тишина и покой. Эль Мюрид ждал. Боль не позволяла ему уснуть. Убедившись в том, что уже ничем себя не выдаст, он начал медленно уползать с поля.

Не протащившись и дюжины ярдов, он наткнулся на тело своего лекаря.

– О, Эсмат. Что ты натворил? Я считал тебя одним из бессмертных, а ты меня покинул. Мой старый друг. Мой последний друг. Лежишь здесь на утеху воронью. Это жестоко. А я могу лишь воздвигнуть стелу в память о тебе.

Ниже по склону раздался шорох. Эль Мюрид замер и долго ещё лежал неподвижно.

Мародеры каким-то непостижимым образом просмотрели лекарский мешок Эсмата, и Эль Мюрид поволок его с собой. Почувствовав себя в некоторой безопасности, он подполз к дереву, поднялся, цепляясь за ствол, на ноги и побрел на восток в слабом свете нарождающейся луны. Ноги его начали кровоточить, и дважды ему пришлось останавливаться, чтобы почерпнуть силы в лекарском мешке Эсмата.

Перед самым рассветом ему повстречалась лошадь без всадника. Он поймал лошадь, успокоил и, кое-как вскарабкавшись в седло, продолжил путь на восток.

Через две мучительные недели он оказался в Сахеле, где и упал на руки преданных сторонников. Правоверные выходили его и затем доставили в Аль-Ремиш, где он тут же уединился в Святилище Мразкима.

Все его честолюбивые замыслы умерли окончательно и бесповоротно.

Роялист, похитивший амулет Эль Мюрида, продал его ювелиру после того, как остатки Воинства Света оставили Лиебианнин. Ювелир, в свою очередь, продал драгоценность благородной даме, явившейся на юг, чтобы вернуть себе фамильное поместье, расположенное вблизи Симбалавейна. Она владела амулетом уже два месяца, когда тот вдруг ожил и начал сыпать проклятиями на непонятном языке. Дама, охваченная ужасом и уверенная в том, что жулик-ювелир всучил ей игрушку какого-то колдуна, приказала бросить амулет в глубокий колодец, колодец засыпать и посадить на его месте дерево.

Таким образом, амулет Эль Мюрида исчез с лица земли к удивлению историков и Правоверных, но более всего к изумлению того, кто подарил его Ученику.

Движение Эль Мюрида утратило свою магию. Утратило буквально.

Толстяк был осторожен, как никогда ранее. Он шел по негостеприимной земле, на которой пиратствовали дезертиры из армии Итаскии и из Воинства Света. Эти ренегаты не щадили никого, и местные жители враждебно встречали всех чужаков, опасаясь, что те являются разведчиками одной из банд.

К северу от Скарлотти вплоть до берегов Серебряной Ленты царил хаос, который Насмешнику каким-то образом удавалось пережить. Вот уже несколько недель он, избегая неприятностей, продвигался к Портсмуту, вблизи которого остатки армии Эль Надима все ещё ожидали приказов Ученика.

– Лично я есть наичугуннейший идиот, – поносил он себя, находясь на очередном перекрестке дорог в сорока милях от конечной цели путешествия. – Почему я не обратил стопы свои в сторону наивосточнейшего востока. Взор мой должен быть обращаем к землям, где правит здравый смысл, где человек искуснейший и гениальный может процветать.

В этой же безумной стране все его таланты пропадали втуне. Здешние обитатели были слишком подозрительны и к тому же совершенно обнищали. Бродившие по этим краям армии стерли с лица земли десятки тысяч ферм. Грабители унесли все, что представляло хотя бы маломальскую ценность. Чтобы выжить, туземцам приходилось лезть вон из кожи.

Насмешник худел. Чудовищный голод пожирал его потроха. Кроме того, он потерял все свои профессиональные принадлежности и не мог вернуться к своим играм. Даже имея аудиторию. У него не было ни времени, ни денег на то, чтобы собрать новый инвентарь.

Он не переставал спрашивать себя, что он делает в этой безумной стране, но, несмотря ни на что, продолжал путь. Насмешник считал, что должен быть как можно ближе к восточной армии. Он был убежден в том, что ему следует знать, где обретается Саджак. Он опасался, что старик окажется у него за спиной и нанесет ему смертельный удар. Эта жажда знания превратилась у Насмешника в одержимость, которая подгоняла его сильнее, чем кнут надсмотрщика гонит рабов.

Впервые в жизни он стал заглядывать себе в душу, стараясь понять, почему это для него вдруг стало столь важно. Забравшись в самые темные уголки своей души, Насмешник пришел в ужас. Он не мог поверить, что в нем угнездилась подобная тьма. И самым ужасным чудовищем, засевшим в его душе, оказалось чувство ненависти к этому старику. Больше всего он желал, чтобы к Саджаку у него вообще не было каких-либо чувств. Он хотел уничтожить его с тем равнодушием, с которым раздавил бы вошь, которой старик, собственно, и являлся, если все ещё существовал.

Насмешник не желал волноваться ни о чем, кроме судьбы самого Насмешника.

Но тем не менее он волновался. Его беспокоил не только Саджак, но и друзья, которые появились у него за время его военных приключений. Он полюбил Гаруна и Браги – за их доброе отношение к нему, за то, что они прощали его, когда он в очередной раз начинал вести себя как последний осел.

Иногда, проснувшись среди ночи, он испытывал сильный страх. Это не был страх смерти или боязнь врагов. Нет, он боялся, что жизнь его вновь может утратить смысл, что он потеряет друзей и останется совсем один.