Владимир Аренев - Правила игры

Потом все пропало – я заснул.

Утром вставать не хотелось, но в дверь стучали настойчиво и громко. Я выбрался из-под пласта одеял, проворчал: «Сейчас!» – и стал одеваться. За ночь комната остыла окончательно, так что делал я это максимально быстро, в результате чего только запутался в штанинах и чуть было не надел рубашку навыворот.

Проклиная собственную невнимательность, я наконец справился с одеждой и открыл дверь. Молодой слуга – тот самый, что водил меня вчера по башне, – с легким поклоном сообщил, что до повествования осталось чуть больше часа и все давным-давно завтракают в Большом зале.

И правда, когда я пришел туда, гости уже расправлялись со сладким. Я рухнул на свободный стул и принялся наверстывать упущенное. Одновременно искал взглядом свою вчерашнюю собеседницу. Она сидела на другом конце стола, рядом с журналистом, и о чем-то говорила с ним. Потом Карна перехватила мой взгляд и приветливо кивнула, но все равно продолжала слушать этого писаку.

Мугид, как и в прошлый раз, сидел во главе стола. Старик подождал, пока все позавтракают, а потом попросил нас следовать за ним.

Разбившись на группки и негромко переговариваясь, мы вышли из Большого зала и спустились на первый этаж. Здесь старик отпер одну из дверей и знаком пригласил входить.

Там была небольшая комнатка, с мягкими удобными креслами, неярким светом и стенами, обитыми темным деревом. Кресла стояли полукругом, в центре же возвышалось еще одно, разительно отличавшееся от остальных. Это был скорее трон, с необычайно высокой спинкой и жестким сиденьем. Его вырезали из цельного куска какого-то незнакомого мне камня; без обязательных вычурностей, трон имел тем не менее особую притягательность и красоту, красоту мертвого камня.

Старик велел нам рассаживаться по креслам, а сам устроился на троне, расслабленно возложив обе руки на широкие ровные подлокотники.

Мое место оказалось между Карной и молодым журналистом. Тот посмотрел на меня и подмигнул, словно намекая на что-то, ведомое только нам двоим. Я презрительно посмотрел на него и отвернулся, сосредоточив все внимание на повествователе.

– Господа, – проговорил старик ровным негромким голосом, обводя нас спокойным взором. – Настала пора заняться тем, ради чего мы здесь собрались. Вынужден предупредить вас о том, что история ущелья изобилует довольно мрачными сценами. Именно поэтому мы установили для туристов возрастной ценз, и поэтому же я настоятельно прошу вас: если кто-то почувствует, что ему становится все тяжелее внимать мне, не стесняться и сказать об этом. Я надеюсь на ваше благоразумие, господа.

Итак, если нет возражений, начнем.

Интересно, на что это похоже...

Похоже, мне суждено умереть не от вражеской стрелы и даже не от яда завистника-отравителя. Меня убьет скука.

Талигхилл, наследный принц Ашэдгуна, недоверчиво покачал головой. Эта проклятая жара вкупе с ничегонеделанием довели его до немыслимого: сегодня Талигхилл сорвал свое раздражение на Домабе. Управитель загородного имения молча выслушал резкие слова и, поклонившись, ушел, – но на душе у принца остался едкий осадок. Он никогда не говорил такого Домабу, и прежде всего потому, что управитель менее других заслуживал подобные слова. Это все жара.

Принц потер виски и дернул себя за длинный тонкий ус – не полегчало.

Талигхилл вышел из беседки, которая ничуть не спасала от тошнотворной жары, и направился к центру парка. Ярко-голубые и черные камешки, выстилавшие дорожку, тихо похрустывали под его остроносыми туфлями. Принц мельком отметил то, что листья на многих кустах и деревьях пожелтели, а розы уже роняют высохшие лепестки, хотя зацвели совсем недавно. Садовники не успевали выметать эти ломкие пластинки, и они шуршали в раскаленном воздухе, поднимаясь, когда их задевал легкий ветерок, и оседая в листве.

Считалось, пруд в парке был всегда. Он неизменно оставался сердцем усадьбы, тем центром, от которого все исходит. Более постоянную вещь Талигхиллу трудно было представить.

Теперь пруд высох почти наполовину, и флегматичные карпы, обитавшие в нем, все чаще разрезали блестящую поверхность спинными плавниками. Ивы тянулись к воде каждым листочком, но не дотягивались и только роняли их; листва скапливалась у берегов, сбиваясь в бесформенные комки. От пруда поднимался тяжелый запах застоявшейся воды и гнили.

Принц спустился к самому берегу, оставляя за собой неглубокие вмятины в пока еще влажной почве. Он присел на корточки у воды и посмотрел на свое отражение, едва подрагивающее на слабой ряби. Рослый тридцатилетний мужчина с широко расставленными голубыми глазами, в которых застыла скука. Черные волнистые волосы коротко острижены спереди, а сзади собраны в пышный длинный хвост, перевязанный узкой полоской золотистой ткани. Ястребиный нос над тонкими губами, под ними – острый подбородок, к которому тянутся обвисшие – жара! – усы. На груди распахнут вышитый халат, перехваченный поясом с бахромчатыми концами; натянулись на коленях белые шелковые штаны, на правой штанине уже откуда-то взялось черное пятнышко. Вот такие мы, наследные принцы. Приглядишься – и ничего особенного.

Талигхилл зевнул и в сотый раз за сегодня подумал о том, что было бы неплохо чем-нибудь заняться. Но чем?! Читать древние свитки? Наслаждаться очередной резиново-послушной наложницей? Ублажать чрево? Или – отправиться по такой жаре на прогулку? Скажем, в горный охотничий домик?

Последняя идея показалась ему не такой уж неудачной. Вот только на сей раз он не поедет в горы, нет. Сегодня есть дело поважнее. Нужно же извиниться перед Домабом? Нужно. Но принцу казалось, что извинений будет недостаточно и к ним было бы неплохо присовокупить какой-нибудь подарок. Он не представлял себе, что подарить, но для того и существует рынок в столице (куда, кстати, от усадьбы не так уж долго добираться). Значит, решено.

Вот только на коне ехать неохота. Лучше уж в паланкине, все равно ведь от телохранителей никуда не деться. Если из дворца Талигхиллу иногда удавалось выбираться незамеченным своими охранниками (или он думал, что выбрался незамеченным, чего, в принципе, было вполне достаточно), то с усадьбой этот фокус не пройдет.

Он поднялся, бросил последний взгляд на мелеющий пруд и направился к дому, попутно размышляя о том, не переодеться ли. Да ну, наверное, не стоит, пятнышко не настолько заметно. Итак уже почти полдень, успеть бы вернуться до вечера. Можно, конечно, остаться на ночь в столице, но как-то не хочется. Отец собирается с дипломатической миссией в Хуминдар – там недавно поменялась власть, – и дворец на несколько ближайших дней превратился во взбесившийся котелок с супом Да и парит там больше, чем здесь, вообще не дворец – а плотно заселенная пустыня.

Принц энергичной походкой пересек парк и вошел в дом. Заметив его ищущий взгляд, откуда-то явился слуга и с поклоном замер перед Талигхиллом, терпеливо дожидаясь приказаний.

– Скажи, чтобы готовили паланкин. Я отправляюсь в город.

Слуга смиренно кивнул и скрылся.

Талигхилл вышел на просторную веранду, опустился в кресло из туньского бамбука и расслабленно вытянул перед собой ноги. Здесь было чуть прохладнее, чем в парке, – наверное, за счет козырька крыши, далеко выдающегося вперед. Тени от фигур львов и птиц, пришпиленных на самом краю козырька, лежали в полузасохшем цветнике, вытянутые и помертвевшие. Принц наклонился, взял со столика бокал с соком, отхлебнул. Теплая и невыносимо сладкая жидкость проскользнула в горло, ничуть не утоляя жажды. Когда же это закончится? Эта проклятая жара. Если бы отец не уезжал в Хуминдар, я бы мог сам отправиться куда-нибудь на север, а так вынужден сиднем сидеть в Гардгэне – только потому, что здесь необходимо присутствие кого-нибудь из Пресветлых.

На веранду неслышно вошел Джергил, один из личных телохранителей принца.

– Паланкин готов, Пресветлый, – сообщил он, бесстрастно глядя перед собой. По широкому лицу телохранителя струйками стекал пот – видимо, Джергил тоже страдал от жары. Наверное, даже сильнее, чем принц, ведь телохранитель был значительно крупнее и массивнее Талигхилла.

– Отлично, – сказал Пресветлый, вставая с кресла.

Он подошел к цветнику и вылил в него остатки сока, отстраненно наблюдая за тем, как густые желтые струйки впитываются в потрескавшуюся землю. Позади еле слышно сглотнул Джергил.

– Пойдем, нам предстоит долгий путь. Талигхилл направился к застывшим у веранды носильщикам.

Те безмолвно встали на одно колено, опуская паланкин так, чтобы Пресветлый мог в него забраться. Принц разместил свое вялое тело на подушках, опустил занавеску и скомандовал

– В Гардгэн. Да поскорее.

Паланкин мягко закачался, когда носильщики развернулись и легким пружинистым шагом направились к выходу из усадьбы. Некоторое время принц думал о том, что же подарить Домабу, но так ничего конкретного и не выбрал. Плавные покачивания убаюкали Талигхилла, и он уснул...